– Ян… – зову я сестру, – можешь в понедельник сказать отцу, что я заболел?

– Но ведь ты здоров! Почему же Киска должна лгать?

– Потому что Ткач и Савельев уехали в Новгород, а без них меня заставят играть в баскетбол.

Я вспоминаю запах пота в раздевалке, линии спортзала, защитную сетку на окне, сменную обувь, расписание уроков, пробирки, дежурства, доску, герань, запах высохшей тряпки и мела… лучше бы я не просыпался.

– Ааа… – улыбается Анечка, – ваша знаменитая команда «Ураган»… Ткач, Савельев и Грез, короли турника и штанги.

Яночка подбирается ко мне, мягко, пальцами к ладонями по бетону, зная, что все за ней наблюдают.

– Киска, конечно, может сказать все, что угодно… – вкрадчиво говорит она, – только вот что ей за это будет?..

– Сникерс.

– И все? – И я ничего не скажу тете Лизе про игру в «столик».

– Договорились… Детка… – Яночка щелкает меня указательным пальцем по кончику носа.

Синяя заколка в ее волосах. Клац-клац – можно делать ей как клювом птицы. И взгляд: осиный, кусающийся, пронизывающий насквозь; вжжж – и уже просто ледяной; вжжж – и наивный, открытый, снизу-вверх: «Киска не виновата. Ну что она тебе сделала?..» И где-то посреди всего этого притворства на миг – полоснув по глазам ярко-оранжевым солнцем – то же самое, в сторону чего смотрит Рита на школьной фотографии. Они и правда очень похожи.

– Что? – спрашивает меня Яночка.

– Ничего.

Она берет мобильник и подносит его к губам как микрофон, открывает и закрывает слайдер; тот в ответ взвизгивает звуковым сигналом. Порыв ветра задирает ее клетчатую мини-юбку, так что видны белые трусики с французским пуделем. Она прикрывает юбку ладонью и вполоборота улыбается Сиднею:

– Почему вы все так смотрите на Киску? Ей просто нравится, как телефон звучит в ее ротик.

– А это лучше, чем окунь? – спрашивает Анечка. – Ну, ты раньше любила долго трогать окуня в суши языком.

– Что за глупый вопрос! Конечно, хуже: окуня ведь можно проглотить!..

Они смеются все втроем, а я чешу кожу между пальцами, покусанную комарами. Про окуня и правда смешно, но меня все пока раздражает из-за того, что я не до конца проснулся. По веранде растекается запах куриного бульона и дым только что зажженной зеленой спирали от насекомых; Пуфик шумно копается в полиэтиленовых пакетах с мусором и папашиными бутылками, что стоят на лестнице.

– Сидни, у Киски к тебе предложение… – говорит Яночка, – как к бизнесмену. Давай заключим сделку: ты напишешь мне курсовую… а я за это выполню любое твое желание. Нужно что-нибудь про жизнь современных подростков.

– Вообще любое желание? – интересуется Сидней. – Разумеется. Анечка опускается на ковер рядом сестрой и чешет ее за ушком:

– Киска, как ты могла так низко пасть! Неужели твоя лень сильнее твоих убеждений?

– Отстань! Если Киска сама будет заниматься такой чушью, она заболеет и умрет!

– И за курсовую она готова отдать свою драгоценную невинность этому альфа-монстру?

– Киска очень часто сама себя удивляет…Яночка уворачивается от ласк сестры и выгибается мостиком, лениво царапая согнутыми пальцами воздух. – Мммм… Про жизнь подростков… – Сидней хмурит брови, изображая напряженную работу мозга, – хорошо, есть две темы!

– Выкладывай!

– Первая. «Гомоэстетика как движущая сила скейт-культуры».

– Совсем дурак, что ли?

– А по-моему, отличная тема, – говорит Анечка, – Киска, ты просто привередничаешь… Это же как раз по нашему профилю!

– Отличная? – с притворной обидой в голосе переспрашивает Сидней. – Для вашего кружка лесбиянок-революционерок она даже слишком шикарная!

– Сам ты кружок!..

– Нет, правда, я уже вижу, как это будет! Главное – успеть закончить до моего отъезда. Киска, пиши под диктовку! «Мы, преподаватели философии, как огрономы завтрашнего дня…» Написала? «Огрономы» обязательно через «о».

– Архитекторы, идиот! – говорит Анечка. – «Мы, как огрономы, ни в коем случае не должны недооценивать роль гомоэст…»

– Ладно, а вторая какая? – обрывает его Яночка. – Вторая уже мейнстрим, но для вашего гадюшника сойдет. Тема такая: «Влияние игры QUAKE на развитие творческих способностей у детей». Пиши! «Мы, как огрономы…»

– Сидни, ну как вообще можно быть таким пиздоболом?!

– Он же Сидней-ТиВи, – говорит Анечка, – чего ты от него хочешь?

– Кто? – удивляется Яночка.

– Сидней-TV, – повторяет сестра. – Киска, ты разве не знаешь этой истории? Он Риту покорил тем, что так представился. Она всегда меччала о живом телевизоре, а тут вдруг появляется наш красавчик, говорит, что он Сидней-TV, канал SPACE, и начинает рассказывать, как нейтронные звезды всасывают солнца в космическом вальсе, и прочие дешевые трюки выдавать. Хотя, он тогда был приличным человеком, не то что сейчас – работал билетером в планетарии и даже хотел в вечернюю школу пойти.

– А меня он связывал, – говорю я.

– Ну-ка, ну-ка, Тим, – интересуется Анечка, – давай-ка с этого момента поподробнее! А то огро-номы у него, гомоэстетика…

– Идиотка! – говорит Сидней. – Просто я приходил к Рите, а Тим мучил меня морским боем. Вот я играл с ним в связывание, чтобы он не мешал нашим свиданиям.

– А Рита чем тебя покорила? – спрашивает Яночка.

– А ты будто не знаешь, Киска? – говорит Анечка, садясь по-мужски на корточки и закуривая сигарету. – Чем она всех покоряет…

Молния пробивает ночь, высветив вспышкой всех нас.

«А скажи, ты до сих пор ли влюблен…» – вздрагивает струнами радио сквозь шорох помех.

Где-то вдалеке гудит уходящая электричка, на ощупь пробирающаяся через непогоду. Анечка успевает докурить сигарету и приняться за вторую. Она пускает красивые кольца дыма, которые разбиваются о колышущуюся на ветру занавеску, что прикрывает вход в дом. Анечка умеет все. Пускать дымные кольца, открывать зажигалкой пиво… Она смотрит, как ее сестра подбирается к Сиднею: точно так же, как ко мне недавно.

– Ты грустишь? – спрашивает его Яночка.

– Нет.

– Не грусти!

– Я не грущу… Это просто меланхолия, Киска. Яночка обнимает Сиднея за плечи.

– Киска любит тебя.

– Я знаю.

– Не грусти! Пожалуйста! Ты очень хороший, ты же сам знаешь. Не грусти! Это было давно, забудь.

– Я не грущу, Киска…

– Представь лучше что-нибудь хорошее. Когда мне грустно, я всегда так делаю. Знаешь, что я представляю?

– Знаю, Киска. Minicooper.

– Да-да-да. Он так зовет меня! Мини-купер, мой любимый малыш мини-купер, он будет так ласково урчать своим моторчиком. Я буду его любить! Я уже вижу, какого он цвета: он желтый. Он будет меня везде возить и играть мне музыку. Малыш! И он будет возить Киску, если она вдруг проснется посреди ночи и ей захочется полакать где-нибудь молочка.

– Киска, завтра у тебя будет твой малыш. Ты одна у меня осталась…

– Вот видишь, незачем грустить. А о чем ты мечтаешь?

– В том-то и дело, Киска, что уже ни о чем.

– Даже о Киске?

– Ох ты, блин, – как-то неестественно весело говорит Анечка, – может, вас оставить ненадолго? Сид, надо было раньше сказать Киске, что ты Сидней-TV. Она ведь тоже выросла в обнимку с телевизором.

– И с кошкой! – говорит Яночка. – С телевизором и с кошкой… Сидни, почеши мне, пожалуйста, спинку… Знаешь, Киске очень нужен хозяин. Она так устала быть бездомной.

– Я твой хозяин, Киска.

– Да, но ты ведь скоро снова улетишь. Ты должен найти Киске нового хозяина, который будет гладить ее, чесать спинку и животик, целовать лапки. Он будет покупать ей вкусный корм из ягнятины и завязывать разноцветные ленточки на шее… А ты сможешь иногда приезжать и забирать Киску на выходные…

Анечка теребит две сережки в ухе. Я знаю, что ничего хорошего это не предвещает – последний раз, когда она делала так, папашина бутылка с клюквенной наливкой полетела о стену, и там надолго осталось красное пятно в форме кричащего женского лица со вздыбленными волосами. Следом в ход пошли и цветочные горшки: когда Рита вызвала милицию, пол у нас был покрыт ровным слоем утоптанной земли с вкраплениями глиняных черепков.