Медицинское право, которое преподают в медицинских образовательных учреждениях, должно иметь своим предметом все отрасли законодательства, так или иначе относящиеся к здравоохранению. Традиционные основы здравоохранения РФ требуют расширения и модернизации. Разработка в перспективе комплексного Кодекса о здравоохранении представляется вполне реальной и актуальной. И тогда уголовно-правовые бланкетные статьи получат твердую федеральную законодательную основу и будут обеспечивать законность привлечения к ответственности за преступления в области медицинского обслуживания населения[152].
Не менее сложна и проблема определения начала жизни человека. Еще в XIX в. Ф. Энгельс писал, что юристы всех стран веками бьются над вопросом отграничения аборта от детоубийства. В комментариях УК РФ решения разные, соответственно и квалификационные ошибки разные. Одни комментаторы признают началом жизни момент начала дыхания (а если новорожденный не начал дышать?), а другие — появление головки из чрева матери (а если плод выходит ногами или иначе?). Вопрос слишком серьезен, чтобы отдавать его решение логическим силлогизмам комментаторов. Нужна четкая правовая регламентация медицинского уголовного права, и тогда квалификационных ошибок будет меньше.
К бланкетным нормам, порождающим споры по квалификации, относятся статьи о разглашении государственной тайны, как одного из видов государственной измены (ст. 275 УК) и самостоятельного разглашения государственной тайны (ст. 283 УК). Кодификация этих норм как будто не вызывает возражений. Понятие государственной тайны и список сведений, составляющих государственную тайну, опубликован в Федеральном законе 1993 г. «О государственной тайне». Обновленный перечень сведений утвержден Указом Президента РФ «О перечне сведений, отнесенных к государственной тайне»[153]. Суду не требуется, казалось бы, всегда назначать экспертизу. Достаточно сослаться на законы, назвать норму и признать, что предмет преступления — сведения, составляющие государственную тайну, налицо. Но именно о предмете названных преступлений больше всего квалификационных вопросов. Начинают говорить о служебной тайне, тайне с ограничительным доступом, о подзаконных нормативах, связанных с оборотом документов, содержащих государственную тайну и пр.[154].
В этом отношении представляет интерес постановление Конституционного Суда РФ по делу о конституционности ряда положений п. «а» ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР[155]. Заявитель оспаривал соответствие Конституции п. «а» ст. 64, по которой он был осужден, в том числе за выдачу государственной или военной тайны иностранному государству.
Конституционный Суд признал не соответствующей Основному Закону статью об измене Родине в части выдачи государственной тайны. В ч. 4 ст. 29 Конституции предусмотрено, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом. Уголовная ответственность правомерна лишь при условии, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, содержится в официально опубликованном для всеобщего сведения федеральном законе. Данное же правоприменительное решение основывается на неопубликованном нормативном правовом акте.
Уточнения постановления Конституционного Суда сделаны в особом мнении по этому делу судьей Конституционного Суда Н.В. Витруком. Требования ч. 4 ст. 29 и ч. 3 ст. 15 Конституции РФ об официальном опубликовании в ФЗ сведений, составляющих государственную тайну, нельзя абсолютизировать. На практике издаются подзаконные акты, которые конкретизируют положения федерального закона о государственной тайне по ее видам, субъектам, носителям и т. п. В них предусматриваются организационные и иные меры, направленные на обеспечение и охрану государственной тайны. «По мнению заявителя, — пишет судья Конституционного Суда, — все эти акты должны быть официально опубликованы для всеобщего обозрения, и только в этом случае гражданин, выдавший государственную тайну иностранному государству, подлежит уголовной ответственности на основе пункта «а» статьи 64 УК РСФСР. С этим аргументом нельзя согласиться, так как данные акты являются актами специального действия, они должны быть известны лишь тем лицам, к которым обращены, так как касаются государственной тайны»[156].
Приведенное особое мнение не бесспорно. Хотя, конечно, его нельзя трактовать как несогласие судьи Конституционного Суда с предписаниями Конституции. Часть 3 ст. 15 четко устанавливает: «Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения». Часть 4 ст. 29 Конституции гласит: «Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». Определяющие бланкетность уголовно-правовые нормы, статьи других отраслей права, как и все статьи УК, затрагивают права, свободы и обязанности гражданина и потому должны быть официально опубликованы в федеральном законе, а не в каких-либо приказах и инструкциях. Споры о квалификации разглашения государственной тайны по ряду уголовных дел обусловлены именно содержанием сведений, а не механизмом их принятия, хранения, допусков и пр.
Приведенные толкования предмета выдачи государственной тайны иностранному государству представляются верными и сохраняют свое значение для ст. 275, 276, 283, 284 УК РФ. Квалификация предмета данных преступлений определяется только ФЗ «О государственной тайне». Приговор, как положено при квалификации по бланкетным нормам, должен содержать точное указание нормы этого ФЗ, определяющей соответствующие сведения.
Правила об органе власти, издающем базовые «бланкетизирующие» УК законы, соблюдаются не всегда. Это ставит под сомнение законность и правильность квалификации преступлений. Особенно «не повезло» в этом отношении уголовно-правовым нормам об ответственности за незаконный оборот наркотических средств, наркотических веществ или их аналогов. Десятилетия вплоть до 2003 г. перечень наркотиков и их криминальных размеров составлялся общественной (!) организацией при Минздраве СССР, затем России — «Постоянной комиссии по контролю наркотиков». Она определяла, какой по размеру наркотиков их оборот преступен, а какой не преступен. Два года (2003–2006) перечень и наказуемые размеры оборота наркотиков стало определять Правительство РФ. Получилось так, что два криминообразующих признака незаконного оборота наркотиков — вид и размер определяет не УК, а исполнительная власть[157].
Подобный порядок нормотворчества по весьма распространенным преступлениям и правонарушениям (в России до 6 млн лиц, употребляющих наркотики) оказался криминогенным. Правительство с подачи Минюста РФ ввело «среднюю дозу» в размере однократного потребления. В результате узаконило это количество «дури», которую легально можно носить с собой. Преступным оказался только крупный размер оборота наркотиков, т. е. при обнаружении у лица десяти и более «средних доз». За хранение меньших доз наступала административная ответственность. Когда в мае 2005 г. такие размеры наркотических препаратов Правительство приняло, то сотрудники Федеральной службы по контролю за наркотиками не поверили своим глазам, подсчитав объем декриминализации наркотической преступности. Оказывается готовившийся проект изменений в УК «больше учитывал мнение Минздрава, чем других ведомств». Почему Минздрав, а не специально созданная для борьбы с криминогенным наркотизмом ФСКН решает столь серьезные вопросы? Надо публиковать, кто и как принимает подобные законопроекты, чтобы ставить вопрос о персональном служебном несоответствии, а не исключено, что и об ответственности за коррупцию; ведь наркомафия по пространству глобальна, по доходам многомиллиардна. Нельзя не согласиться с оценкой минюстовского нормотворчества главы службы ФСКН, который призвал более взвешенно относиться к правотворческим решениям в такой смертельно опасной для общества сфере: «Это постановление привело к декриминализации того, что раньше воспринималось как преступление. Сейчас значительная часть мелких сбытчиков уходит от ответственности»[158]. Налицо квалификационная ошибка № 1 законотворческой этиологии.
