— Болтовни больше. — Малышев докурил сигарету и, черт возьми, захотелось тут же, вот как его собеседник, закурить и вторую. Но просить сигарету не стал, а свои, слава богу, оставил в палате.

— Да не-ет, доктор, дыма без огня не бывает, — продолжал Гиричев возбужденно, курение его заметно взбадривало. — Вот настанет у вас день выписки, чего я вам поскорее желаю, и не станете вы своему лечащему врачу тюльпанчики дарить или гвоздички, а непременно духи, да подороже, французские или на худой конец арабские. И так оно везде, что говорить! Зараза какая-то, отрава. На что книги, святой товар, духовная пища. На продавцов в книжном я всегда смотрел с почтением, а то и даже с сочувствием — никакой у них прибыли, выгоды, не мясной у них товар и не сливочно-масляный, а сейчас и они гребут. Стоит сиротинушка с постным личиком, на прилавке собрание сочинений какого-нибудь нашего всемирно известного, никто не берет и задаром, зато под прилавком у нее «Анжелика — маркиза ангелов», тираж полтора миллиона и цена по номиналу три с полтиной, значит, минимум целковый за экземпляр ей на лапу положь. Приемщики макулатуры с наваром, приемщики стеклопосуды с наваром, о таксистах и официантах говорить не будем, у хозяйственников приписки, у строителей недоделки. А потом детей обвиняем, совсем как по старику Некрасову: «И видя в детях подлецов, и негодуют, и дивятся, как будто от таких отцов герои где-нибудь родятся». Только и вкалывают на совесть шахтеры и металлурги, наш брат-газетчик, да еще, пожалуй, рыцари метлы — дворники.

Дворник у Гиричева оказался уже чище врача, возьми себе на заметку, Малышев.

— А вы не думали, доктор?..

Он забыл имя Малышева — «доктор» — и Малышева это задевало, ведь столько раз Гиричев обращался к нему и как журналист, и как протекционист, а вот теперь доктор «упал с коня» и утратил право на имя и отчество.

— А вы не думали, доктор, над проблемой — почему бы врачам не разрешить частную практику? Или хотя бы узаконить отвод врачу, о чем «Литературка» уже писала? Сразу будет видно, кто действительно врач, а кто всего лишь дипломированный специалист, народ с ходу разберется.

— Частная практика, которой занимаются знахари, шарлатаны, мошенники, показывает, что ваш хваленый народ невежествен, склонен распускать и поддерживать всякий вздор, так что вы напрасно наделяете обывателя компетенцией решать, кто врач, а кто не врач. Я, как вам известно, консерватор, установившийся порядок не мешает мне нормально работать, даже наоборот. Плата за услуги врачу на мой взгляд бесчеловечна. Врач во все времена обязан был лечить безвозмездно и раба, и хозяина, и друга, и врага, и черта, и ангела.

— Мне всегда нравилась ваша последовательность, — признался Гиричев. — Ваша способность к простой раскладке явлений довольно сложных. Но вы действительно консерватор со всеми вытекающими отсюда выводами. Вы пытаетесь отстраниться от требований жизни, а это бесперспективно. — Он докурил вторую сигарету и тут же прикурил от нее третью.

— Да хватит вам! — не удержался Малышев. — Смалите одну за другой, а потом приступ.

— Нет, доктор, нет, я себя уже знаю.

— Меня зовут Сергей Иванович. — Малышев помнил имя Гиричева, но называть его не хотел.

— Я знаю, знаю, — без обиды отозвался Гиричев. — А вот грядут еще два пикейных жилета.

Подошел тучный, бритоголовый, в синей пижаме старик лет семидесяти и с ним, словно для контраста, худой и значительно моложе, с длинными жидкими волосами, в синем трикотажном костюме, в домашнем, что Малышеву сразу же не понравилось. Пустяк в сущности, но больница есть больница, тебе здесь служат, изволь подчиняться и надевать то, что тебе выдано, коли сюда попал. Оба кивнули Гиричеву как своему, как кивают при сборе партнеры для преферанса. Все они хроники, понял Малышев, привычные собеседники, взаимные утешители и информаторы. Малышева они не знали или не узнали, да и не актер же он, не Джигарханян и не Миронов, чтобы все его в лицо знали. Тем не менее анонимное его присутствие вызывало у него ощущение неловкости, ему не хотелось сливаться с ними, он не мог представить себя вне врачебных обязанностей.

Теперь их стало четверо, но разговор, под привычным дирижерством Гиричева, с его репликами и монологами, не изменился, — все больше о недостатках, о головотяпах и бюрократах. Да и где, в какой компании у нас говорят о достижениях? В достижениях не может быть никакой новости, потому что об этом постоянно говорят по радио. А в тесном кругу, тем более в больнице, куда интереснее поделиться информацией неофициальной. Разве только глупец отважится здесь говорить прописные истины. Здесь свой такт, своя манера, свои оценки.

— Долбанули мы в прошлом месяце автосервис ВАЗа за взятки. Материал готовили основательно, не только по письмам трудящихся, но послали туда специально своего литсотрудника на папином «Жигуле», и он подробнейшим образом дал отчет, как вынужден был совать рубли, трешки, пятерки, начиная с вахтера при въезде. Дали мы материал и сразу поток писем с гневом и возмущением — давно надо эту лавочку разогнать. Откликов хоть пруд пруди, священный гнев читателей полыхает, одного только отклика не можем дождаться — от самого автосервиса, чтобы дать «по следам наших выступлений». Ждем-пождем, подготовили в печать напоминание, а им тем временем присудили первое место по итогам соцсоревнования, да еще знамя вручили. Утерлись мы со своим гвоздевым материалом! Если на первом месте такой бардак, то можно представить, что там творится на втором, на третьем. А тут еще звонок — вы поспешили с этим материалом, некрасиво получилось. А возразить смельчака не нашлось, что не мы поспешили, а вы промедлили. Разве критическое выступление областной газеты не повод для того, чтобы отказать в каком бы то ни было поощрении рвачам и взяточникам? Всегда был повод, я тридцать лет в газете! А теперь, видишь ли, поспешили, людей насмешили.

— Направили бы материал в ЦК, — сказал Малышев.

— Через голову начальства прыгать? А мне до пенсии еще вкалывать да вкалывать.

— За городом дача стоит в райском саду, — сказал в синем трико и продолжительно, с перекатом рыгнул. — Продана за сорок тысяч. Кто ее строил? Начальник СМУ. А кто купил, выложил такую кругленькую сумму? Начальник автоколонны. Где он их взял, сорок тысяч, с какой зарплаты? У нас вообще кочуют из рук в руки десятки, сотни тысяч и даже миллионы, минуя государственный бюджет.

— Наша страна богатейшая в мире. Если я себе возьму малую толику, ее не убудет, такова психология, — пояснил Гиричев.

Бритоголовый в разговор не вступал и по виду его, несколько сонному, нельзя было понять, задевает его такой разговор или оставляет равнодушным. Старый, больной, том не менее молчал он как-то значительно, возможно, ждал своей темы, но пока ничего подходящего не услышал.

А Малышеву стало скучно. Почему? Ведь говорят остро, говорят правду, приводят факты, он верил — не выдуманные, значит, все это возмутительно, однако же «правда, одна только правда, а значит, и несправедливо»…

— На зарплату нельзя прожить, потому и воруют, — убежденно сказал в трико и опять раскатисто рыгнул, словно сила рыгания у него прямо зависела от степени убежденности, хотя на самом деле у него анацидный гастрит. — В среднем сто двадцать в месяц, как человеку жить? За квартиру плати, за питание, за одежду. А дети?.. Потому и воруют.

— Но почему воруют не на кусок хлеба, а сразу на вагон масла? — поставил проблему Гиричев. — Телевизор ему обязательно цветной, гарнитур Людовик Шестнадцатый за три шестьсот, ковер индийский за две пятьсот, на велосипеде пусть во Вьетнаме ездят, а мне «Жигули» подавай. Откуда такие запросы?

— Но это же естественно, он хочет жить как все, — пояснил в трико.

«Как все» — главный довод Катерины.

— Кто они такие, ваши «все»? — подал, наконец, голос Малышев. — Я специалист с двадцатилетним стажем, нас таких много, если не большинство. Но я ничего этого не имею, мало того, я не помышляю об этих прелестях. Полагаю, что и вас не особо прельщает этот джентльменский набор. Так кто же они такие, эти ваши «все»?