— Поверьте, господин Крафт, я очень сочувствую вашей благородной идее и вашему великому делу. И я желаю вам всяческих успехов на этом поприще... Кроме того, признаюсь, вы возбуждаете во мне чисто профессиональный интерес. Как вы знаете, я ведь тоже литератор. Вы весьма справедливо заметили, что до сих пор по данной проблеме никому нужных слов найти не удалось. И, скажу вам, я не только как человек, но и как профессионал буду искренне рад, если вы будете первым, кто их наконец найдёт.
— Я найду, ваше превосходительство! Верьте мне: найду. Я обязательно найду!.. Но, Боже мой, если бы только кто знал, как же трудно их искать! Одно, другое, десятое, сотое — и всё не то, всё не то. Ничто привычное, тысячи раз слышанное здесь недопустимо... Слово это должно быть таким, чтобы, услышав его, каждый человек содрогнулся и возопил: «Отрекаюсь! Отрекаюсь убивать! За себя и за всех своих потомков — отрекаюсь от войны, от убийства, от грабежей и насилия. От всего, что сделало адом нашу жизнь на земле...»
— Да, нелёгкую задачу вы перед собой поставили, господин Крафт... Очень нелёгкую задачу. По-моему, даже Иисусу из Назарета найти таких слов не удалось. А он, согласитесь, был великим мастером по части слов. Так что, повторяю, я очень сочувствую вам, господин Крафт. Дай Бог вам эти слова найти.
— Иногда, ваше превосходительство, мне кажется, что я уже нашёл их. Да-да, несомненно, многие из них я уже нашёл. Но все они пока ещё как-то в беспорядке, вперемешку, кое-как. Их надо выстроить, привести в порядок... Нацелить в одну точку... Но это нечеловечески трудно, ваше превосходительство! Здесь нужна полная сосредоточенность, полная чистота и спокойствие души, отрешённость от всего низменного, от всех страхов и корысти. И я... Помогите мне, ваше превосходительство! Умоляю вас — помогите! Когда-нибудь... Кто знает? Может быть, когда-нибудь мне удастся вернуть вам сторицею все мои долги. Или, по крайней мере, там, на том свете, припадая к стопам Всевышнего, отмолить долгую и тихую жизнь вам и всем, кто вам близок. За вашу великую доброту и сострадание к людям... Час мой близок, ваше превосходительство, я знаю — близок. Как только я выполню свой долг, как только я найду то, что ищу, я уйду из этого мира. Я буду уже не нужен ему. И может быть, мой голос перед престолом Всевышнего будет самым сильным из всех тех бесчисленных, кто на земле и на небесах славит ваше имя. Имя, составляющее гордость и надежду не только нашей несчастной родины, но и всего человечества... Умоляю вас, ваше превосходительство! Помощи... Помощи прошу!
И вновь быстрая, почти мгновенная перемена, произошедшая в госте, поразила Гёте. Не было больше Савонаролы, был худой, нескладный, жалкий человек, умоляюще прижимавший руки к своей впалой груди и смотревший на него глазами, полными слёз. Казалось, ещё немного — и он упадёт перед ним на колени и поползёт по ковру, простирая вперёд руки и хватая его за полы сюртука. Господи, не слишком ли много сегодня этих душераздирающих сцен? И всего лишь за полдня! Шарлотта, гауптвахта... Теперь ещё и этот безумец... Если он забьётся в истерике, одному, пожалуй, не справиться с ним, придётся звать на помощь Филиппа. Ах ты, Боже мой, как это всё некстати, не ко времени... У самого, что называется, голова кругом идёт, а тут ещё возись со всяким сумасшедшим...
— Помощи, господин Крафт? Что вы имеете в виду? Мне казалось, в меру своих сил я...
— Да-да, ваше превосходительство! Вы мой спаситель! Вы спасли мне жизнь, и я ваш должник на вечные времена! Признательность моя вам не имеет границ, и я ни на минуту не забываю об этом. Но я хотел... Я надеялся... Ваше превосходительство! Нельзя ли... Нельзя ли несколько увеличить моё содержание? Ненадолго, нет... О, совсем ненадолго! Дело в том, что таким образом через год-два я вообще смог бы освободить вас от всяких забот обо мне. Я бы купил тогда у нас в Ильменау какую-нибудь крохотную лавчонку, маменька моя торговала бы, и мы с ней могли бы тихо и мирно жить на доходы от торговли и не докучать вам больше никакими просьбами о себе. И тогда бы я спокойно, не дёргаясь и не терзаясь никакими страхами и заботами, докончил бы свой труд...
— Боюсь, что у вас превратное представление о моих возможностях, господин Крафт. Доходы мои достаточно скромны. И из них не менее двухсот талеров, то есть не менее одной шестой их годовой величины, я теперь выделяю на помощь вам. Я не богат, господин Крафт. И более того...
— О, простите меня, ваше превосходительство! Простите мою поспешную, мою необдуманную просьбу. Я глубоко сожалею, что высказал её. Но я думал, что я...
— И более того, господин Крафт. Должен вам сказать, что есть вполне реальная опасность такого поворота событий, что и этих скромных доходов я в ближайшее же время могу лишиться... Может быть, частично, а может быть, и совсем...
— Поворота? Простите, ваше превосходительство... Я что-то очень плохо соображаю. Туман какой-то в голове. Поворота? Какого поворота? Может быть... Может быть, у вашего превосходительства не всё ладно со здоровьем?
— Да нет, господин Крафт. На здоровье мне грех жаловаться. По-моему, я ещё никогда в жизни не был так здоров, как сейчас. Нет, речь не о здоровье. И вообще не об объективных причинах. Речь идёт только обо мне, о моём выборе. О выборе того или иного из двух возможных решений. Проблема не в здоровье, господин Крафт, проблема в том, что мне, вполне возможно, скоро придётся просить об отставке. И может быть, даже искать себе местожительство где-нибудь в другом месте.
— Где, ваше превосходительство? Где в другом месте? И зачем?
— Где? Ну, пока ещё я и сам не знаю где. Да это, в конце концов, и не важно... Германия — обширная страна. Где-нибудь, надеюсь, и для меня в ней найдётся уголок. Но прощу вас не забывать, господин Крафт, это пока секрет. Государственный секрет... И я целиком полагаюсь здесь на вашу скромность.
— Да-да, конечно, ваше превосходительство. Я понимаю. Я всё понимаю. И не беспокойтесь, я ни при каких обстоятельствах не обману вашего доверия. Ни одна живая душа ни слова не услышит от меня... И это скоро? Скоро это произойдёт, ваше превосходительство? Могу я вас спросить?
— Не знаю, господин Крафт... Не знаю... Может быть, в течение нескольких месяцев. А может быть, и в ближайшие же дни.
— Месяцы? Дни?.. О, Боже мой!.. А как же тогда я, ваше превосходительство? И моя маменька? И юный Петер Баумгартен? Как же вы предполагаете распорядиться нашей судьбой?
— Вы?! Да, вы... И ваша маменька... И юный Петер Баумгартен... Да, вы правы. Это ведь тоже вопрос. И совсем немаловажный вопрос. Не знаю, господин Крафт. Пока не знаю. Думаю, что что-нибудь придумаем. Обязательно что-нибудь придумаем.
— А что?! Что придумаем, ваше превосходительство?! Простите великодушно моё возбуждение, но вы же понимаете, что для меня это ужасный вопрос. Если хотите, вопрос жизни и смерти. Что мы можем придумать, ваше превосходительство? В реальности — что?! Если вы нас бросите, если вы не сможете больше нам помогать? Или, если совсем уж называть вещи своими именами, — нас содержать? Ну, Петера ещё кто-нибудь подберёт. Да он уже и сам на худой конец в состоянии прокормить себя. А я? А моя маменька? Что мы-то можем придумать? Камень на шею — и в пруд?
— Успокойтесь, успокойтесь, господин Крафт... Не следует так быстро впадать в отчаяние. Конечно, при любом моём решении я позабочусь о вас. Вопрос ещё окончательно не созрел, и тут ещё могут быть разные нюансы и варианты. Одним словом, господин Крафт, я взял на себя ответственность за вас перед Богом и собственной совестью, и я от этой ответственности отрекаться не намерен. Уверяю вас, при любом повороте событий я найду способ обеспечить ваши интересы.
— При любом?! Даже если вы сами вынуждены будете отправиться в изгнание? И может быть, извините меня ради Бога, без гроша в кармане?..
— Ах, ну разве можно быть таким напористым, господин Крафт? Вы же видите, что я сам пока в растерянности, что я сам для себя ещё ничего не решил. Скажу вам только одно: даю вам слово, что я в любом случае позабочусь о вас. Ничего большего, к сожалению, господин Крафт, я вам сказать пока не могу. Будьте же благоразумны, дайте мне сначала самому разобраться во всём.
