В отличие от предшественников, наше жилье на предстоящую неделю — просто снежная яма, прикрытая вместо кровли куском брезента. Зато пол в этом непритязательном полярном «отеле» (отнюдь не пять звездочек и даже не три!), больше напоминавшем логово неандертальцев с претензиями в некотором роде на роль гомо сапиенс, был доща–тым и достался нам от зингеровского КАПШа. Некоторые называли его палубой, но от настоящей корабельной она отличалась грязью, в которой значительное место занимала шерсть от оленьих шкур. На этом полу или палубе в относительном порядке были разложены наши спальные мешки с надувными матрасами под ними, рюкзаки, а также часть снаряжения, боявшаяся сырости. Вскоре оказалось, что наша кровля предельно ненадежна, и когда очередная струйка воды попадала кому–то за шиворот, следовал комментарий, который я не рискую воспроизвести на настоящих страницах. Некоторый уют вносило шипение примуса, обещая на первое время горячее питье, в котором мы нуждались. Когда с наступлением сумерек зажгли свечу, кто–то пробурчал; «Иконы только не хватает», причем без признаков божественных ноток, отнюдь…

Первым делом набрасываемся на шурф, который Зингер с Маркиным пробили до глубины в восемь метров. Михалев на его дне орудует ледорубом, мы с Троицким «вираем» эту породу «на гора» с помощью бадьи с веревкой, пропущенной через шкив. Поскольку среди нас попадаются любители классической музыки, подбадривая себя, на мотив куплетов герцога из «Риголетто» исполняем «Вира помалу, вира помалу», пока хватает дыхания. Вытянув бадью на всю длину веревки, упираясь ногами, я удерживаю ее на весу, а научный руководитель несется к ней бегом, чтобы вывалить ее содержимое.

За первый рабочий день, осваивая новый вид сугубо научной деятельности, одолели всего метр десять — небогато… За этой неинтеллигентной работой наша жизнь каким–то образом сместилась на ночные часы, и к утру 16 августа Михалев стоял подошвами на глубине одиннадцати метров, а сутки спустя — уже тринадцати. Продвиг в нашей научной деятельности, от которой временами ломит спину, саднит ладони, несмотря на брезентовые рукавицы, а нательное белье не просыхает от пота, тем не менее очевидный. К сожалению, в нашем сугубо полярном отеле отсутствует ванна, да и весь комфорт весьма специфического свойства. Зато в нашем распоряжение несколько мешков пирамидского угля, который алы используем для топки оставшейся чугунной печки под открытым небом, на которой постоянно топим лед, как для кухонных, так и туалетных нужд. Наличие горячей воды создает некоторое ощущение комфорта, позволяя согреть изредка «морду лица» и ладони, застывшие на ветерке.

Естественно, горючее в примусе расходуется исключительно для приготовления самых незатейливых блюд, в основном из консервов и круп. Количество того и другою с каждым днем сокращается, как и жидкого горючего для примуса. Это актуально, потому что в окружающей атмосфере температура держится в среднем на уровне нескольких градусов ниже нуля, на снежной поверхности — до одиннадцати. Между тем на небосводе луна обнаруживает свое присутствие в виде матового диска, обещая скорое окончание полярного дня, а вместе с ним и здешнего полярного лета.

18 августа в нашем сугубо полярном отеле–логове состоялся примечательный разговор:

— Мы прикончили последнюю банку консервов?

— Да, — отвечали со смехом

— Сколько же в вас, мерзавцев, влезает, — последовал удивленный комментарий. — А что же осталось?

Ответ после некоторого раздумья гласил:

— Немного картечи (шрапнели, — поправили отвечавшего), и свежезамороженный синтетический носок Маркина со следами пото–жировых отложений, — последовал ответ.

Для людей, не связанных с полярной службой, лишь отмечу, что на полярном сленге шрапнелью и картечью именуют обычную перловку, которую нормальная городская хозяйка использует только в рассольнике.

— Однако… — последовала задумчивая реплика. — Зная Славу, я серьезно опасаюсь за вкусовые качества этого продукта…

— А ты не опасайся, — утешили вопрошавшего. — Кто–то из героев Марка Твена варил, например, суп из барометра.

— Категорически возражаю против использования научных приборов в кулинарных целях, — встал на защиту казенного имущества Троицкий. — В крайнем случае разрешаю пожертвовать кожаным футляром.

— Да он будет ничуть не питательнее маркинского носка, — возразил очередной участник дискуссии.

Определенно юмору полярников не всегда хватает тонкости, причем их остроумие часто не совпадает с принятым в светских гостиных. В наше оправдание добавлю, что представители света явно избегают высоких широт, и поэтому мы нередко отстаем и от моды, и от других светских достижений. На этот раз дело обошлось без кулинарных или иных подвигов. Сутки спустя мы полностью завершили программу наблюдений на ледниковом плато Ломоносова, а поднявшаяся облачность позволила нам сбежать в полном составе на скалы Эккокнаусен, где нас поджидала масса нового.

Приятные неожиданности (что случается на полярной службе крайне редко) на этот раз посыпались на нас как из рога изобилия: во–первых, прекратилась бесконечная погодная мрачность, солнышка здесь гораздо больше, чем на главном водоразделе острова; во–вторых, перестал задувать ветер, измучивший нас на ледниковом плато; в-третьих, на скалах оказалось довольно тепло, что подтвердили наши термометры; в-четвертых, сухо; в-пятых, значительно ближе к людям; в-шестых, полно продуктов; в-седьмых — наверняка что–то было и еще, но перечисленного уже достаточно. Вечно человеку чего–то не хватает, о чем и возвестил, придя в себя, один из посетителей скал Эккокнаусен после испытаний на ледниковом плато Ломоносова:

— Почти черноморское побережье. Полагаю, десяток леди в мини–бикини приятно украсили бы собой окрестные пейзажи.

— Молчи, сексуальный маньяк, — сглазишь, — прорычали в ответ его спутники.

С завершающими работами на леднике Норденшельда мы справились без приключений и уже 27 августа пришли в Пирамиду.

В сентябре (когда настала пора думать о завершении полевого сезона) мы с Троицким провели в долине Адвент- дален за изучением горных ледников километрах в двенадцати восточнее Лонгьира. По контрасту с ледниковым плато Ломоносова, эти спокойные зеленые долины с многочисленными стадами оленей и даже овцебыков производили умиротворяющее впечатление. Передвигаясь на местности, мы практически не встречали препятствий, спокойно пересекая потоки в наших высоченных сапогах–ботфортах, отдаленно напоминавших те, что оставил на литературных страницах гасконец по фамилии д’Артаньян. Посещение ледников обычно требовало подъема лишь на первые сотни метров, а сами концы ледников были практически лишены трещин, их можно было пересекать в любом направлении.

При этом привязка концов ледников засечками по окрестным вершинам с помощью обычной буссоли или отсчетом шагов от ближайших объектов–ориентиров также не встречала препятствий. Поскольку мы работали налегке, оставляя свое снаряжение и продукты в ближайшей хижине, мы не испытывали особых физических нагрузок, тем более что в предшествующие недели приобрели неплохую полевую форму, лучше, чем в любом спортивном лагере. («Одержишь ты в горах победу над собой» из визборовской песни — это проблема для альпинистов, отпускников–физиков и ребят из почтовых ящиков.)

Вторую половину сентября, когда установившиеся холода заставляли нас поплотнее укутываться в спальные мешки в палатках, мы провели в изучении морен ледников Грен- фьорд. Среди безобразных каменных развалов каким–то образом уместилась масса небольших озер, уже покрытых молоденьким прозрачным льдом, позволявшим рассмотреть самые мелкие камни на дне. Ледок изредка звонко потрескивал, но спокойно выдерживал нашу тяжесть. Троицкий и на этот раз обнаружил очевидное сходство с Дамес–мореной, описанной выше, на этот раз в виде прослоев морских водорослей, смело опровергая построения своих предшественников.

Как–то необычно быстро пронеслись почти четыре месяца нашего пребывания на этом архипелаге, с которым мы неожиданно настолько сроднились, что вдруг ощутили, насколько трудно расставаться с ним. Он оказался совсем другим, чем Новая Земля или Северная Земля, такой непохожий и такой богатый с нашей точки зрения. Но вот закончены последние наблюдения, пора подводить предварительные итоги. Главный результат полевого сезона: наша немногочисленная экспедиция доказала свою дееспособность и, следовательно, право на продолжение работ. Последнее, впрочем, как решат в Москве. Тем не менее достигнутые результаты очевидны.