Подобные конференции служат, как правило, двум основным целям. Во-первых, они позволяют специалистам быть в курсе новейшей научной и практической информации, которая, обновляясь чуть ли не ежедневно, просто не успевает попасть в академические журналы. Кроме того, подобные сборища дают возможность коллегам встретиться, обменяться новостями, просто похлопать друг друга по плечу.

Большинство приехавших в Джексонвилл специалистов я знал, вернее, когда-то знал. С некоторыми из них я вместе работал. К счастью, никто не смог бы теперь меня узнать, сядь я в соседнее кресло.

Именно это, кстати, и произошло сразу после обеда. Вернувшись в зал, я снова занял место сзади – на предпоследнем ряду, в плохо освещенной области под балконом, где почти никого не было. Не прошло и минуты, как в зале появился Сэл Коэн. Он медленно подбрел к моему ряду и, указывая на кресло рядом со мной, вопросительно на меня взглянул. Я кивнул, невольно подумав: «Что, ради всего святого, он здесь делает?!»

И потом старался смотреть только вперед. Слайд-шоу, иллюстрировавшее утренний доклад, продолжалось почти два часа, в течение которых Сэл несколько раз переходил от глубокого интереса к глубокому сну, сопровождавшемуся негромким храпом.

В три часа на трибуну поднялся новый докладчик, который стал рассказывать о четырехлетней разработке новой методики, получившей название «Процедуры Митча-Пэрса». Это словечко не сходило с уст большинства собравшихся в зале мужчин и женщин, став особенно модным после того, как некий врач в Балтиморе успешно осуществил ее на практике. Эта тема меня не интересовала – мне и в самом деле было все равно, как именно следует проводить эту манипуляцию, поэтому я извинился и вышел в вестибюль, где взял себе в буфете чашку кофе и рогалик. В пять часов однодневная конференция завершилась, я отметился в перечне присутствовавших и поехал в аэропорт, дабы успеть на обратный рейс. Меня несколько беспокоило, что Сэл может возвращаться тем же самолетом, но, заглянув перед посадкой в списки пассажиров, я не обнаружил там его имени. Если бы старый врач летел этим же рейсом, мне пришлось бы менять билет, но все обошлось. Вскоре мой самолет благополучно приземлился в аэропорту Атланты, однако из-за крупной аварии на северном участке кольцевой дороги домой я попал уже заполночь.

В коттедже Чарли на противоположном берегу залива было темно, однако это ничего не значило. Он вообще редко включал свет. Напрягши слух, я услышал, что из дома доносится звук его губной гармошки. Довольно скоро музыка прекратилась, и на берегу воцарилась полная тишина, которую нарушали только голоса сверчков. Их монотонное пение и убаюкало меня. Впрочем, я так устал, что особенно стараться им не пришлось. Через минуту я уже спал.

В пять утра я осторожно приоткрыл дверь эллинга – лодочного сарая – и сразу почувствовал камфарный запах «Нокземы». Чарли, боясь как черт ладана раздражений задницы, перед тем как сесть в лодку, втирает защитный крем в замшевое сиденье своих спортивных трусов. Было еще темно, но я сразу увидел его распростертую на полу фигуру – Чарли растягивался. Кроме того, даже и в темноте я без труда разглядел блестящие мокрые следы, которые вели в эллинг от того места, где мой шурин выбрался из воды. Не совсем хорошо я понимал только одно: зачем ему еще и растягиваться? Много лет Чарли занимался пилатесом и мог без труда закинуть ногу себе за голову, если бы захотел. Более гибкого человека я не встречал. И более сильного.

Рядом с Чарли сидел его желтый лабрадор – сука по кличке Джорджия. Чарли редко выходил куда-нибудь без нее. Заметив меня, Джорджия легонько застучала хвостом по полу, давая знать, что рада меня видеть.

Дощатый пол скрипнул у меня под ногой, и Чарли поднял голову. Думаю, однако, что он услышал мои шаги еще до того, как я отворил дверь, хотя под полом эллинга громко хлюпала вода, бившаяся о каменную подпорную стенку[14], а деревянные стены еще больше усиливали звук.

Я включил флюоресцентную лампу над одним из верстаков, и Чарли улыбнулся, но ничего не сказал. На специальном стеллаже у стены лежал скиф-двойка. Я постучал кончиками пальцев по днищу, и Чарли кивнул. Лодка весила не больше восьмидесяти фунтов, но при длине свыше двадцати пяти футов управляться с нею в одиночку было не особенно удобно, поэтому обычно мы спускали ее на воду вместе. Вот и сейчас Чарли легко поднялся с полу и обнял руками нос лодки, а я взялся за корму. Осторожно пятясь задом по наклонной рампе, он вышел на причал и осторожно опустил свой конец лодки в спокойную, блестящую, как черное стекло, воду.

Протолкнув скиф немного вперед, я легонько похлопал Чарли по плечу.

– И тебе доброго утра, – отозвался он и, пока я вставлял весла, схватился за уходящую в воду лестницу-трап, нащупал лодку ногой и легко опустился на место загребного. Продев ступни в подножку, он принялся завязывать шнурки, а я сел на первый номер. Не успел я застегнуть свой «запасной» кардиомонитор, как Чарли постучал пальцем по веслу, что на нашем тайном языке означало: «Я готов». Мы оттолкнулись и опустили весла в воду. Гребок. Развернутые плашмя лопасти тихонько прошелестели по неподвижно-зеркальной поверхности озера и снова погрузились в воду. Оставляя за собой расходящиеся полукружья волн, мы вышли из узкого заливчика, венчающего северную оконечность озера Бертон.

Теплая тишина окутала нас. Обернувшись через плечо, Чарли слегка улыбнулся и прошептал:

– Говорят, у тебя вчера был нелегкий день.

– Угу.

Еще гребок, тонкое шипение падающих с лопастей капель, легкий всплеск погружающихся в воду весел… На спине Чарли от шеи до поясницы вздувались и играли мускулы – хорошо развитые и на редкость гармоничные, они являли собой почти безупречный образчик тренированного человеческого тела.

– Что ты сегодня надел? – На этот раз Чарли улыбнулся шире.

– То же, что и всегда.

Чарли покачал головой, но ничего не сказал, и мы продолжали наше синхронное движение, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад.

Расстояние от моста Джонса до Бертонской плотины составляет ровно девять миль. Почти всегда, выходя на воду, мы преодолеваем его целиком – туда и обратно. Мы с Чарли составляем очень неплохую команду. Я выше ростом, но более худой. Чарли, напротив, коренаст и крепок, так что я предпочел бы не встречаться с ним в темном переулке. Мой показатель максимального потребления кислорода выше, что означает, в частности, что у меня больший объем легких, а сердце перекачивает большее количество крови в единицу времени. Иными словами, мой организм способен в течение длительного времени усваивать значительное количество кислорода. Что касается Чарли, то в его теле – где-то глубоко внутри – скрыт некий особый механизм, который не подчиняется законам физики или анатомии, но который дает обычным людям возможность совершать чудеса: например, выиграть первенство штата по борьбе, уложив на лопатки (причем не один, а два раза) чемпиона страны среди юношей.

Первенство проходило по системе, когда участник выбывал после двух поражений, а поскольку на соревнованиях в старшей школе противник Чарли ни разу не проиграл, моему тогда еще будущему шурину пришлось уложить его дважды. В первой схватке он прижал соперника к ковру во втором раунде. Когда же они встречались во второй раз, Чарли завязал парня узлом через считаные секунды после начала. Его победа выглядела особенно убедительной еще и по той причине, что тогда Чарли учился в предпоследнем классе, а его соперник-чемпион был выпускником. После этого случая Чарли выиграл еще три первенства штата, да и в школьных соревнованиях больше никогда никому не проигрывал.

На первой половинке пути нам немного помогало течение, но Чарли все равно греб, не жалея себя; он вкладывал в работу всю мощь своих мускулов, и мы неслись на юг, точно на крыльях. Сила, с которой он отталкивался веслами от воды, подсказывала мне, что Чарли в отличной форме и что он отменно чувствует себя, а это означало, что сегодняшняя тренировка дастся мне нелегко. У меня уже ныли мускулы на руках и на ногах, а ведь мы пока шли по течению. Что же будет, когда мы двинемся обратно?