— О-о, дорогой, — простонала мать, — как же я ненавижу, когда вы начитаете ссориться.

— Ну, по крайней мере, мы хотя бы уже не деремся, как в детстве. Передай отцу мои наилучшие пожелания. Скажи, что в субботу я с удовольствием сыграю с ним в гольф, если у него появится такое желание.

— Чудесно, дорогой. Он еще дремлет после сегодняшней игры, но я обязательно ему передам. До свидания.

— До свидания. Скоро увидимся.

Положив трубку, Роб задумался, стоит ли ему немедленно звонить Катрионе. Идея пригласить ее в Глендоран появилась у него сразу же по возвращении в Лондон, однако Роб опасался, что его братец мог навеки отвратить Катриону от желания общаться с его семьей. Будучи тем самым человеком, который открыл девушке глаза на двуличие Андро, он чувствовал себя более чем неуверенно. Не получится ли так, что он сам толкнул ее, заставив совершить головокружительный прыжок, а теперь пытается подхватить, когда она еще не успела приземлиться? Может быть, лучше дать ей время, чтобы она смогла обрести равновесие, прежде чем просить ее решиться на очередной прыжок?.. Однако Робу страстно хотелось исправить то зло, которое сотворил Андро, залечить раны, которые его брат нанес нежному, уязвимому сердцу Катрионы. Воспоминание о ее хрупкой красоте неотвязно преследовало Роба. Его рука нерешительно потянулась к телефону…

Из аэропорта Хэмиш прямиком поехал к Катрионе. Прощаясь с Максом, он на мгновение почувствовал себя виноватым и, глядя в скорбное лицо мальчика, пообещал:

— Я догоню вас через денек-другой. А ты пока тренируйся!

На вопрос Линды, когда точно он присоединится к ним в Цермате, Хэмиш неопределенно ответил:

— В среду или в четверг. Я позвоню вам, когда буду знать.

После разговора с Катрионой он ощущал смутное беспокойство. Врожденная сверхсамоуверенность не давала ему поверить, что она всерьез намерена порвать с ним, как намекнула в пятницу. Еще ни разу в жизни его не бросали и не отвергали, с тех самых пор, как он шестнадцатилетним школьником бойкой болтовней и неотразимой улыбкой начал завлекать девушек в кусты возле танцплощадки. Практически все в конце концов уступали его природному дару соблазнителя и укладывались на капот машины или просто неумело прислонялись к кирпичной стене. Потом, поняв, что активное участие партнерши придает сексу дополнительную остроту, Хэмиш начал искать более длительных и устойчивых связей. К тому времени он уже начал свою блистательную деловую карьеру: делал деньги на том, что скупал дома в окрестностях Глазго и по бешеным ценам сдавал комнаты в них студентам, которые оказались выброшенными на улицу в результате проведенной в шестидесятых годах акции по сокращению мест в общежитиях. Таким образом, уже в ранней молодости у него всегда было место, куда он мог приводить девушек, и машина, на которой он мог их катать. Ни одной девушке даже в голову не приходило бросить Мелвилла ради другого: никто из ровесников не преуспевал так, как он. Только он решал, когда поставить точку, и рвал с очередной девушкой, когда неуемная жажда толкала его на поиски свежей плоти и новых наслаждений. Даже когда его первая жена, Энни, на которой Хэмиш женился, чтобы заполучить долю в процветающем торговом бизнесе ее отца, сбежала с американским дилером, он испытал скорее облегчение, чем досаду, и, получив в качестве извинения Пикассо, решил, что с лихвой компенсировал свою потерю.

И теперь, когда речь шла о Катрионе, только в самом отдаленном, незащищенном уголке его сознания копошились сомнения. Она совсем не похожа на всех остальных его женщин, даже на Линду, которой, несмотря на то, что она женила его на себе и сделала не только отцом, но даже рогоносцем, тем не менее не удалось превратить Хэмиша в послушного и смиренного мужа. Катриона, одна Катриона, была совсем другой — самостоятельной, независимой, гордой, она не хотела его подарков и даже заявила, что может не захотеть его самого, если он всецело не будет принадлежать ей.

Разве не к этому, в сущности, сводится то, что она сказала? Что она не хочет быть второй скрипкой. Хорошо, он может сделать ее и первой, если это необходимо, чтобы удержать ее. Или, по крайней мере, сказал себе Хэмиш, он может пообещать Катрионе, что она станет номером один, а потом, когда она потребует доказательств, может быть, он уже пресытится ею настолько, чтобы, как обычно, самому выступить инициатором разрыва. Закрывая машину, Хэмиш самодовольно улыбался. План готов, и он не сомневался в успехе.

Накануне, после нескольких солидных порций джина и последовавшего за ним рисового вина, Катриона, возвращаясь из китайского ресторана, была вынуждена взять такси. Она завезла домой Элизабет Николсон и, убедившись, что ее машина в целости и сохранности стоит перед особняком Элизабет, отбыла восвояси. В воскресенье днем она пешком вернулась туда, чтобы забрать автомобиль и по дороге немного проветрить мозги.

Остаток дня Катриона посвятила обдумыванию плана, который они с Элизабет накануне разработали. При трезвом дневном свете он выглядел далеко не столь привлекательно, как пропитанной алкоголем ночью.

— Если уж ты так хорошо к нему относишься и хочешь обойтись с ним как можно мягче, — наставляла ее Элизабет, — то лучше всего согласиться уехать с ним на одну ночь, но предупредив, что это в последний раз. И при любом удобном случае переводи разговор на фильм. Убедись, что он понимает — ты искренне считаешь фильм очень выгодным для него вложением. Ты можешь сказать, что постоянно будешь наблюдать за ходом дел, проследишь, чтобы он не упустил никаких дополнительных возможностей, вроде встреч с кинозвездами, просмотров, премьеры — всего, из чего он может извлечь не только выгоду, но и удовольствие. Уверена, все это придется ему по вкусу — ведь это послужит ему отличной рекламой.

В тот момент Катрионе показалось, что это действительно оптимальный образ действий, однако чем больше она думала об этом на трезвую голову, тем меньше он ей нравился. По мере того как приближался час, когда должен был прийти Хэмиш, у Катрионы все сильнее холодели конечности. Сможет ли она, как ни в чем не бывало, отправиться с Хэмишем в какой-нибудь роскошный отель и заниматься с ним любовью в кровати Марии Стюарт, в то время как они оба будут знать, что эта их ночь — последняя? Не будет ли это немного смахивать на ночь королевы Марии с Босуэлом, если бы тем дано было знать, что ему суждено закончить жизнь где-то в датской темнице, а ей — на плахе? Можно ли приятно провести время, если знаешь, что над твоей головой занесен топор?

Хэмиш, светившийся плохо скрытым торжеством, появился ровно в шесть.

— Отныне все будет так, как ты хочешь, — объявил он, жадно целуя Катриону. — Нам не придется больше скрываться, прятаться по углам, выбирать места, где нас никто не знает. Мы будем в открытую появляться на людях и скоро станем почти что официальной парой!

Ошеломленная его словами, Катриона отпрянула назад и подняла на него глаза:

— Что ты имеешь в виду? А как же Линда? А Макс? Ты ничего не сказал им?

Уловив в голосе Катрионы панические нотки Хэмиш поспешил ее успокоить:

— Нет-нет. Мы же договорились, что Макса это не должно касаться. Во всяком случае, сегодня вечером они с Линдой в целости и сохранности прибудут в Цермат, а уже завтра устроят себе лыжный бал на склонах.

— И когда же ты намерен к ним присоединиться? — спросила Катриона, удивляясь происшедшим в нем переменам.

— Дня через два или три, какая разница — отмахнулся Хэмиш, наклоняясь, чтобы снова поцеловать ее.

Охватившее его возбуждение начало постепенно передаваться Катрионе. Его поцелуи становились все более глубокими и волнующими, и она почувствовала приближение знакомых ощущений. Он еще не потерял своей власти над ней, ему удалось разбудить ее чувственность и блокировать все мысли и сомнения. Откуда-то издалека полузадушенный внутренний голос шептал ей слова предостережения, слегка гася пламя, вспыхнувшее от его поцелуев.