Я дохожу до того, что вылавливаю по возможности весь базилик и укроп из собственной порции; процедура почти автоматическая — вилка погружается и поднимается, прежде чем я успеваю проконтролировать движение. Что бы мы ни делали сейчас — я и Сара, — все почему-то кажется правильным, и впервые за долгое время я не ощущаю потребности пожевать травки. Что касается Сары, то она просит меня помочь с базиликом на ее блюде, и поскольку на нее он нужного действия все равно не произведет, я только рад оказать ей подобную услугу.

Щурясь в полумраке ресторана, Сара пристально изучает мое лицо, так что лоб ее морщится очаровательными дюнками. Ее взгляд блуждает по моей физиономии, делая остановки на носу, на губах, на подбородке.

— Я что, запачкался? — Неожиданно смутившись, я хватаю салфетку и судорожно вытираю губы и подбородок, дабы начисто удалить греческие деликатесы, осевшие на моем лице.

— Вовсе нет, — хихикает Сара. — Это… я имею в виду… усы.

— Вам не нравится?

Должно быть, Сара увидела, что я задет, так как поторопилась уверить меня в обратном:

— Нет-нет, мне нравится! Очень! Просто когда я увидела вас… ну, вчера вечером… вы были чисто выбриты.

На это мне сказать нечего. Изменения в облачение вносятся, как правило, постепенно, дабы создать впечатление естественного процесса, — к примеру, серию грудных мускулов от Нанджутсу, о покупке которой я подумывал в годы самовлюбленности, следует наращивать не один месяц, — но усы, насколько мне известно, всегда были короткой дорожкой к мужественности.

— Они фальшивые, верно?

— Конечно нет! — негодую я. — Такие же настоящие, как все остальное.

Сара снова хихикает, импульсивно склоняется ко мне и что есть сил дергает ус. Это, как правило, не больно, однако тонкий слой эпоксидной смолы под маской передает рывок истинной шкуре, так что мое «ой!» вполне натурально.

Изрядно сконфуженная Сара, густо покраснев, отворачивается:

— Простите! Я, правда, думала…

— В нашей семье волосы растут быстро, — говорю я, стараясь вернуть разговор в легкомысленное русло. — Моя мать была из породы терьеров.

Сара смеется, и я с радостью вижу, как встает и с извинениями покидает столик ее досада.

— Если вам не нравится, я могу сбрить их.

— Честное слово, нравится. Клянусь. — И она крестит сердце изящным пальчиком.

Мы едим дальше. И пьем. И болтаем.

— Как продвигается дело? — спрашивает она, наполняя бокал.

— Это деловой ужин?

— Нет, если вам этого не хочется.

Это намек? Надо быть начеку.

— Нет-нет, все просто замечательно. Дело далеко не закрыто. Улики, улики и еще раз улики, вот жизнь детектива. Соедини их, охлади до готовности и смотри, что получилось.

Сара разделывается с бутылкой вина — господи, она умеет пить — и заказывает следующую.

— Меня вы толком еще не расспрашивали, — замечает она. — По-настоящему.

— Не очень-то учтиво превращать свидание в допрос.

— А это свидание?

— Нет, если вам не хочется.

Мы одновременно улыбаемся, и Сара, склонившись через стол, чмокает меня в лоб. После чего откидывается назад, так что ее платье туго обтягивает грудь. Сочные холмы вздымаются над вырезом, соски встают по стойке смирно, и я ощущаю странное желание… дотронуться до них? Невероятно. Я начинаю думать о кипе счетов, ожидающих меня в Лос-Анджелесе, и недозволенные мысли разлетаются и скрываются из виду.

— Не возражаю, если мы займемся этим прямо сейчас, — продолжает Сара. — Спрашивайте все, что вам нужно спрашивать. Не хочу, чтобы вы думали обо мне неправильно или, наоборот, не думали обо мне правильно.

— Вы полагаете, что я веду дело мистера Макбрайда. Раймонда. Это не так — не совсем так, — но достаточно близко к истине.

— Понятно.

— И вам не тяжело говорить о нем? — Обычно мне плевать на чувства свидетелей — я вспоминаю того надоедливого Компи, Суареса, и меня начинает тошнить, — но время от времени позволяю себе отступить от правил.

— Спрашивайте, — кивает Сара.

Подходит официант со второй бутылкой вина, и Сара накатывает себе полный бокал, не озаботившись предварительно изучить этикетку, понюхать пробку или сделать пробу.

Без записной книжки под рукой я вынужден полагаться на память:

— Как долго вы были знакомы с мистером Макбрайдом? До того, как…

Она задумывается, прежде чем дать ответ:

— Несколько лет. Два, может быть, три года.

— И как вы познакомились?

Взор ее туманится, а пальцы бесцельно теребят вырез платья, отчего я все сильнее, сильнее и сильнее напрягаю свое внимание.

— На том благотворительном мероприятии, — наконец произносит она. — За городом.

— За каким городом?

— За городом. То есть на природе. Лонг-Айленд, мне кажется, а может, Коннектикут.

Неважно.

— И Раймонд выступал в роли хозяина?

— Он и его… жена… — В последнем слове проскальзывает изрядная враждебность, чуть ли не опалившая воздух. — Все происходило в их загородном доме.

Вопросы сыплются все быстрее и быстрее, просто отскакивают от моего слегка подраненного языка:

— Как вы там оказались?

— Мой агент взял меня с собой. Это было благотворительное мероприятие. А я занималась благотворительностью.

— Но вы не помните, в чем именно заключалась благотворительность?

— Верно. — Она прижимает к носу палец одной руки и тычет в меня пальцем другой. Пьяный жест, однако привлекательный.

— Ясно. Вот так вы завели дружбу с богатым и знаменитым…

— Главным образом богатым… Я, по-моему, вообще никого из этих знаменитостей в глаза не видела.

— Я просто так выразился. Итак, тем вечером вы познакомились с Раймондом…

— Днем, — поправляет она, и я согласно киваю. — Там затянулось надолго, если мне не изменяет память. Я приехала сразу после полудня, а уехала только на следующий день. Все остались ночевать.

— И вы сразу почувствовали влечение друг к другу?

— Я бы не сказала, что сразу, но что-то такое возникло. На самом деле, весь день мы прекрасно общались с его женой. Но уже на следующее утро мы с ней друг друга возненавидели.

Зарегистрируем.

— Той ночью вы спали с Раймондом?

Я прямо слышу звук пощечины и вижу след, оставленный моим бесцеремонным вопросом на лице ошеломленной Сары. Я вовсе этого не хотел. Я не подумал. Вот идиот, вот дубина, но я слишком обескуражен собственными словами, чтобы принести извинения. Не первый раз мой неудержимый язык вдребезги разбивает хрупкие материи, когда моя детективная составляющая поворачивает в определенном направлении, газ выжат до отказа, управление выходит из-под контроля, что замечательно, когда ты на прямой, но если перед тобой обрыв — прощай, Винсент.

Сара отвечает еле слышно, голос ее полон боли, будто у маленькой девочки, которую поставили в угол непонятно за что:

— Такой вы меня представляете?

— Нет, нет, я…

— Только заговорю с мужчиной — и сразу в постель?

— Я вовсе не то…

— Потому что если вы меня такой представляете, я вас разочаровывать не хочу. Вы собираетесь уйти из ресторана, отправиться домой и уложить меня, ладно, валяйте. — Теперь гнев заливает ее глаза, выплескивается на стол, размывает весь ресторан. Она стремительно вскакивает. С трудом сохраняя равновесие, тянет меня за руку. — Давай, парень, пойдем домой и посмотрим, как ты мне засунешь. — Посетители оборачиваются, прислушиваются, жадно впитывают сплетни, желая скрасить свои серые будни. Я чуть ли не обоняю негодование Сары.

Я накрываю ладонью ее руку, пытаясь восстановить безмятежность нашего идиллического столика на двоих.

— Пожалуйста, я вовсе не это имел в виду. — Постепенно наступает отлив, волны ярости отползают в море. — Прошу вас. Иногда я не поспеваю за собственными мыслями. Это работа виновата.

После двух бокалов вина и нескольких погружений хлеба в цацики Сара принимает мои извинения.

— Нет, — язвительно произносит она, возвращаясь к теме разговора, — я не спала с ним той ночью.