На короткое время события, связанные с Каррузерсами, отодвинули все эти проблемы на второй план, а затем короткая интерлюдия с Андро вернула ей обычную жизнерадостность. Однако Андро оставался еще одной загадкой. Он появлялся и исчезал со своей ошеломляющей улыбкой, совсем как Чеширский Кот. Может быть, подобно Алисе в Стране Чудес, ей не следует придавать ему особого значения? Да, на короткое время между ними установилось полное взаимопонимание, и им было очень хорошо вдвоем, но, в общем-то, она ничего о нем не знает, не знает даже, каково его актерское амплуа. Их застольная беседа носила скорее философский, нежели личный характер. Они говорили о бедах этого мира вообще и Шотландии в частности. Он проявил обостренное чувство национальной гордости, не оставившее Катриону равнодушной. Конечно, это был не более чем пьяный разговор. И все-таки он оставил ей номер телефона. Почему бы ей им не воспользоваться? Клочок желтой бумаги был наколот на специальный крючок возле кухонной двери. Переносной телефон стоял у нее под рукой. Повинуясь внезапному импульсу, Катриона набрала номер.

Она услышала четыре гудка, затем раздался щелчок, и записанный на магнитофон женский голос четко произнес:

— Говорит «Пресипитос Сити Продакшнз». В данный момент никто не может вам ответить, но если вы оставите свое имя и номер телефона, мы постараемся связаться с вами при первой возможности.

Катриона услышала тонкое попискиванье, означавшее, что автоответчик готов принять ее сообщение. Немного подумав, Катриона, не говоря ни слова, нажала на рычаг. Она-то думала, что он дал ей свой домашний телефон. Кто эта женщина и что это за «Пресипитос Сити Продакшнз»?

Деревянные часы все еще лежали на столике в холле, куда она положила их, войдя в дом. Порывшись в ящике с инструментами, Катриона нашла гвоздь и молоток и, прихватив часы, направилась в гостиную. Оглядывая стены в поисках места для часов, она натолкнулась взглядом на висевший слева от каминной полки пейзаж Виг-Бэй. Симметричное место справа от камина было свободно, и Катрионе показалось вполне логичным разместить обе эти вещи, часы и картину, рядом, — два неожиданных дара, каждый по-своему настойчиво напоминающие ей о скоротечности бытия, о том, что ее время уходит и развеивается, как дым!

Вешая часы, Катриона как следует рассмотрела их. Часы были сделаны из двух половинок, срезанных с одной стороны ствола и склеенных посередине. Смутные воспоминания, вынесенные со школьных уроков работы по дереву, подсказали Катрионе, что одиночный поперечный срез ствола со временем искривляется, в то время как две половины, срезанные с одной стороны и склеенные по линии диаметра, сохраняются целыми и прямыми, одна половина компенсирует искривление другой. Это как в счастливом браке, подумала Катриона, вспомнив длительный счастливый союз своих родителей, связанных не только законом, но и любовью, и научившихся прощать друг другу маленькие слабости и недостатки. Разве достигла она в своей жизни чего-нибудь, что может с этим сравниться?

При мысли о родителях Катриону вдруг ужалила такая острая, жгучая тоска, которую она могла обозначить только одним шотландским словом, которым иногда пользовалась ее мать: werch, что означало слабость, хандру, состояние подавленности. В чем Катриона сейчас нуждалась, так это в хорошей старомодной дозе материнской болтовни.

Шина Стюарт была не из тех, кто долго ходит вокруг да около.

— Что случилось, дорогая? — спросила она, услышав голос дочери. — Ты что, потеряла фунт и нашла пенни?

— Неужели мой голос производит такое впечатление? — Катриона попыталась весело рассмеяться. — Извини!

— Тебе не удастся обмануть меня, моя девочка. Я могу подолгу не видеть тебя, но, слава Богу, я по-прежнему всегда могу сказать, когда моя Кэт не в порядке. Однако ты не из тех, кого легко свалить с ног. Что стряслось?

Они говорили по-английски, поскольку гэльский не был родным языком для выросшей в Клайде Шины, но низкий, протяжный, музыкальный голос матери, даже искаженный телефоном, сразу заставил Катриону вновь почувствовать себя девочкой. Слезы жалости к себе самой потекли по ее щекам.

— Меня еще не свалили, ма, только чуть-чуть подрубили. Кажется, я подцепила «городскую лихорадку».

Ее мать коротко вздохнула.

— О-о! Это тяжелая болезнь. Но я скорее назвала бы ее Синдромом Дефицита Острова. — В тоне Шины Стюарт отчетливо прозвучали заглавные буквы. — У меня эта болезнь начинается уже через несколько часов пребывания на «большой земле», а ты прожила там уже почти десять лет.

Несмотря на угнетенное настроение, Катриона не могла не рассмеяться.

— Ты, как всегда, со своим СДО! Раньше я тебе не верила, но теперь начинаю думать, что, пожалуй, ты права.

— Что ж, Кэт, против этой хвори есть только одно лекарство. Тебе надо на несколько дней приехать домой. Ты сумеешь вырваться, любовь моя? Я жажду тебя увидеть, отец просто страдает, так он по тебе соскучился, а малышки, дочки Марии, уже почти не помнят свою тетю.

Катриона отчетливо представляла свою мать: скорее всего, она сидит на своем обычном месте, в кухне, за дочиста выскобленным сосновым столом, и заполняет ежедневник или составляет очередную картину из сухих разноцветных трав. Летом туристы с удовольствием раскупали эти картины в местной лавке, как память о дикой, пряной, специфической красоте Ская. Отец, должно быть, сейчас внизу, в баре местной гостиницы «Ферри Инн», куда он, как и большая часть мужского населения острова, ходит на часок-другой каждый вечер после обеда.

— Я приеду на Пасху. Осталось всего около трех недель.

— Хм-м. К тому времени твой СДО может перейти в хроническую форму. — Шина шутила только отчасти. Меланхолическая тоска по родине очень распространена среди уроженцев Хайлэнда и зачастую передается из поколения в поколение. Отсюда обычай собираться кланами даже в таких отдаленных местах, как Новая Шотландия или Новая Зеландия.

— Расскажи мне, что там у нас нового. — Катрионе хотелось послушать голос матери, повествующий о простых, обыденных вещах. В ее нынешнем состоянии это была своего рода первая помощь, накладывание пластыря на кровоточащую рану.

— Школьную учительницу видели, когда она покупала в лавке бутылку «Блу Нан», и в следующее воскресенье священник разразился проповедью на стих из Послания апостола Павла к эфесянам: «Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство».

Катриона хихикнула.

— Да ну?! А сам небось после проповеди направился прямиком в «Ферри Инн»?

— О нет, дорогая. Только не в воскресенье.

— Раз уж речь зашла об учительнице, как продвигается ее роман с Донни Дж.?

«Дж.» добавлялось, чтобы отличить этого Донни от его многочисленных тезок, один из которых, Донни Б., был женат на Марии, сестре Катрионы.

— Все так же, ни шатко ни валко. А у тебя на горизонте есть кто-нибудь?

Шина вроде бы случайно задала этот вопрос, но Катриона знала, как беспокоит ее мать неустроенная личная жизнь дочери.

— Ох, ты же знаешь, мама. Как всегда, у дверей топчется дежурная очередь.

— И ни одного принца?..

— Но ведь и я не принцесса.

— Только не говори об этом отцу. Он-то думает как раз наоборот.

— Он в порядке?

— Да, такой же, как всегда. Здесь ничего особо не меняется.

— Кроме прилива.

— И погоды — она-то сейчас меняется каждые пять минут. Уж эти мне сумасшедшие мартовские ветры!

Когда речь зашла о погоде и о делах на ферме, Катриона сразу же почувствовала себя лучше. Где-то еще существовала простая, обычная, нормальная жизнь, без этой суеты и ухищрений, без сиюминутных уловок и обманов. Катриона начала понимать, что в словах старого графа был какой-то смысл. Может быть, она просто была ужом, попавшим в гадючье гнездо: внешне такая же, как они, но по природе своей совсем другая?

Когда деревянные часы показали десять часов, Катриона съела фасолевый суп и отправилась спать, не оставив ключа под дверным ковриком.