Я через силу принялась составлять отчет – и он, после того как я обрубила все субъективное, превратился в бессмысленного и кровоточащего уродца. В конце концов я смирилась с тем, что должна выполнять свой долг, но тут появился Гарсон.
– Ну как прошел разговор с шефом?
– Он пообещал, что, если я буду вести себя хорошо, он даст мне карамельку, хотя и совсем маленькую, – нельзя забывать, что бюджет-то нам урезали.
– Если с этой карамелькой обойтись по-умному, она сможет подсластить многие горькие переживания; главное – сосать медленно.
Я искоса глянула на него:
– А как у вас прошла встреча с Росарио Сигуан?
Он сел и потер руки, словно собираясь воткнуть вилку в аппетитное блюдо.
– Для начала должен признать, что голова у вас работает что надо. Помните, вы мне рассказали вроде как между прочим про трех дочек короля Лира? И попали в точку! Младшая просто обожала отца.
– Кто бы сомневался! Ну и как она отнеслась к возобновлению этого дела?
– А никак. Ни малейшего интереса к следствию. Говорит: лучше не трогать прошлое, чтобы меньше страдать.
– А про мачеху?
– Отзывается о ней не лучше, чем старшая сестра. Она не осуждает отца за новый брак, но к Пиньейро никакой симпатии не испытывает. И характеризует ее так же, как и Нурия: слишком молодая для отца женщина – разумеется, она вышла за него по расчету. На ее взгляд, та просто порхала по жизни: магазины, теннисный клуб, парикмахерская…
– Многие богатые женщины при мужьях, поглощенных работой, ведут себя точно так же. Кроме того, не вижу во всем этом особой злонамеренности.
– Мачеха – она и есть мачеха! Про это ваш Шекспир ничего не написал?
– Еще как написал! А скажите, что представляет из себя Росарио Сигуан?
– Совсем не похожа на старшую сестру. Невзрачная, робкая, и голосок какой-то детский. В лицо никогда не глядит, во время разговора смотрит только в пол, а пальцы все время крепко сцеплены. Сперва мне показалось, что она сильно напугана, но быстро выяснилось, что это просто робость. Она клянется, будто знать ничего не знала про отцовские дела, но утверждает, что он был человеком бескорыстным и честным. Кстати, она добавила-таки кое-что, чего мы не знали: он занимался благотворительностью.
– С ума сойти можно! Одного только не пойму: как такого типа до сих пор не причислили к лику святых. А вы спросили про склонность ее батюшки к юным девам?
– Нет, не решился. Она выглядит такой хрупкой, такой ранимой!
– Не важно, для первого знакомства этого вполне достаточно. Остается дочка номер два. Как ее зовут?
– Элиса. Но хочу напомнить: она живет в Нью-Йорке, так что, если нам взбредет в голову с ней побеседовать, придется лететь в Соединенные Штаты. Как думаете, бюджет нашего комиссариата это позволит?
– А вы поинтересуйтесь у комиссара, что-то я давненько не слыхала его смеха.
– Ага, и наверняка отправит туда вас одну.
– Да, первым классом. Кстати, спросите его, какие методы нам дозволено тут использовать: телефон, видеодопрос… А я пока допишу отчет.
Гарсон вернулся через полчаса. Официальное распоряжение предписывало нам связаться с Элисой Сигуан посредством интернета. Комиссар решился проигнорировать криминологические правила, согласно которым допрос полагается вести всегда только лицом к лицу, чтобы постоянно анализировать любые детали в настроении допрашиваемого. А так как здесь речь не шла о подозреваемой или о том, что ее показания могли бы стать основополагающими, то чата будет вполне достаточно. Гарсон вызвался все подготовить.
Дело несколько застопорилось из-за разницы во времени, но в конце концов Элиса согласилась на такую электронную беседу, которую ей предстояло вести из своего врачебного кабинета. Гарсон от всей души наслаждался всеми этими техническими приготовлениями, и когда мы наконец сели за переписку в чате, он прокомментировал достоинства этой системы, выдвинув свою, как обычно довольно причудливую, точку зрения:
– Такие вот виртуальные допросы, они имеют много преимуществ, инспектор. Например, нам не придется притворяться, скрывать свои чувства. А если мы с вами вдруг захотим обменяться мнениями по ходу дела – обменивайся сколько душе угодно! И полная свобода действий! Захочется – можем перекусить, а если в это время передают по телевизору важный футбольный матч, ставим телевизор рядом с компьютером – и поглядывай туда одним глазком.
– Ну, понесло!.. На мой взгляд, мы должны сосредоточиться на этом разговоре, и вряд ли у нас выйдет что-нибудь путное, если вы будете тут же рядом болтать про футбол или жевать бутерброды.
– Ох и зануда же вы, Петра. Ладно, пора!
Разговор начался с обмена непременными вежливыми фразами. Затем последовали рутинные вопросы, которые в письменном виде выглядели еще более абсурдно. Сидевший рядом со мной Гарсон старательно тянул шею в сторону экрана. Я задала первый вопрос, представляющий для нас интерес:
Как вы полагаете, есть ли основания для возобновления дела об убийстве вашего отца?
Не имею понятия.
Вы считаете убедительной версию, согласно которой убийцей вашего отца был Абелардо Киньонес? Вы полагаете, что убийство Киньонеса в Марбелье совершил какой-то другой преступник и оно никак не связано с убийством сеньора Сигуана?
Я уже сказала, что не имею понятия. Так в свое время объяснила развитие событий полиция, и я этому объяснению поверила. Иначе говоря, у меня не было оснований строить иные догадки.
– Послушайте, Петра, эта девушка не выглядит слишком уж разговорчивой, во всяком случае, при такой форме общения.
Я сделала вид, что пропустила мимо ушей замечания моего помощника, потому что и сама подумала о том же. Я начинала нервничать, хотя старалась этого не показывать. Я написала:
Каким человеком был ваш отец? Не можете ли вы в общих чертах описать его характер, его образ жизни?
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем на экране появился ответ. Гарсон ерзал на стуле, из-за чего моя нервозность только усиливалась. Я чертыхнулась по поводу того, что в комиссариате запрещено курить, с сигаретой ждать было бы куда легче. Кроме всего прочего, мой помощник совершенно некстати решил порассуждать:
– Сдается мне, что она просто издевается над нами.
Я взорвалась:
– Будьте так любезны, заткните свою глотку!
И в этот момент на экране появился довольно длинный текст:
Инспектор Деликадо, я вижу, что лучше мне быть с вами откровенной, потому что в противном случае мы будем бесконечно крутиться вокруг тем, никакого отношения к делу не имеющих. Простите, что я вот так сразу беру быка за рога, но, прожив много лет в Америке, я стала такой же практичной, как все американцы. Есть два вопроса, на которые я могу вам ответить и ответы на которые весьма иллюстративны. Почему я стала психиатром? Это первый вопрос. Второй: почему я уехала жить в США? Я стала психиатром, потому что моя семья всегда была отмечена патологией, и я уехала из Барселоны, потому что хотела оказаться как можно дальше от своей семьи. Если это поможет вашему расследованию, я могу обрисовать ситуацию подробнее.
– Вот это да! – негромко воскликнул Гарсон, разом забыв о том, что я просила его помолчать.
Любые детали будут мне очень интересны, поэтому прошу вас объяснить все как можно четче и подробнее.
Нам снова пришлось ждать, на сей раз с неподдельным нетерпением. Гарсон, словно играя роль запоздалого эха моих собственных мыслей, пробормотал:
– Вот дьявол! И закурить-то нельзя!
Я ответила слабым рычанием, и он, не услышав от меня повторного приказа заткнуться, заметно оживился:
– Кажется, дело принимает любопытный оборот, да?
– А почему бы вам не отправиться покурить на улицу?
