На состоявшемся 1–2 декабря 2005 г. втором Ежегодном Национальном Форуме «Слияние и поглощение в России» автор доклада «Использование уголовно-правового ресурса при защите компаний от недружественного поглощения» назвал в ряду основных видов преступлений, совершаемых в ходе захвата, мошенничество (ст. 159 УК РФ), подделку документов (ст. 237 УК), фальсификацию доказательств (ст. 303 УК), самоуправство (ст. 330), причинение ущерба без признаков хищения (ст. 165 УК РФ)[268].
На III форуме «Слияние и поглощение в России» (ноябрь 2006 г.) сообщалось, что в производстве следственного комитета МВД находятся 460 уголовных дел о криминальном рейдерстве, 70 дел передано в суд. В Москве за пять лет по фактам силовых захватов предприятий было возбуждено 675 уголовных дел, до суда дошли 12, осужденных — ни одного[269]. В Московской области в результате преступных захватов сельхозугодий нанесен ущерб в 200 млн долл., возбуждено в 2006 г. 19 уголовных дел, до суда дошло одно, 13 прекращены, по 5 продолжено расследование[270].
По восьми статьям УК практика научилась квалифицировать преступление захвата — 158, 159, 163, 303, 305, 315, 330 и даже по ст. 212 (массовые беспорядки) и 210 (организация преступного сообщества)[271]. Предложение ряда юристов о введении в УК новой нормы о преступном рейдерстве, не вызываются необходимостью.
Приведенная статистика наглядно демонстрирует распространенность при квалификации многоущербного рейдерства ошибки № 1 — «неквалификации», отказа в возбуждении дел и их прекращении в судебном производстве. Причина такого положения заключена в правоприменении, которое не квалифицирует силовые захваты по многочисленным статьям УК. Почему?
Аналогичное положение с другим институтом гражданского права — банкротством (ст. 65 ГК). В год арбитражные суды признают банкротами свыше 100 тыс. предпринимателей. До уголовного суда доходят единицы, осужденных практически нет. Так, ФСНП в 2000 г. возбудило по ст. 195 УК (неправомерные действия при банкротстве) 33 дела, направлено в суд 2 дела, из которых одно возвращено на доследование. По ст. 194 (преднамеренное банкротство) возбуждено 29 дел, в суд направлено 0 дел, по ст. 197 (фиктивное банкротство) возбуждено 4 дела — направлено в суд 0 дел[272]. Количество публикаций об уголовно наказуемом банкротстве заметно превосходит число осуждений[273]. Главные причины квалификационных ошибок в виде неприменения названных норм о банкротстве, полагаю, в законодательстве.
Историко-сравнительный метод позволяет зафиксировать аналогичную картину в России вековой давности. В среднем по дореволюционной России в год осуждалось за банкротство менее двух человек. А.Н. Трайнин еще в 1913 г. писал по этому поводу: «Это рисует банкротство вымирающим преступлением, вымирающим тогда, когда в жизни жалобы на злостные неплатежи растут с каждым днем. Объяснение такого необычайно высокого числа оправданных может быть только одно: следственный материал если и попадает от конкурсного управления к прокурорскому надзору, то в таком состоянии и так поздно, что выносить на основании этого материала обвинительный приговор оказывается невозможным»[274]. Подобная процессуальная особенность дел о банкротстве существует и в современной России. До решения арбитражного суда о банкротстве прокуратура не может возбуждать уголовное дело. Должники и кредиторы на любой стадии конкурсного производства могут заключить мировое соглашение. Только после признания арбитражным судом должника банкротом возможно уголовное преследование. Процедура арбитражного судопроизводства может занимать год-два, а то и больше. За это время доказательственная база часто утрачивается и устаревает, поэтому такие дела не имеют, как правило, судебной перспективы.
Имеются и уголовно-правовые сложности размежевания криминального и гражданско-правового банкротства. Различие двух видов банкротств проходит по основным криминнобразующим признакам: а) субъективная сторона — умысел, низменность мотивов и целей; б) причинение крупного ущерба; в) документный обман. Еще на заре становления института банкротства русское уголовное право криминальным считало банкротство умышленным и подложным преступлением.
Ущерб в криминальном банкротстве носит комплексный характер. Включает материальный вред (прямой и упущенная выгода), социальный — оставление без работы служащих обанкроченного предприятия, дезорганизацию в хозяйственной деятельности. Некоторые исследователи включают в банкротский ущерб самоубийство банкротов и вред здоровью акционеров, что неверно, ибо выходит за пределы объекта посягательства — интересы предпринимательства в бюджетной сфере[275]. Комплексный ущерб не выражается в одном измерении, например, рублевом по аналогии с крупным ущербом хищений, как иногда предлагается[276]. Этого делать нельзя и потому, что экономическое состояние хозяйствующих субъектов весьма различно — мелкий, средний, крупный бизнес.
Выход из положения предлагается отдельными исследователями в виде исключения из составов преступного банкротства признака крупный ущерб[277]. Предложение неудачное. Во-первых, потому, что без общественно опасных последствий не существует преступлений[278]. Во-вторых, если исключить ущерб, падает граница между криминальным и административным банкротством. Статьи 14.12 и 14.13 КоАП РФ полностью воспроизводят диспозиции одноименных норм УК, но без указания на крупный ущерб. Тем самым ущерб признается единственным разграничительно-квалификационным признаком.
В ноябре 2002 г. принят новый, третий по счету ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)». Это своего рода кодекс с 233 статьями. В отличие от предшествующих одноименных законов его основная цель — оздоровление предприятия должника, недопущение его обанкрочивания, когда он еще не утратил полностью способность возврата долгов кредиторам. В нем четко прописаны права и обязанности арбитражных управляющих и комитета кредиторов, злоупотребления которых чаще всего были связаны с так называемыми заказными банкротствами в целях передела собственности. Способы те же, что и при силовом захвате чужой собственности: насильственная скупка акций, дополнительные эмиссии, хищения, злоупотребления по службе, коррупция и пр. Не столько само банкротство, т. е. признание арбитражным судом неспособности должника в полном объеме удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и (или) исполнять обязанность по уплате обязательных платежей, сколько его криминализация стали наносить предпринимателям, обществу и государству социально-экономический урон. По словам руководителя Федеральной службы по финансовому оздоровлению и банкротству (ФСФО) Т.И. Трефиловой около 30 % всех банкротств в России приходится на заказные банкротства. Прежний руководитель ФСФО Г. Таль говорил, что закон о банкротстве (1998 г.) используется не для финансового оздоровления несостоятельных предприятий, а для передела собственности, для захвата финансовых потоков вполне платежеспособных предприятий. Президент РФ во время своего визита в Великобританию еще в апреле 2000 г. пообещал иностранным инвесторам: «Скоро мы поставим преграду на пути подобного рода “фальшивых” банкротств. К сожалению, в большинстве случаев они представляют собой всего лишь попытку прикрыть захват предприятия извне».
Таким образом, под камуфляжем банкротства почти десять лет наряду с «приватизацией» и силовыми захватами предприятий происходил криминальный передел собственности посредством преступного банкротства. Гражданское законодательство этому, как оказалось, по существу не препятствовало. Арбитражный процессуальный кодекс РФ «случайно» не требует передачи материалов конкурсного производства в прокуратуру при обнаружении в поведении должников и кредиторов, арбитражных управляющих и их «заказчиков» признаков составов преступлений. ГПК 2002 г., как и прежде действовавший, в ч. 3 ст. 220 четко записал: «В случае, если при рассмотрении дела суд обнаружит в действиях стороны, других участников процесса, должностного лица или иного лица признаков преступления, суд сообщает об этом прокурору». Как правильно пишет П.А. Скобликов, «тем самым действующий АПК РФ узаконивает укрывательство судьями и попирает принцип неотвратимости наказания»[279].
