«Тьма» — (10 000). В древности, очевидно, обозначала союз племен, а в более позднее время — большое княжество («Черниговская тьма», «Киевская тьма» и т. д.). Слово «тьма» лингвистически близко к греческому обозначению области — «фема» (θήμα). Общее устойчивое имя (например, «Радимичи», «Лютичи», «Кривичи») обозначало всю совокупность первичных племен. Позднее «княжения» обозначались по главным городам: союз племен — Кривичи; «их же град — Смоленск»; княжество называлось Смоленским, «тьма» — тоже Смоленской.
Первобытная систематизация дальше союза племен не пошла. Даже Русь VII–VIII вв. уже не имела числового обозначения: следующий порядок чисел 100 000, по-древнерусскому — «легион», нигде в источниках не встречается как обозначение большой области.
Рождение новой формации представляло собою как бы два процесса, протекавших одновременно, но на двух разных уровнях и постепенно смыкавшихся: в «сотнях» и «тысячах» шло стихийно освобождение от родового закостенения, усиливалась имущественная дифференциация, происходило усиление местной племенной знати и возникновение замков. На верхнем уровне (союз племен и «союз союзов») происходило оформление войска, складывалась военная иерархия, создавались крупномасштабные формы эксплуатации «сотен» и «тысяч».
Младшее звено древнего десятичного деления — «сто» должно соответствовать «верви» и позднейшему крестьянскому «миру» («мирской сход»), обозначая группу родовых поселков, хорошо известных нам по археологическим данным VI–VII вв. Единицей обложения (примерно в VII) был «дым»; в X в. новой единицей обложения стало «рало», т. е. пахотное орудие парцеллярной семьи. В таком случае старую единицу «дым» следует приравнять к «огнищу», к большой семье. Вот на этом хронологическом отрезке, между VII и X вв., и происходил, очевидно, выдел парцелл из распадающихся родовых и большесемейных коллективов. Экономическая неустойчивость парцеллы толкала простых людей в случае неурожая к родовой и племенной знати за займом («купой») или в состав клиентелы — челяди. Возникали отношения зависимости и господства.
К VIII–IX вв. складывается соседская община, археологическим выражением которой явились более крупные поселки. К упоминавшимся роменско-боршевским городищам уместно отнести слова восточного автора, информаторы которого проходили путем из Булгара в Киев через область этих городищ примерно в начале IX в.: «И у них (у славян) есть обычай строить крепости. Несколько человек объединяются, чтобы строить укрепление, т. к. мадьяры на них постоянно нападают…» Здесь явно речь идет о соседских, а не родовых связях.
Исключительно важен вопрос о захвате знатью разного рода общинных укреплений и о постройке новых крепостиц замкового типа. Пока в нашем распоряжении есть только несколько примеров VIII–IX вв. Проблема возникновения замков может быть решена только после тщательного археологического изучения всех видов укрепленных поселений. Важность такого изучения явствует из того, что феодальные (или протофеодальные) замки с их запасами зерна, семян, «тяжкого товара» (железный инструментарий) являлись новыми «узлами прочности» общества, утратившего старые родовые опорные пункты.
Родо-племенное общество в высшей фазе своего развития обладает столькими признаками будущего феодального общества, что уловить грань между уходящей первобытностью и утверждающимся феодализмом очень трудно. Затушевыванию этой грани способствует и сохранение новым классовым обществом старой доклассовой терминологии; в одно и то же слово вкладывался новый смысл, но у нас при чтении источников далеко не всегда есть уверенность в том, как следует понимать тот или иной термин — в архаичном или новом смысле. Слово «князь» («кънязь» от «кон» — начало, основа) первоначально означало главу семьи (еще в XIX в. жених и невеста — «князь и со княгинею»), главу рода или племени. Позднее — властелин феодального княжества. «Воевода» — предводитель племенного войска; позднее — феодальный военачальник, наместник. «Отроки», «детские» — молодежь племени, несущая сторожевую службу; позднее — военные слуги князя. «Вервь» — родовая община, члены, которые связаны «вервью», «узами родства»; позднее — соседская община. К первобытности восходят такие термины, как «дань» (дары), «изгои» и «изверги» (изгнанники, изверженные родом), «мир» (община), «съмерды» (соумирающие с властелином), «староста» (старейшина «съта» — поселка) и многие другие.
Для определения времени перелома необходимо уловить те явления, которые оказываются результатом перехода количества в качество, которые приподнимаются над широким, но малоприметным общим процессом накопления предпосылок классового общества в каждом племени, в каждой группе поселков. Нужно обозначить явления, интегрирующие отдельные звенья этого процесса.
Средневековые историки связывали начало государственности с принятием христианства. Верно то, что в условиях средневековой Европы большинство новых государств стремилось закрепить свое реальное существование принятием христианства, но здесь церковниками следствие выдается за причину. Обращение в христианство аборигенов Австралии или Новой Гвинеи никак не может являться показателем развития у них государственности.
Историки нередко ищут внешние импульсы возникновения государственности: указывают на набеги норманнов или на взимание дани со славян Хазарским каганатом как начальную фазу русской государственности Норманны-варяги брали дань со славянских и эстонских племен отдаленного северо-запада, но к возникновению Русского государства на юге, к древней «Русской земле», это не имеет никакого отношения; на юге варяги были лишь соучастниками походов славянских племен как 1/12 общего войска из девяти славянских и двух финских племенных союзов (поход 907 г.).
Историческая роль Хазарского каганата VIII–IX вв. в судьбах Руси и славянства сильно преувеличена в научной литературе. Хазары этнически занимали сравнительно небольшое степное пространство в треугольнике, образуемом Нижним Доном, Нижней Волгой (к югу от Волго-донской переволоки) и линией Керченский пролив-дельта Волги. Письменные свидетельства самих хазар X в. удивительно совпадают в этом вопросе с археологическими данными. Власть каганата распространялась на Крым, Приазовье и часть степных племен между Донцом и Волгой. Слишком широкие выводы делались из перечня тех народов, которые платили дань хазарам.
Данью, как известно, могут именоваться поборы в четырех случаях: при вхождении «подданных» в состав государства, при наложении контрибуции на побежденных, а также при уплате транзитными купцами из других стран проездных таможенных пошлин; наконец, данью может быть назван откуп государства от назойливых наездов (так, Русь откупалась от варяжских набегов и вплоть до времен Ярослава Мудрого платила им дань в 300 гривен «мира деля»). К этой последней категории, очевидно, и следует отнести дань, платившуюся, согласно летописи, северянами и радимичами. Применительно к северянам хазарские источники тоже говорят о дани, а о радимичах, живших в левобережном Полесье, они умалчивают. Очевидно, речь идет не о коренной земле радимичей, а о радимичских выселенцах, живших в Северянской земле на Пеле и Ворскле. Северяне и радимичи-колонисты, входившие в состав «Русской земли», жили на самом пограничье со степью, и дань-откуп вполне естественна. Вятичи в X в. (до 964 г.) платили дань хазарам. Здесь опять-таки маловероятно обложение коренной земли лесных племен, а скорее всего подразумеваются проездные пошлины по донскому и волжскому пути (см. ниже). Ни летопись, ни хазарские источники нигде не говорят о завоевании каких-либо славянских племен хазарами. Что же касается Руси как политического организма, то здесь не может быть сомнений: ни один источник (включая и хазарские X) не говорит ни в настоящем, ни в прошедшем времени о власти хазар над Русью. А равенство титулатуры хазарского кагана и киевского князя, тоже именуемого каганом (еще до 839 г.), окончательно отвергает возможность признания киевского князя вассалом хазар.
