«Если я вас правильно понимаю, — возобновил он разговор, — все наши территориальные приобретения на Востоке нам следует использовать как залог успеха в будущих переговорах с Россией».

«Да, рейхсфюрер». Я напомнил ему в этой связи о словах французского премьер-министра Лаваля, сказавшего Гитлеру однажды: «Г-н Гитлер, вы ведете большую войну за создание новой Европы, но для того, чтобы вести эту большую войну (он имел в виду войну против России), вам нужно сначала создать эту новую Европу». «Компромиссный мир, — продолжал я, — должен быть, разумеется, заключен так, чтобы он позволил Германии и в будущем занимать прочные позиции в отношении Востока».

Наша беседа затянулась до поздней ночи. Но все же мне удалось добиться от Гиммлера согласия лично вступить во внешнеполитическую игру. Он даже пообещал мне, протянув, в залог верности руку, сделать все, чтобы Риббентроп до рождества (1942 года) был снят со своего поста. Кроме того, он дал мне в принципе разрешение завязать с Западом контакты через каналы, находящиеся в распоряжении зарубежной службы информации.

«Я одобряю ваш план, — сказал он в заключение, — но с тем условием, что в случае, если вы в ходе ваших приготовлений совершите серьезную ошибку, я моментально откажусь от вас».

Тем самым Гиммлер предоставил мне свободу действий — это было больше, чем я надеялся достичь. Но тогда я еще не мог в полной мере представить себе, как сильно повлияют на осуществление этого решения факторы, находившиеся вне моего контроля. Не подумал я и о том, что изменчивый характер Гиммлера слишком часто обращал его лучшие намерения в свою противоположность.

Как бы то ни было, он дал мне возможность приступить к делу. Отныне большая часть моих помыслов и усилий была направлена на то, чтобы вызволить Германию из тупика войны на два фронта. Конечно, тогда я еще был слишком большим идеалистом и твердо верил в успех своего дела. Действительность же заставила меня пережить одно разочарование за другим, длинная цепь которых слишком редко прерывалась вспышкой надежды. В конце войны я должен был признаться себе, что был слишком маленьким колесиком в гигантском механизме истории.