К сожалению, Эрни при виде моего украшения каждый раз взрывался таким хохотом, будто весь день нюхал эфир, так что спустя два дня непрерывного замешательства я перестал надевать этот костюм. Однако сохранил на всякий случай в качестве запасной пары, и теперь просто счастлив такой рачительности. Я напяливаю одну из немногих оставшихся у меня рубашек, влезаю в брюки и оплакиваю утрату шляпы и пальто, предметов, беспечно оставленных мною во время панического бегства. По лязгающей пожарной лестнице я сползаю с крыши и, не имея ни малейшего желания убивать очередной час на попытки остановить такси, решаю отыскать ближайший телефон-автомат. Он сломан. Я прохожу квартал, обнаруживаю еще один, тоже сломанный. Это что, обычай такой в Нью-Йорке, а? Наконец я добираюсь до исправного автомата, сообщаю свои координаты — тут уже появились таблички, и похоже, что я очутился в Бронксе, — первой же таксомоторной компании, какую нахожу в истерзанных «Желтых страницах», дождавшихся-таки меня в этой будке. Сейчас около часа ночи, почти час прошел с тех пор, как усеянный шипами хвост чуть не обезглавил меня, так что остается надеяться на то, что такси не задержится. Я устал.

Через тридцать минут я с потрепанным в боях саквояжем наперевес вваливаюсь в отель «Плаза» и ковыляю к стойке портье. Все мысли по делу — о Саре Арчер, о миссис Макбрайд, о Доноване Берке и его «Эволюция-клубе», даже об Эрни — съежились на задворках моего сознания. От меня вообще ничего не осталось: я — оболочка, скорлупа, и мои мысли давно сбились с курса.

— Меня зовут Винсент Рубио, — шепчу я портье, пареньку столь юному, что он здесь, видимо, на практике от начальной школы, — и мне нужна комната.

Портье, ошарашенный моим багажом, потухшими глазами и резкими манерами, начинает, заикаясь:

— У вас… у вас… у вас есть…

Голову даю на отсечение, я знаю, что за этим последует.

— Если ты скажешь, что комнаты нет, — мой мозг уже спит и видит сны, поручив всю работу телу, — если ты скажешь, что я должен был заказать номер заранее, если ты просто захочешь произнести слова: «Я сожалею, сэр», — я перепрыгну через этот прилавок и откушу тебе уши. Я вырву твои глаза и заставлю их съесть. Я выдерну у тебя ноздри и засуну их тебе в задницу, и более того — куда более того, — я удостоверюсь, что ты никогда, никогда не станешь отцом своего ребенка, причем сделаю это самым ужасным, самым злобным, самым умопомрачительным способом, какой только способен представить себе твой крошечный умишко. Так что если не желаешь насладиться собственными криками от мучительной, леденящей кровь, унизительной боли, советую взять мою кредитную карту, выдать мне ключ и сообщить, какой лифт доставит меня в номер.

Мое размещение в президентских апартаментах прошло просто великолепно.

Если нью-йоркская «Плаза» еще не проходит по классу лучших в мире странноприимных заведений, настоящим заявлением я выдвигаю ее в таковые. А если она уже попала в этот престижный список, предлагаю учредить новую категорию под названием «Самая Удобная Койка» и на законных основаниях присвоить первое место кровати королевского размера — императорского размера — размера пожизненного диктатора, — на которой мне посчастливилось скоротать прошлую ночь.

Несмотря на множественные ранения различных частей тела, я не сдвинулся во сне ни на дюйм. Несмотря на то что ушибленный хвост приобрел синеву ночного неба, которая совершенно не сочетается с естественной зеленью моего тела, я ни разу не повернулся. Несмотря на уйму образов, заполонивших мою голову, будто пассажиры переполненного вагона метро, видений, способных на всю жизнь обеспечить психоаналитика пищей для размышлений, меня не мучили кошмары. Не было вообще никаких тревожных снов, не говоря уж о рыщущих по городу динозаврах-мутантах, и все это я ставлю в заслугу кровати, чудесной кровати, не слишком жесткой, не слишком мягкой и обложенной подушками во всех надлежащих местах. Теперь я понимаю, почему млекопитающие так оплакивают невозможность вернуться в материнскую утробу.

После ночных неудач я чувствую себя вправе заказать обслуживание в номер. Правила Винсента недвусмысленно гласят: если когда-нибудь тебе случится подвергнуться в тихом переулке нападению твари, которая по законам природы существовать не может, накладные расходы по делу автоматически утраиваются.

Завтрак — яичница из трех яиц, два ломтика бекона, два колбасных паштета с гарниром из овсянки и печенья, шесть блинов, четыре вафли, жареный французский батон, три бисквита, жареная куриная грудка, блюдо медовых пончиков, жира поменьше, молока побольше, а также апельсиновый сок — был доставлен и расставлен на тумбочке официантом по имени Мигель, и хотя я подумываю, не попросить ли его принести с кухни кое-какие приправы, что-то во мне леденеет при мысли о веточке базилика, прямо сейчас, с утра пораньше. Странно. Все проходит, и это тоже пройдет.

Быстренько прослушиваю свой автоответчик в Лос-Анджелесе, и среди угроз и уговоров разнообразных кредитных учреждений обнаруживаю два коротких послания от Дана Паттерсона с просьбой позвонить ему, как только представится такая возможность. Мне совершенно не хочется сообщать Дану о моем местопребывании, так как он сильно обидится, узнав, что с ним не поделились информацией, а потому я решаю позвонить попозже, когда мои угрызения совести улягутся под воздействием травки.

Только я кладу трубку и макаю блинчик в подтаявшее масло, как звонит телефон.

— Алло? — бормочу я с полным ртом блинов.

— Это… детектив? — Знакомый голос, но смутно. Не то чтобы знакомый, но я его знаю.

— Именно так. А вы?…

Молчание. Я стучу по трубке, чтобы убедиться, работает ли. Работает.

— Думаю, у меня… — Голос сходит на нет.

— Вы не могли бы говорить погромче? Ничего не слышно.

Вдруг я соображаю, что сбилось мое облачение: левое «ухо» отошло от слухового отверстия, и скула моего человеческого лица закрывает доступ каким-либо звукам. Должно быть, сдвинулась во сне. Проклятье, я-то надеялся выйти сегодня на люди, не переклеивая маску эпоксидной смолой. Слегка подергав туда-сюда, я приспосабливаю личину, так что могу хотя бы закончить разговор.

Снова шепот, но теперь вполне различимый:

— Думаю, у меня может найтись для вас кое-что. Кое-какая информация.

— Теперь начинаю понимать. Я вас знаю?

— Да. Нет… мы… мы встречались. Вчера. У меня в кабинете.

Доктор Надель, коронер.

— Вы что-нибудь вспомнили? — Есть у свидетелей склонность припоминать самое главное, когда меня давно уже нет. Довольно-таки раздражающая.

— Не по телефону, — говорит он. — Не сейчас. Встретимся в полдень, под мостом у южного входа в зоопарк Центрального парка.

Сейчас около десяти.

— Послушайте, я не знаю, что вы там в кино насмотрелись, но свидетели вполне могут сообщать детективам всю информацию по телефону — для этого совершенно не нужно встречаться под мостом или в каком-нибудь глухом переулке, если вы это имеете в виду.

— Нельзя, чтобы нас видели вместе. Это опасно.

— Ну-ну, по телефону-то говорить куда безопаснее, чем встречаться друг с другом. Вы боитесь, что люди увидят нас вместе? А в парк ходят только хорошие парни, так, что ли?

— Я буду в другом облачении. И вы тоже.

Черта с два.

— У меня нет другого…

— Так достаньте. — Этот парень от страха последний ум потерял. Надо бы с ним поосторожнее.

— Вам нужна эта информация, детектив. Но я не могу позволить, чтобы нас видели вместе, так что придется вам что-нибудь придумать.

— Может, не так уж и нужна.

— А еще может быть, что вы не хотите узнать, как умер ваш партнер.

Следует отдать ему должное, парень знает, куда нажать.

— Хорошо, хорошо, — соглашаюсь я. — Будь по-вашему. Как я узнаю, что это вы…

Но он уже был таков. А через десять минут и я тоже.

В любом крупном городе найдется тысяча способов раздобыть нелегальное облачение, а в Нью-Йорке их по меньшей мере в двадцать раз больше. Несмотря на то что агенты Совета постоянно обшаривают ткацкий район в поисках противозаконных одеяний, здесь, вкупе с оптовыми магазинами электроники, а также порнолавками вокруг Таймс-Сквер, процветает хорошо налаженное производство недозволенных аксессуаров. Если знаешь нужного дина, в любое время дня и ночи можно зайти в подсобку оружейного магазина или в прачечную и разжиться новыми волосами, новыми бедрами или новым пивным брюхом, если в голову придет такая блажь. К сожалению, я не знаю нужного дина. Но чувствую, что его вполне может знать Гленда.