– Почему Робинзон?

– Ну, он тоже всё путешествовал, путешествовал, пока не влип в историю. Сидел бы себе дома, чай пил, жену любил, книжки свои писал, и не торчал бы столько посреди океана.

– Чудной вы! Да разве напишешь чего путного, сидючи дома-то?

– Может ты и прав, да только…

Таксист замолчал и снова задумался. Всё-таки, что-то он там решал в своей лысой голове и никак не мог решить. А машина всё мчалась по пустынному ночному городу, огибая ухабы, надолбы и выдолбы вздыбившегося то тут, то там асфальта, лихо вписываясь в крутые повороты узеньких, пьяных улочек, пока вдруг резко не остановилась у тротуара под одиноким тусклым фонарём.

– Ты знаешь, Робинзон, я не смогу отвезти тебя в Закудыкино, – как бы извиняясь, сказал водитель.

– Почему? В чём дело, объясните мне, чего вы все так боитесь? Что там такого в этой деревне, война что ли, или маньяк-убийца орудует?

– Хуже. Там… – он снова задумался, – …дорога там плохая. Честно говоря, её там вообще нет. Была когда-то раньше, да разрушилась от времени. Не ездит туда никто. Давно уж. Ты первый. А машина… сам видишь какая. Как паровоз, старенькая уже, застрянем где-нибудь, что тогда?

– Ну, хорошо, – вполне удовлетворился я его объяснением. – Но подскажите мне хотя бы, как добраться.

– Запросто. От автостанции ходит автобус до Первомайского, там через речку, а дальше пешочком. Недалеко, километров семь-восемь. Если повезёт, встретишь местного с мотоциклом, подбросит.

– А автостанцию как найти?

– Да вот же она, приехали уж. Правда автобусы только утром пойдут, но в зале ожидания кресла есть, покемаришь пока, всё лучше, чем на улице.

– А-а. Ну, спасибо. Сколько я вам должен?

Таксист опять задумался. Его манера обдумывать ответы на довольно простые вопросы начинала раздражать.

– Да-а, нисколько, – махнул он рукой, – как-нибудь сочтёмся.

– Спасибо вам огромное! Что бы я без вас делал? – искренне поблагодарил я, открыл скрипучую дверцу агрегата с гордым именем «LADA» и вышел на тротуар. – До свидания, ещё раз спасибо.

– Да ладно, Робинзон, не шаркай уж, невелика услуга-то. Бывай.

Жигулёнок резко рванул вперёд, но метров через двадцать вдруг остановился и подал назад. Водитель вылез из машины и подошёл ко мне.

– Слышь, браток, а то может, останешься а? Далась тебе эта деревня, поедем ко мне, я тут недалеко, пивка попьём, я угощаю, а завтра махнём на рыбалку, я тут такие места знаю… – выпалил он на одном дыхании, будто знал, что ему откажут. И словно ожидал отказа.

Я смотрел в его добрые, жёлто-зелёные глаза и дивился столь трепетному участию в совершенно незнакомом пассажире. Или радушное гостеприимство, являясь характерной чертой местного населения, выражалось не только и не столько в оригинальой скульптурной композиции фонтана, или… одно из двух.

– Нет, спасибо. Я здесь подожду, а утром поеду.

– Ну, как знаешь. Ты командир, тебе и стрелять, – он направился, уж было, к машине, но вдруг остановился. – Только… ты уж не говори никому, куда едешь. Не надо. Спроси в кассе билет до Первомайского, а дальше сам разберёшься.

– А что, Закудыкино у вас тут запретная зона, что ли?

– Типа того. Сам увидишь.

Автостанция оказалась вполне современным и симпатичным зданием. Во всяком случае внутри зала ожидания меня встретили мягкие, уютные кресла, в которых действительно можно было довольно комфортно дотянуть до утра. Я удобно устроился в одном из них, а ласковая тишина пустого помещения и располагающее, я бы даже сказал, интимное ночное освещение очень скоро помогли мне придти в блаженное состояние дрёмы. Кажется, я даже начал видеть сон и наверное досмотрел бы его до конца, если бы какие-то посторонние звуки, неожиданно долетевшие до заторможенного сознания, не намекнули бы мне довольно прозрачно, что я здесь не один.

– Кто тут? – бросил я в пустоту, очнувшись от забытья.

Тишина ответила, как ей и полагается, тишиной.

– Показалось, наверное, – успокоился я и собрался, уж было, побежать вдогонку за умчавшимся сновидением, как звуки повторились. Они были похожи на шуршание металлической фольги, сопровождаемое каким-то бульканьем, или что-то вроде этого.

На сей раз я без сожаления отпустил предательский сон мчаться, куда ему вздумается, в поисках другого, более благодарного зрителя, а сам поднялся с уютного, не желающего меня отпускать кресла и направился в дальний, самый тёмный угол помещения, откуда, как мне показалось, доносились звуки. События этой ночи в незнакомом городе, непонятные мне опасения и какой-то даже страх, вызываемый у местного населения одним упоминанием о Закудыкине, невольно призывали к осторожности и настоятельно требовали вооружиться. На всякий случай. Что я и сделал, благодаря случайно подвернувшейся под руку швабре и значительной порции адреналина, брызнувшего мне в кровь. А что оставалось делать? Больше-то всё равно ничего не было.

В таком воинственном виде, ощущая себя средневековым рыцарем, абсолютно без всякого страха (ну, может только самую малость) и без какого бы то ни было упрёка я медленно, но верно углублялся во мрак навстречу неведомой опасности, пока не разглядел фигуру, сидящую в уединении, напряжённо, с ужасом в глазах взирающую на меня.

– Молодой человек, вы таки намерены меня этим побить? – произнесла фигура абсолютно невинным и весьма напуганным голосом. – Ну вот, так я и знал. Стоит только бедному еврею поиметь в пространстве маленький, совсем-таки крохотный уголочек и собраться со своими самыми интимными предположениями немножко покушать, как его обязательно кто-нибудь захочет на предмет побить. Хорошо! Хорошо! Я сейчас-таки уйду насовсем. Я же не знал, что все эти места здесь ваши. И откуда я мог-таки это знать, если тут никого не было до вас?

– Ой, простите, – я понял, в каком дурацком положении оказался и отбросил швабру в сторону. – Я не собирался вас бить, уверяю. Напротив, я думал обороняться. Знаете ли, я немного испугался…, мне казалось, что я здесь один…

– Он испугался. Вы таки это слышали? Он испугался! – человек, видимо, освободившись от ощущения угрозы, смотрел теперь на меня с явным облегчением. – Молодой юноша, что я вам сейчас-таки важное скажу! Откуда вам знать в вашем-то возрасте, что такое есть испугался? Садитесь же и послушайте, что такое испугался. Садитесь-садитесь, я не имею намерений вас покусать. Внемлите рассказу человека, который, не смотря на то что еврей, и даже вопреки этому обстоятельству немножечко пожил-таки в этой жизни и кое-что сумел в ней разглядеть. Так вот, когда к моему дедушке… Успокойтесь, он тогда ещё, смею вас заверить, не был моим дедушкой. И вообще ничьим дедушкой быть не мог, потому как был тогда приблизительно такой же молодой поц, как вы сейчас. Так вот, когда к моему дедушке ночью, представьте себе, ворвались пьяные матросы, на предмет моей бабушки – она таки, к несчастью, оказалась женщиной и весьма привлекательной – вот он таки испугался. Да, да! А что бы вы сделали на его месте? Вы, конечно, думаете, что мой дедушка стал-таки хватать швабру и переть, простите, на рожон? Нет. Не угадали. Смею вас заверить, он был мудрый человек, иначе так никогда не стал бы моим дедушкой. Он быстро оценил всю ответственность положения и сказал… Только не подумайте что матросам. Нет, этим товарищам не нужны были слова бедного еврейского дедушки, они пришли-таки поиметь своё нехорошее революционное удовольствие, а отнюдь не слушать какого-то еврея. Он сказал бабушке: «Сарочка, любовь моя, если этим молодым товарищам непременно нужно, чтобы ты была с ними поласковее, а нито их революция может немножко испортиться, то не надо им рассказывать, что тебе это будет не очень чтобы приятно, но даже обидно. Они не поймут. Поимей, наконец, своё удовольствие, потому что с твоей болезнью другой такой оказии у тебя таки больше не случится». И что вы себе думаете, молодой человек? Эти любезные матросы таки не тронули мою бабушку. Они просто немножко побили моего дедушку и отправились по другим своим важным революционным делам. К счастью ли, к несчастью, но моя бабушка была не единственной женщиной в нашем насквозь революционном квартале. А вы говорите – испугался.