Внутреннее состояние Польско-Литовского королевства в последние годы жизни последнего Ягеллона в плане взглядов на политическое единение можно передать словами историка Иловайского:

«По мере того как бездетный Сигизмунд-Август приближался к старости и ясно становилось, что вместе с ним должна угаснуть литовско-польская династия Ягеллонов, все более и более выдвигался тревожный вопрос о дальнейшей судьбе единения Польши с Литвой. Начиная с Казимира IV, Литва и Польша фактически уже более ста лет имели одного государя, за исключением короткого промежутка (при Яне Альбрехте и Александре). В особенности, два такие продолжительные царствования, как Казимира IV и Сигизмунда I, много содействовали тесному сближению обеих половин соединенного государства или, вернее, подчинению литовско-русских земель польскому влиянию. Сигизмунд I еще при жизни своей короновал своего сына и великим князем Литвы, и королем Польши, чтобы обеспечить ему наследование в обеих странах и вместе упрочить их политическое единство. Это единство, доказав на деле свою пользу в случаях борьбы с сильными соседями, составляло теперь насущную и взаимную потребность обеих стран. Но отношения их к вопросу о самой форме единства были различны. Меж тем как литовские чины довольствовались одним внешним союзом или чисто личной унией, т. е. совмещением обеих корон на одной голове, и старались удержать свою самостоятельность во внутренних делах, поляки, наоборот, стремились к полному слиянию обеих стран в одно государственное тело с общими правами и учреждениями. В сущности, они стремились к господству в обширных и благодатных литовско-русских землях. Отсюда в царствование последнего Ягеллона происходит любопытная и деятельная борьба, исход которой, впрочем, не трудно было предвидеть, если с одной стороны взять в расчет замечательное единодушие поляков в этом деле, а с другой — отсутствие единодушия между чинами собственно литовскими и западно-русскими и недостаток политического центра, около которого они могли бы сосредоточиться. Сама Ягеллоновская династия ополячилась и еще ранее склоняла решение вопроса в польскую сторону; а теперь в лице своего последнего представителя явно стала на ту же сторону, чем дала ей решительный перевес. Наконец, ничем не огражденное географическое положение Литовско-Русского государства, между Польшей и надвигавшейся с востока Москвой, заставляло его возможно скорее и теснее примкнуть к первой, чтобы опереться на нее в борьбе со второй».

Все, что связано с подготовкой исторического Люблинского сейма, призванного объединить Польшу с Литвой в одно целое, есть тема отдельного обширного исследования, выходящего за рамки нашей работы. Скажем только, что в этом направлении состарившийся Сигизмунд проявил удивительную напористость, истратив весь остаток жизненных сил, и старания его не пропали даром. Этим объясняется все: и спад военной активности, и проволочка переговоров с Москвой, и неопределенность отношений со Швецией, когда Литва безучастно смотрела на захват шведами северной части Ливонии. Наконец, в декабре 1568 года в Люблине собрался сейм, которому было суждено поставить точку в затянувшемся процессе. Но если мы сказали, что только подготовка к нему может послужить отдельным сюжетом для исторического повествования, то в еще большей степени это относится к проведению самого сейма. Коротко о нем рассказать нельзя, а повествовать подробно значило бы создавать отдельный фундаментальный труд. А потому отметим лишь, что его работа длилась более восьми месяцев, накал страстей нередко выплескивался наружу, сейм неоднократно прерывался, часть делегаций покидала его, отчего кворум терялся, и работа останавливалась, затем делегации снова возвращались, и работа возобновлялась. Ну и, конечно, нельзя не отметить выдающуюся роль короля Сигизмунда-Августа, последнего из Ягеллонов, довершившего дело польско-литовской унии, заботами и стараниями которого стало возможным реальное сотворение новой, довольно мощной державы — Речи Посполитой, сыгравшей заметную роль в истории Восточной Европы.

С создания объединенного польско-литовского государства в отношениях с западным соседом можно вести новый отсчет времени. Наметившийся к середине 60-х годов дисбаланс сил теперь еще более становился не в пользу Москвы. Равновесие нарушилось, и чаша весов в застарелом противостоянии все более начинала склоняться в сторону противника.

Послушаем на этот счет мнение историка Р.Ю. Виппера:

«В шестидесятых годах Иван IV был наверху могущества. Он владел выходом к морю и восточной половиной Ливонии, обеспечив себе торговую и военную дорогу по Западной Двине. Высоко стоит его военно-организационная слава и популярность. Но за этим подъемом московской военной монархии следует жестокий удар. Сигизмунд у II удается поднять против Грозного старого врага Москвы, крымского хана. В 1571 г. степной вихрь налетел на Великороссию, угрожая вместе с пожаром Москвы испепелить всю державу».

И далее известный ученый указывает на причины былых успехов Московской державы, равно как и на причины того, почему на рубеже 60-х — 70-х годов эти успехи сошли на нет, и им на смену пришли поражения:

«Крупные успехи, одержанные Иваном IV в 60-х годах в Ливонии, развитие сношений с Западом, начало русской внешней торговли — все это было достигнуто в значительной мере благодаря выгодному международному положению Москвы. Между двумя скандинавскими державами, имевшими притязания на Балтику, Данией и Швецией происходила в 1563–1570 гг. ожесточенная борьба, которая отвлекала их силы и внимание от Ливонии. В то же время удавалось оберегать Москву от фланговых ударов со стороны беспокойного южного соседа, крымцев. Внешняя политика польско-литовского государства была парализована предстоящим концом династии Ягеллонов, скреплявшей три столь различные страны и народности, как Польша, Литва и западная Русь.

К концу 60-х годов это выгодное для Москвы положение прекратилось. В Швеции свержение Эрика XIV (1568) и вступление его брата Юхана III, женатого на Ягеллонке, сестре Сигизмунда II, наметило союз скандинавского государства с Польшей. Вместе с тем окончилась семилетняя война, сковывавшая Швецию. С Юхана III начинается ряд предприимчивых королей, которые сумели использовать воинственный пыл шведского дворянства и поднять незначительное государство на степень первоклассной европейской державы. Так на севере вырастает неожиданно противник, запирающий Москве морские выходы, противник странный, который не мог взять сам промышленной и торговой выгоды, ибо не имел индустрии и не занимался транзитом, но который с успехом исполнял роль тормоза в отношении Москвы, задерживая столь опасный в глазах Польши и Германии культурный рост многочисленного и способного народа русского.

Другой ряд неудач для Москвы наметился благодаря искусной политике последнего Ягеллона. Сигизмунду II удалось победить предубеждения литовского и западно-русского шляхетства против унии с Польшей, и решение люблинского сейма 1569 г. предотвратило опасность отторжения Литвы. Затем Сигизмунд сумел расстроить в Крыму московское влияние и направить хана на поход к Москве 1571 г., который оказался полной неожиданностью для Ивана IV и закончился жестоким разорением замосковского края

Эти удары судьбы отразились на внутренних делах Московского государства в виде тяжелого кризиса 1570–1571 гг. Для нас в нем много неясного…».

Трудно согласиться с тем, что в разразившемся с начала 70-х годов в Московском государстве тяжелом кризисе что-то неясно. Как раз в нем нам все должно быть ясно, но причина непонимания его известным историком в том, что, отмечая начало полосы неудач, указывая на условия ее породившие, ученый строго ограничивает свое объяснение этих явлений только внешними факторами и не замечает внутренних. Невыгодно сложившуюся расстановку сил на международной арене он объясняет исключительно случайными обстоятельствами, не упоминая о просчетах московской дипломатии и о непродуманных действиях правительства русского царя. И, конечно же, говоря о начале мрачных страниц Иванова царствования, историк старается обойти стороной безумную внутреннюю политику тех лет, вылившуюся в бессмысленный кровавый террор против своего народа. А если ученый где и касается этой политики, поскольку совсем про нее в силу ее размаха забыть нельзя, то пытается рассказать о ней по возможности оправдательно, со ссылками все на тех же пресловутых изменников. Здесь Виппер путает причину со следствием, тогда как на самом деле не резко изменившаяся внешнеполитическая обстановка привела к глубокому внутриполитическому кризису, о чем толкует ученый, а как раз наоборот, внутриполитический кризис привел к обострению внешнеполитической обстановки. А вот кризис внутри страны стал результатом деятельности Грозного безо всяких внешних воздействий.