Туча, ворчавшая поначалу на западе, неслась теперь во всю прыть, загораживая небо. Стало невыносимо душно. Форменная парная, даже веником березовым пахнет. Видать, и Агнию разморило, молчит. Молчит и Юрась, не знает, о чем с ней говорить. Проклятая застенчивость, она всегда тяготит его, как ярмо. И когда он отделается от нее? Стыдно перед сверстниками. Сидит, развесил уши. Разве так надо с женским полом? Специалисты, поднаторевшие в таких делах, говорят, надо вот так…

И он, охватив неловко Агнию за плечи, запустил с отчаянной решимостью руку ей за пазуху. Агния вздрогнула. «Сейчас закатит оплеуху…» — приготовился Юрась, вобрав голову в плечи. Но ожидаемой затрещины не последовало, лишь над изумленными глазами Агнии взлетели испуганно брови. Вдруг она рассмеялась ему в лицо:

— Эх ты!.. Юрась-карась… Наслушался глупостей и туда же…

Агния резко повернулась и одним махом нахлобучила Юрасю кепку до самого подбородка, Юрась схватился за козырек, и тут раздался свист. Эх, откуда и прыть взялась у мерина — зачеканил копытами по дороге, только пыль клубами…

Все это произошло в одно мгновенье. Повозка дернулась, Юрась не удержался и головой — в бидон. Ничего не видит. Проклятая кепка так туго налезла — не стащишь. А Агния, стоя на коленях, размахивает вожжами, подбадривает мерина. Тот в струну тянется, встречный ветер сбивает с удил клочки белой пены, повозка, грохоча и подпрыгивая, несется к селу, а навстречу — темная стена дождя.

…Высаживая возле дома промокшего до нитки Юрася, Агния спросила невинным голоском:

— Сушиться будешь или в кино придешь? Сегодня суббота…

Дома Куприян, хитро улыбаясь, спросил:

— А, ну-ну, показывай, какой костюм спроворил?

— Э! Напрасно ноги бил: сказали, завтра будут продавать костюмы, — соврал Юрась, пряча глаза. — Встану пораньше, съезжу еще раз.

— Они и завтра черта лысого тебе продадут, — пробурчал дядя. — Что получше — к рукам приберут, а на прилавок дерьмо выкинут.

…После дождя утро тихое, дымчатое. Гроза, как добросовестная уборщица, вымыла дорогу, и она, не тронутая с рассвета колесами, лежала ровная и немного шероховатая, как новый напильник. Юрась стоял в кузове машины, положив руки на ободранную крышу кабины, поеживаясь от пахучей лесной прохлады. Косым лучам низкого солнца не под силу было пробить зеленую завесу листьев, подернутых туманцем.

Ехал Юрась в райцентр с простым и ясным планом действий, составленным вчера. План таков: первое — заявить в милицию, второе — указать властям склад ворованного в лесу и, наконец, третье — посмотреть, как арестованную шайку отправят в тюрьму.

Сейчас, в дороге, обдумав все еще раз на свежую голову, он сказал себе: «Нет, брат, в милицию, пожалуй, соваться не стоит. А то как бы, чего доброго, самого не упрятали… Почему? Да потому даже, что «Три К», Коржевский, шишка районного масштаба, у него власть в руках. Нет, надо идти в райком партии».

В райцентре непривычное оживление. Утро, выходной день, а улицы полны народу, ни дать ни взять — праздник. Только лица почему-то какие-то странные, не по-праздничному озабоченные. Навстречу то и дело попадаются люди, все куда-то спешат. А эти, видать, не иначе как с рассвета хлебнули: горланят кто в лес, кто по дрова, поют под гармошку.

— И то живут люди — не тужат… Все празднуют… — прошамкал с добродушной издевкой невзрачный дедок, Юрасев попутчик, сидевший в углу кузова полуторки.

Юрась соскочил с машины возле райкома партии, и тут лишь до его слуха долетело тревожное слово «война». «Война? С кем? Напала Германия? А как же договор о ненападении?» — подумал Юрась наивно.

«Бомбили Киев, Севастополь, Минск. По всей западной границе бои». Вот оно что! Это, видать, не Халхин-Гол и даже не «линия Маннергейма».

Юрась как-то сразу стал серьезней. В райкоме толкучка, встревоженные люди то и дело появляются в приемной секретаря, торопливо разговаривают между собой, звонят по телефону, заходят в кабинет и тут же уходят. К первому секретарю райкома трудно пройти, а если и удастся, то все равно не поговоришь с ним наедине. А у Юрася не такого, сорта дело, чтобы рассказывать о нем при всех. Нужно подождать, выбрать момент, когда народу поубавится. Но где там! Вон сам майор Купчак вышел из кабинета и быстро понесся куда-то. «Давай, давай, немного осталось бегать — насидишься…»

Чтобы быть поближе к кабинету, Юрась протиснулся в приемную. У секретаря как раз закончилось экстренное совещание, и из двери выходил разный ответственный люд.

— Папа! — услышал Юрась за спиной чей-то взволнованный голос. Оглянулся. Посреди комнаты стояла девушка. Юрась даже рот раскрыл от неожиданности. Бледные щеки показались Юрасю похожими на цветки лилии, к которым нельзя прикасаться, иначе останется след. Эта девушка, одетая в темно-синее, казенного покроя платье, украшенное белым воротничком, не бросалась в глаза сразу, как Агния или как другие, чья заметная всем красота подавляет, требует восхищения и всеобщего внимания. Ее волосы не были того радостного цвета, который вызывает сравнение с солнцем, они, были русые, с более светлыми концами, видно, выгоревшими за летний месяц. Бывают глаза, покоряющие неотразимостью, они как бы вызывают на поединок любого, глаза же этой девушки казались отрешенными, она не видела никого. Вдруг порывисто подалась к двери и… мать честная! Юрась захлопал глазами. Так вот кому она крикнула «папа»! Коржевскому! Такое открытие моментально превратило девушку в глазах Юрася в уродливое чучело.

Коржевский взял ее легонько за плечи, сказал что-то нетерпеливо и подтолкнул к выходу. Она прошла мимо Юрася. Конечно, чучелом ее не назовешь. «Жалко, черт побери, девчонку!.. Должно быть, и понятия не имеет, что отец ее вор. А может, не стоит сегодня сводить счеты с шайкой расхитителей, отвлекать внимание ответственных людей на уголовных преступников, когда идет война? Секретаря райкома жаль, скверную новость подсуну я ему в недобрый час… Надо, пожалуй, повременить».

Глаза Юрася продолжали внимательно следить за кабинетом, и тут он заметил, что секретарь один. Совсем один. Он быстро подался вперед, прикрыл за собой дверь и, не ожидая вопросов секретаря, выпалил сходу все, что увидел вчера в лесу. Секретарь недоуменно слушал, затем потряс головой, словно хотел избавиться от наваждения, наконец выпрямился, щурясь на Юрася с откровенным любопытством.

«Не поверил, посчитал меня сумасшедшим…» — подумал Юрась и заговорил с еще большей горячностью:

— Хотите убедиться — поехали в лес! Или пошлите кого-нибудь со мной — покажу!

Секретарь молчал, хмуря лоб. Юрась смотрел на него с сочувствием. «Задумался секретарь… еще бы! Тут война, мобилизация, а в районе такое ЧП!»

Наконец, откинувшись на спинку кресла и положив на стол сжатые в кулаки руки, секретарь молвил устало, со вздохом:

— Я займусь сейчас этим… А вы подождите, пожалуйста, пока в передней. Может быть, еще понадобитесь.

Юрась кивнул. «Еще бы не понадобился! Кто без меня укажет вам место в лесу?» — подумал Юрась самодовольно.

Но больше он с секретарем не разговаривал. Через полчаса его пригласили к начальнику районного отдела МВД, где он опять повторил свой рассказ. Начальник Юрасю понравился: молодой, разговорчивый, вежливый. Конечно, его вежливость — профессиональная маска, но все равно с таким человеком приятно иметь дело. Ничего не записывает, протокола не ведет, тон разговора почти дружеский. А чего, собственно, записывать? Все яснее ясного. Колеса закрутились, и никакой председатель райисполкома их не остановит. Жаль все же его дочку! Славная девчонка. Глазищи, как у Агнии… Тьфу ведьма… при чем она здесь? Совсем замутила голову.

Зазвонил телефон. Начальник снял трубку, послушал и торопливо встал.

— Вот что, — сказал он, направляясь к двери и пропуская Юрася вперед, — я вынужден задержать вас еще на некоторое время для выяснения ряда вопросов, касающихся… В общем, сидите здесь, — показал он на скамью напротив угрюмого дежурного и, сделав ему какой-то знак, поспешно вышел.