«После ликвидации угрозы с востока важнейшей целью российской внешней политики становится выход к морям. Великие географические открытия, рост морской торговли и технические изобретения дали мощный импульс развитию Европы. Эти перемены происходили в стороне от России, лежащей на обочине основных путей сообщения. Самым близким и удобным для прямых связей с центрами европейской цивилизации было Балтийское побережье. Но доступ к нему преграждали владения Ливонского ордена, который, не желая усиления России, препятствовал ее внешним контактам…
Наличие такого враждебного барьера не устраивало Москву, стремящуюся вырваться из континентальной изоляции. Впрочем, России принадлежал небольшой отрезок балтийского побережья, от бассейна Невы до Ивангорода. Но он был стратегически уязвим, и там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры. Так что Иван Грозный надеялся воспользоваться транспортной системой Ливонии. Он считал ее древнерусской вотчиной, незаконно захваченной крестоносцами».
В приведенном высказывании трудно уловить позицию самого автора. Казалось бы, он сохраняет нейтралитет и отношение к проблеме ограничивает позицией русского царя, но, судя по тону повествования, похоже, что историк ее разделяет. А вот в ней сквозит вся сущность профессионального агрессора.
У России есть морское побережье, которое уязвимо не более, чем любое другое. Например, немецкий порт Нарва отделен от русского Ивангорода рекой в сотню-полторы метров шириной. О какой тогда разнице в степени уязвимости между этими двумя городами можно говорить? Что касается отсутствия на принадлежавшем России побережье портов и развитой инфраструктуры, то это правда. Но историк верно подмечает, что вместо того, чтобы заняться строительством портов и налаживанием соответствующей инфраструктуры, Иван Грозный с нескрываемым цинизмом надеется «воспользоваться транспортной системой Ливонии». И это понятно: агрессор никогда не создает своего, агрессор захватывает чужое, сделанное кем-то. Ну, а о том, насколько обоснованы претензии царя на Ливонию, как на свою вотчину, нам придется достаточно говорить ниже.
Необоснованности требований чужих земель одной только необходимостью выхода на морские просторы не могут не понимать наши историки. А потому они, а еще больше политические заказчики их продукции, оправдывая стремление русского государства пробиться к морю, войнам, имеющим целью завоевание чужого морского берега, пытаются придать справедливое начало. Так, в отечественной исторической науке в свое время появилась на свет и по сегодняшний день продолжает господствовать концепция, согласно которой Россия якобы когда-то владела морским побережьем, затем потеряла его, а потом решила вновь вернуть утраченное. Так, например, известный советский военный историк Е.А. Разин в своей знаменитой многотомной «Истории военного искусства» Ливонскую войну внес под рубрику «Войны XVI в. за воссоединение русских земель». Впрочем, не только Ливонскую войну. Под той же рубрикой у него видим и Казанскую эпопею, Астраханский поход и пр. Оказывается, все это войны «за воссоединение русских земель». Относительно всех их историк вещает:
«Результатом казанского и астраханского походов русского войска явилась безопасность волжского пути, имевшего большое значение для развития экономических, торговых и культурных связей с Востоком Русского государства и обеспечение его восточной границы. Предстояло устранить и второе внешнеполитическое последствие татарского ига на Руси: воссоединить территории Русского государства, захваченные западными соседями, и устранить препятствия, мешавшие регулярным экономическим, политическим и культурным связям со странами Западной Европы…
Балтийское море было для Руси кратчайшим и удобным путем в Западную Европу, но Прибалтика находилась в руках Ливонского ордена. К середине XVI в. Ливонский орден был ослаблен как внутренней борьбой закрепощенных масс коренного населения, так и внешними поражениями. Войны XV в. подтвердили слабость ливонцев, раздела территории которых с нетерпением ожидали феодалы Польши, Швеции, Германии и Дании…
Таким образом, политика правительства Русского государства во второй половине XVI в. была направлена на то, чтобы, во-первых, прорвать блокаду и восстановить непосредственную связь Руси с Западной Европой и, во-вторых, воссоединить русские земли, захваченные соседями в период татарского ига на Руси. Это была прогрессивная политика. Продолжением этой политики явилась Ливонская война (1558–1583 гг.), объективно имевшая прогрессивный характер».
Итак, Ливонская война — это, по мнению известного ученого, война за воссоединение русских земель. Таким образом, земли эстов, чуди, ливов и других неславянских народов, с которыми издревле враждовали русские люди, населявшие соседние с Прибалтикой новгородскую и псковскую области, профессор Разин называет русскими. Но что особенно интересно, факт завоевания этих земель крестоносцами тот же ученый выставляет как следствие татаро-монгольского ига на Руси.
Все эти объяснения далеки от исторической объективности и имеют единственную цель ввести в заблуждение неискушенного обывателя и отвлечь его сознание от непреложного факта вооруженной агрессии России в середине XVI века против Ливонии. Ну, действительно, давайте зададимся вопросом: как татарское иго, установленное на Руси почти через 50 лет после захвата немецкими рыцарями прибалтийских земель, могло стать причиной этого самого захвата, и, следовательно, отторжения этих земель от Руси?
Не будем даже напоминать о том, что Русь никогда не владела этими землями, на которых к моменту прихода западных завоевателей самобытно проживали народы, находившиеся в стадии раннефеодального периода становления своей государственности. Заметим только, что ордынское иго установилось на Руси с начала 40-х годов XIII столетия. А немецкая государственность в Ливонии была официально провозглашена еще в 1202 году, когда был учрежден Ливонский Орден.
И вот Разин уверяет нас в том, что захват Ливонии стал следствием ордынского ига над Русью. Больше того, вооруженной агрессии России против Ордена времен царствования Грозного он пытается приписать прогрессивный характер.
В чем еще не прав маститый ученый, так это в том, что он излишне много значения придает факту слабости Ордена как вооруженного противника. Отсюда, наряду с традиционными ссылками на необходимость выхода к морю, он называет беззащитность Ливонии как еще одну причину того, почему бы ее не захватить. Ну, как тут не поддаться такому искушению? Так же посчитал и Иван Грозный, но Ливония оказалась не по зубам Москве. И если для русского царя это стало в свое время откровенной неожиданностью, то творившему через 400 лет Разину было уже об этом известно.
Вообще позиция советского историка восхищает своим поклонением перед открытой агрессией и непритязательностью в выборе средств для ее оправдания. По его мнению, нужно устранить препятствия, мешавшие экономическим и культурным связям с Западной Европой, и все тут. Причем устранить их можно любыми путями. И совершенно не важно, что эти препятствия созданы ходом исторического процесса. Балтийское море — кратчайший для Руси путь в Европу, и это верно подмечено историком, но на этом самом пути лежит преграда. «Прибалтика находилась в руках Ливонского ордена», — повествует он нам. И далее об этой преграде говорится как о какой-то аномалии и совершенно не принимается во внимание тот факт, что Ливонский орден — это самостоятельное и суверенное государственное образование. Да, оно создано путем покорения прибалтийских народов, ну а чем теперь возвышеннее претензии нового завоевателя? Только тем, что ему нужно море, которого он лишен самой природой?
И не случайно из всех сведений о Ливонской войне, которым, как мы сказали, свойственна крайняя скупость, наибольшей подробностью отличается изложение причин войны, когда авторы изощряются в попытках оправдания московской военной авантюры. Чего только стоит упоминание о стремлении к налаживанию, наряду с экономическими и политическими, и культурных связей с Европой. Оказывается, война с европейским народом нужна для установления культурных связей с европейскими же народами.
