— Рано — это когда?
Китти изучала свои каракули:
— Пятнадцать минут шестого.
— Как это похоже на Рока. Ему нужно поговорить со мной, но он не может пожертвовать ни секундой утреннего света для своего заплыва. Он настолько рационален, что я не удивлюсь, если во время разговора со мной он будет делать приседания и отжимания.
Она взяла пакеты с продуктами и пошла к черной лестнице. Но не удержалась и оглянулась на Кроу. Он улыбался, словно знал, что вторая попытка будет удачной. Странная была неделя. И месяц странный.
Формально разница между подъемом в пять утра и в пятнадцать минут шестого составляет всего пятнадцать минут. Но для Тесс столь ранний подъем оказался проблемой, особенно если учесть, что она целую неделю не занималась греблей. Лежа в постели, она подумывала сделать вид, что не получала от Рока никакого сообщения. Но именно поэтому люди звонили в магазин. Они знали, что на Китти, в отличие от автоответчика Тесс, можно положиться.
Она прошла через магазин, осторожно заперла дверь. Переулок не вызывал у нее доверия, особенно в темноте. Через центр Тесс ехала в тишине — она еще не совсем проснулась, чтобы вынести радио или любые другие звуки.
Лодочная станция была погружена в темноту, машин на парковке не было. Велосипеда Рока тоже не было видно. Разумеется, он знал, что у нее есть ключ — копия украденного им. Она оставила сумку в машине, открыла дверь, бросила брелок в свободный шкафчик и растянулась на мате в небольшом зале между двумя раздевалками. Штанга с весом фунтов на сорок лежала рядом. Тесс бездумно подняла ее и начала качать руки. Штанга весила всего фунтов пятьдесят, слишком легко для нее. Где же те сто фунтов, до которых она собиралась дойти, где миля за семь минут? Что стало со всеми достижениями, которые она запланировала на осень? Все они уступили место работе, которая когда-то казалась ей элементарной — легче не придумаешь.
В мужской раздевалке послышались шаги, и Тесс подняла глаза, ожидая увидеть в дверном проеме крепкие икры Рока. Но вместо них она увидела нижнюю часть краболова с корзиной в затянутых в перчатки руках и в тяжелых черных ботинках на резиновой подошве. Решил не принимать душ и срезать путь через здание. Это было запрещено, но разве это ее дело? Она продолжала выжимать штангу, не обращая на него внимания, но вдруг посмотрела вверх и увидела кое-что странное. Лицо краболова закрывала лыжная маска.
— Слушайте, — начала было она, но краболов сунул руку в свою корзину и вытащил револьвер.
— Простите меня, — сказал он и прицелился.
Тесс швырнула в него штангу. Она метилась в голову, но попала в грудь, сбив его с ног. Он тяжело рухнул на пол, выронив оружие. Всего каких-то пятьдесят фунтов, но штанга свое дело сделала. Но когда Тесс побежала в раздевалку, он схватил ее за лодыжку и повалил на пол. Теперь он пытался доползти до пистолета, не выпуская ее ногу. Тесс двинула его свободной ногой, вскочила и помчалась вниз по винтовой лестнице в комнату, где хранились лодки.
Там было темно, и она надеялась только на то, что он не знает, где находятся выключатели, которые были спрятаны за дверью крошечного чулана у подножия лестницы. Если он начнет их искать, она успеет выбежать наружу через двери дока. Она услышала, как грохочут металлические ступени за ее спиной. Боясь выпрямиться, она ползком пересекла комнату и нырнула под ряды висящих лодок. О скажи, видишь ль ты… И почему у нее в голове крутится «Усеянное звездами знамя»?
Бетонный пол холодил ее ладони и колени. В свете нового дня… Ну конечно, ее тоже беспокоил свет нового дня. Обнаружив логическую связь, она даже улыбнулась. Скоро бледное утреннее солнце проникнет в овальные окошки на дверях дока. Но если их поднимать, в таком освещении она будет отличной мишенью.
Она вспомнила схему лодочной станции. До дверей, ведущих в док, оставалось около шестидесяти футов. Всего дверей было три — по одной в конце каждого длинного узкого прохода. Выстрелом может повредить какую-нибудь красавицу лодку Балтиморского лодочного клуба. Как это ни глупо, она не хотела, чтобы этот долг висел над ней вечность.
Тесс ползком добралась до выхода из комнаты и бросилась бежать, втиснувшись в юго-восточный угол. Может, ей удастся спрятаться и дождаться, когда начнут собираться остальные гребцы. Она посмотрела на часы — 5:20. Нет, десять минут — слишком долго для игры в прятки, даже если понадеяться, что кто-то появится в такую рань. Большинство гребцов приезжали не раньше шести. Скоро начнет рассветать, его глаза привыкнут к темноте, и он найдет ее. Тесс слышала, как он, скрипя резиновыми подошвами и снисходительно вздыхая, ходит взад-вперед по комнате. Он караулил западную стену и ждал, когда она бросится к лестнице.
Интересно, она попадет в газету? Принимая во внимание ранний час, у нее были все шансы оказаться на передней полосе. Хроника происшествий вечернего выпуска никогда не откажется от непритязательного преступления, чтобы сделать вид, что и в вечерних газетах есть новости. Двадцатидевятилетняя жительница нашего города была найдена сегодня мертвой… Жительница Нашего Города была известной личностью, не уступая в популярности Жителю Нашего Города. Она умерла, она погибла, ее спасли. Но какой будет фраза в запятых, подводящая итог жизни Тесс для потомков? Это называется приложение. Коренная жительница Балтимора? Бывший репортер? Продавщица из книжного магазина? Высокая брюнетка с неправильным прикусом? Она представила себе склоненного над клавиатурой литературного редактора, радующегося подробностям ее гибели, этому крошечному предсказуемому сюжету. Подробно, но не слишком, легко укладываясь в четыреста слов и пятнадцать минут. Смерть, описанная в двух словах для вечернего выпуска и сокращенная потом для сводок.
Двадцатидевятилетняя жительница нашего города, кого полиция описывает как безработную, играющую в детектива… Да, так оно и будет, только не «кого», а «которую». Которую полиция описывает.
Ботинки скрипели уже ближе. Точнее, скрипел только один. В одну сторону по одному проходу, в другую по другому. На лодочный склад через щели по периметру тяжелых металлических дверей просачивался рассвет. Тесс вдруг подумала, что «свет нового дня» — это тавтология. А каким еще может быть утренний свет? Казалось, ботинок, фальшивя, аккомпанирует песне, звучащей в ее голове. Среди вспышек ракет и разрывов гранат.[8] Боже, как она ненавидит эту песню.
Она попыталась забиться в угол и едва сдержала невольный крик, когда ей в спину впилась острая щепка. Сломанное весло. Сначала она прокляла ленивого гребца, который его здесь оставил. Но потом схватила обломок и крепко сжала его в руках, прислушиваясь к шагам. Противник вел себя тихо, что нервировало. Он был не дурак. И он чувствовал, что должен объяснить, за что собирается убить тебя. Интересно, это он убил Абрамовича? А Джонатана? А какая ему разница, что Тесс отправится в могилу, имея на руках всю информацию по этому делу. Главное, чтобы она отправилась в могилу.
Она снова услышала скрип ботинка — он шел по последнему проходу. Ее проходу. Пи-и-ип, пи-иип, пи-и-ип. Прямо по направлению к ее убежищу. Струится ль, как прежде, наш флаг звездный.
Тесс взвесила свои шансы. Она может затаиться, если, конечно, ей удалось спрятаться. Она может молить о пощаде, чтобы выиграть время. Оба варианта были трусливыми и гарантированно провальными, но вполне под стать ее характеру. Она выжидала, прислушиваясь к звуку шагов, наблюдая за приближающимися к ней в полумраке ногами. Она видела его ноги, так что через пару мгновений он заметит ее. Она вспомнила, как начинается гонка, заплыв, исход которого решают первые несколько гребков. Готовы? Пошли! И раздается выстрел.
Здесь не будет санкций за фальстарт. Она распласталась на полу, сжимая в руках обломок весла, вжавшись щекой в бетонный пол. Ботинки на резиновой подошве находились в каких-то восемнадцати дюймах от ее носа. В ее голове пронеслась молитва Святой Богородице, за которой последовал отрывок на ломаном иврите, который она помнила по Пасхе. Чем это утро отличается от всех остальных? Да тем, что кто-то собирается тебя убить.
