– Простите пожалуйста ещё раз. Я думал, что здесь никого нет, а тут звуки…

– Ну и что ж? Я тоже думал, что здесь никого нет. Потом, когда вы пришли, я перестал уже так думать. Вы спали, а у меня таки бессонница, и я собрался немножко покушать. Молодой человек, когда вы станете таким же старым и бедным евреем, каким бесспорно являюсь я, вы таки поймёте, что такое бессонница и что такое покушать на ночь. Простите, что не сделал вам своё предложение. Не хотел вас беспокоить, вы так сладко спали, а у меня опять же бессонница. Но теперь, когда вы уже по-моему не спите, разрешите поиметь честь, пригласить вас к скромному еврейскому ужину. И оставьте пожалуйста эту вашу манеру вежливо отказываться! Здесь нет ничего такого, от чего честный человек может отвернуть своё, пардон, лицо: маслины, сыр, осетринка, икорка, немножко фруктов – так, хлеб-соль. Позвольте предложить вам старого доброго Армянского коньячку?

Я не стал ломаться, и мы выпили за мирное сосуществование великого русского и великого еврейского народов. Коньяк был действительно превосходный, а лёгкий ужин пришёлся как нельзя кстати – я почти сутки ничего не ел. За трапезой мы разговорились и познакомились. Мой собеседник оказался профессором археологии, приехавшим из Москвы на том же поезде, что и я, и направлялся в одну из множества местных деревушек, где, как оказалось, велись раскопки. Должно быть, для ознакомления с какими-то новыми находками, представляющими историческую ценность. Он не стал любоваться фаллосом на привокзальной площади и слушать рассказы старушки-гриба о местных достопримечательностях, а прямиком отправился на автостанцию. Поскольку последний автобус давно ушёл, а следующий будет только утром, он решил дождаться рассвета в уютном кресле зала ожидания и выбрал для этого самый дальний и тёмный угол. Профессор так наверное и просидел бы всю ночь один, если бы не явился я. О цели моего путешествия я предпочёл умолчать, да он и не спрашивал, в основном рассказывая сам и украшая свою речь чисто национальными словесными узорами. Я не возражал, тем более что слушать его было интересно и даже приятно. Но вскоре, сам того не подозревая, он завёл речь о предмете, живо интересующем меня, как никакой другой. Профессор опасливо оглядел пустой зал, придвинулся поближе ко мне и, понизив голос почти до шёпота, заговорил. Я весь обратился в слух.

– А вы знаете, молодой человек, есть тут одна преинтереснейшая деревушка – замечательная, я бы сказал, деревушка, старинная, со своей историей, выдающаяся в прошлом и уникальная в настоящем. Правда, сейчас там… кхе… об этом небезопасно говорить, но вам таки можно, вы внушаете старому еврею доверие и симпатию. Я имею-таки надежду не обнаружить в вашем лице антисемита или, простите великодушно, болтуна. История крайне, я вам скажу, занимательная, и название у деревни с большим таки смыслом – Закудыкино. Интересно? А вот послушайте-ка, о чём народ помнит…. Кстати, заметьте себе, это было очень давно, так давно, что не только вас, меня, моего дедушки, но даже прадедушки моего дедушки не было и в помине. Но чтобы вы не подумали, что старый еврей сам всё насочинял, передам слово в слово, как о том старинные летописи говорят…

Мой новый знакомый затих на минуту, задумался, будто складывая в памяти отдельные куски поседевших от времени легенд в единое связное повествование. Он даже, как мне показалось, изменился внешне, преобразился под воздействием своих мыслей. И вот передо мною не еврей вовсе, а старый седой сказитель – русский баян, плавно и размеренно повествующий о делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой.

Было то в стародавние времена. А можа и не было вовсе, можа придумал всё заезжий якось пиит, да и распустил слух по земле-матушке, а народ легковерный подхватил, да присочинил малость, а можа и не малость. Было ль, не было ль, а только вот что народ бает. Ещё Грозный Государь Иоанн Васильевич ссылал в эти места опальных бояр. Они, горемычные, оседали небольшими поселениями, обзаводились каким-нито хозяйством, осваивали всяко разно ремесло, отбивались от местных кочующих дикарей, возводили церкви, звали в них странствующих монахов…. В общем, приживались к новым местам, кто как мог, как кому Бог уготовил. А места эти заповедные промеж себя обозвали Закудыкино-Русью, потому как глухомань здеся была глубь-далёкая, самая окраина тогдашнего Русского Царства. А особо крупное поселение, особо крепкое, центр, стало быть, свого края – просто Закудыкино. И чем не стольный град? На высоком статном холме, за прочными неприступными стенами из ладно подогнанных вековых в три обхвата стволов, со своим величественным храмом на самой вершине. Вокруг дикие, непролазные леса с ценной живностью и россыпями грибов да ягод, недалече река широкая и степенная с неисчислимыми, хоть руками лови, косяками рыбы всякой да прочей рыбицы, заливные луга с сочной, мягкой травой, а земля… хочь на хлеб мажь её родимую да кушай на здоровье. Славное место, благодать Господня. Сам Ермак Тимофеич здеся бывывал и оченно эти места нахваливал Государю в своих донесениях. Царь не возражал супротив такого раздобрения своих некогда опальных бояр. Да и чего возражать-то? Эдакому форпосту на окраине, на крепость и славу государства великого да на страх и зависть врагам лютым, только радоваться да благодарить Господа за милость отечью. Так и жили, слава Богу.

Осел здеся в те времена боярин один по фамилии Берёзов. Ладный муж. И воин, каких поискать, и умом Бог наградил, и мудростью житейской, обо всём свою заботу имел, на всяку беду, что внутри Закудыкина притаилась, али из-за стен высоких оскалом зубов хищных лязгает, имел свой ответ, да такой, что в другой раз неповадно будет. Одним словом, человек государственный. Чем-то он Государя-батюшку прогневал? Не ведали про то. А только молва в народе прошла, что по навету завистливых злопыхателей Царь упёк боярина. Слава Богу, что головушку не оттяпал – скор был на расправу Грозный Царь – а указал токмо на путь-дорожку в леса дикие, дремучие, за высокие горы, за далёкие долы, прочь от светлых глаз своих на торжество завистникам. Поговаривали – не без своего тайного государева умысла. Чего уж поделать-то, такова, видать, воля Божья. Везде люди живут, нигде не пропадут, особливо которые со смекалкой да с честью в ладу.

Прижился в Закудыкине и Берёзов, обстроился, хозяйство завёл, дело управил. А как присмотрелись к нему братья-поселяне, проведали про такие его замечательные какчества, собрались мирком да поставили боярина промеж себя старшим, типа атаманом, значит, али воеводою, это уж кому как ндравится. С этого самого времени и пошло Закудыкино в рост, да так, что годков ужо через десяток в диковину стало, что только давеча в этих местах гуляли на вольной волюшке одни токмо медведя да лисицы с куницами. Мудро управлял Берёзов землёй-то этой, поселяне шибкое довольство выказывали боярином. Потому как сыты были и одеты впрок, да деньга водилась, не переводилась, всяк через него свою правду имел да закон Русский знал и чтил. Закудыкино же при нём изменилося лепо. Камень белый по реке доставили да на месте старых, бревенчатых новые из того камня стены выложили, улицы замостили, да взамен деревянной церкви всем миром белокаменный храм-птицу поставили. Загляденье! Лучшие мастера колокола отлили, так что разливался благовест по всей заповедной Закудыкино-Руси. Сам Архиерей Вологодский прибыли тот храм во имя Святаго Воскресения Господня освятить, да заодно по всем улицам, тож вдоль стен крепостных крестным ходом пройтить со псалмами и молитвами да святой водичкой всё то окропить, чтобы, значит, никака беда тех стен не замала. Архиерей у боярина-то Берёзова трапезничать изволили, да землю эту под свой преосвященный догляд взять обещались. А в храме новом своего протопопа службу править поставили.

Соседи кочевые присмирели на долгие годы, луки да стрелы попрятали и души свои поганые[7] в эти места с лихим умыслом казать уж поостерглися, токмо разве что по торговому делу. А торговля в местах тех знатная задалась – лес да пенька, мёд да икра, меха наиценнейшие да камушки самоцветные, а сребра да злата по долам рассыпано было в изобилии. Всё в оборот шло да деньгой в сундуках кованых оседало на благо люду Русскому. Да и казне государевой перепадало немало. Кажному добра хватало, ежели, конечно, кто не ленился, на печи-то лёжучи. Не один на том деле нажил мошну. И всё было, вроде бы, ладно да складно. Всё, да не всё.