— Мне совсем бы не понравилось, если бы Брюс мне солгал, — сдавленным голосом произнесла она.

— Хотите сказать, что верите всему, что он вам говорит? — фыркнула сидящая напротив Виктория Монкрайф.

Виктория цеплялась за свое членство в комитете, хотя порой ей казалось, что она сама может быть объектом благотворительности, такие сражения ей приходилось выдерживать с высокородным Чарльзом по поводу каждого чека.

— Теперь я не доверяю даже своему адвокату, — продолжала она, — несмотря на то, что он получает деньги, чтобы быть на моей стороне. В наше время все мужчины — лживые гадины.

— Что ж, вас можно понять, у вас сейчас трудное время, — сочувственно произнесла Фелисити. — Но у меня никогда не было оснований подозревать Брюса в измене. Для этого он слишком осторожен, не говоря уже обо всем остальном.

В глубине души она пожелала себе, чтобы это оказалось правдой.

— О’кей, в таком случае, что же он делает сегодня вечером? — невинно поинтересовалась Линда, поглядывая, как Минто, на лице которого было написано выражение уныния и покорности судьбе, разбивает печать на пресловутой бутылке французского ликера. — Точнее, что он вам сказал о том, что будет делать?

— Он сидит дома с детьми! — торжествующе выпалила Фелисити. — Уж тут-то он не мог солгать, не так ли? Иначе ему пришлось бы вовлекать в обман Гаса и Айону, а я уверена, что на это он никогда не пойдет. Кстати, он ужасно разворчался по поводу нашего совещания. Сказал, что назначать такие мероприятия на вечер пятницы — значит вмешиваться в семейную жизнь.

— О, дорогая, — сладко проворковала Линда, — я обязательно это запомню и постараюсь, чтобы наши встречи не мешали бедняжке Брюсу наслаждаться домашним очагом.

Фелисити засмеялась.

— Прекрасно! Но я запомню то, что вы говорили, Виктория. Может быть, я действительно чересчур благодушно настроена по поводу Брюса. Говорят же, что в тихом омуте черти водятся.

— Ну, я бы не назвала Брюса чересчур тихим, — заметила Линда, наблюдая, как дворецкий заканчивает наполнять рюмки ароматным, густым, цвета, меда ликером. Подняв свою, она обвела присутствующих смеющимися глазами. — Заткните уши, Минто. Я хочу провозгласить тост для дам. Что бы вы ни собирались делать, дорогие наши мужчины, не забывайте: как аукнется, так и откликнется!

После обеда с шампанским «роллс-ройс» показался Катрионе чересчур громоздким и официальным. Чувствуя себя опьяневшей, она скользнула на сиденье и прижалась к Хэмишу.

— Давай не поедем в ночной клуб, — шепнула она.

Сжав ее руку, он поощрительно улыбнулся.

— А что же другое у тебя на уме?

— У нас такая прелестная комната в отеле, — игриво напомнила Катриона. — Позор, если мы не проведем в ней хоть некоторое время.

— Ах ты, распутница! Ты уверена? И ты не будешь чувствовать себя обманутой?

— Надеюсь, что нет! — воскликнула она. — Очень надеюсь…

Она просунула руку под пиджак Хэмиша, сквозь шелк рубашки ощущая тепло его крепкой груди. Катриона чувствовала себя отважной, безрассудной, отбросившей все запреты. В этот момент для нее не существовало ничего невозможного.

Поглядев на нее загоревшимися глазами, Хэмиш без дальнейших колебаний наклонился вперед и опустил стеклянную перегородку.

— Мы передумали, — сообщил он шоферу. — Поедем прямо в отель.

Получив новые инструкции, привыкший к прихотям клиентов шофер и глазом не моргнул. Кокарда «роллс-ройса» обязывала к соответствующему этикету.

Отель «Дюкс Корт» выбрала Катриона, потому что когда-то прочитала в рекламном проспекте, что это самая изысканная, роскошная и элегантная из маленьких гостиниц Лондона. Не прошло и нескольких минут, как «роллс-ройс» въехал под арку из красного кирпича и остановился у подъезда здания, расположенного на одной из узких, отходящих от Пэлл-Мэлл улочек. Шикарный вестибюль отеля был отделан красным деревом, с портьерами малинового бархата с золотой бахромой. Повсюду были расставлены горшки с живыми цветами, насыщавшими воздух приятными ароматами. Здесь царила обстановка другого времени — века моноклей, усов и безрассудного гедонизма.

Войдя в свою комнату, Хэмиш и Катриона помогли друг другу снять пальто.

— Теперь, наконец, мне будет позволено тебя обнять? — поинтересовался Хэмиш, прижимая к себе Катриону. — Весь вечер я ждал этого момента!

— Слава Богу, что твое терпение не лопнуло раньше, иначе весь свет увидел бы мои подвязки, — ответила Катриона, извиваясь в его настойчивых руках.

— Это единственная причина, почему я не сделал этого раньше, — заявил Хэмиш, добравшись до самого верха ее теплых бедер. — Я хотел сохранить все это для себя.

Он встал сзади, чтобы расстегнуть две пуговицы у нее на поясе. Юбка Катрионы полетела на пол, и при виде открывшегося зрелища — стройных белых бедер, перечеркнутых черными подвязками, — у Хэмиша перехватило дыхание. — Твоя кожа напоминает мне парное молоко, — признался он, касаясь мягкой чувствительной плоти, — или сливки, когда их только что принесли с фермы.

— Где это ты такое видел? В Мотеруэлле? — удивилась Катриона, вздрагивая от его прикосновений.

— Моя тетя работала на ферме, — объяснил Хэмиш. Его ласки становились все более интимными и настойчивыми. — Мы всегда ездили к ней на каникулы.

— Посмотрим, многому ли ты там научился, — сказала Катриона, чувствуя, что его усилия начинают достигать цели и у нее подкашиваются ноги. — Надеюсь, ты сможешь донести меня до кровати.

— Нет проблем, — усмехнулся он, взваливая ее на плечо. — В деревне мне приходилось таскать тюки с сеном и все такое. — Он бесцеремонно сбросил ее на постель и начал расстегивать брючный ремень.

— До чего же приятно! — потянулась Катриона и, глядя, как он раздевается, сняла блузку.

— Все девушки обожают, когда их носят на руках, — подтвердил Хэмиш, снимая рубашку.

— Да, только если их не сравнивают при этом с тюком сена, — засмеялась Катриона.

Хэмиш остановился, наблюдая, как Катриона, лежа на постели, снимает чулки и подвязки. Подняв ногу и выгнув носок, она с мастерством опытной стриптизерши дразнила и распаляла его, не спеша скатывая прозрачную черную паутину сначала с одной, а потом со второй ноги. Подыгрывая ей, Хэмиш начал изображать барабанную дробь.

Черный пояс с подвязками полетел в угол.

— Если бы у тебя была возможность провести вечер где угодно, как угодно, что бы ты выбрал? — вдруг спросила Катриона.

— Кроме того, чему я только что был свидетелем? — усмехнулся он, однако, снимая ботинки, поразмыслил над вопросом и ответил: — Доминго, Верди, Парижская Опера, затем ужин у «Максима», а затем… отель «Георг Пятый» с моей Катрионой. — Он бросил на нее такой же жадный взгляд, как в «роллсе», и так же игриво усмехнулся. — Подумай о таком варианте.

— А чем тебя не устроил Эндрю Ллойд-Вебер? — поинтересовалась Катриона. — Недостаточно волнующий?

— На мой взгляд, он не задевает те душевные струны, что Верди.

— И каких бы высот мы сейчас достигли, если бы были вдохновлены Верди? — съязвила Катриона.

В ответ Хэмиш шагнул к столику и снял телефонную трубку.

— Сейчас мы это выясним. В конце концов, этот отель считается первоклассным… — Он соединился с бюро обслуживания и, повернувшись спиной к кровати, тихо заговорил в микрофон.

— Что ты придумал? — спросила заинтригованная Катриона.

— Потерпи, увидишь, — с таинственным видом ответил Хэмиш. Опустившись на постель рядом с ней, он исследовал пальцем линию ее плеча, небрежно сдвинув в сторону бретельку. — Или ты уже не можешь ждать?

— Ха! — с негодующим видом Катриона выпрямилась, поправила бретельку и, усевшись по-турецки, изрекла: — Я-то могу ждать, если ты можешь.

Не прошло и минуты, как к ним постучали. Хэмиш, в голубых спортивных трусах, прошествовал к двери и, приоткрыв ее, получил небольшой портативный магнитофон. Комнату сразу же заполнил ласкающий слух тенор.

— А вот и он — «Трубадур»! — торжествующе объявил Хэмиш, поставив аппарат на столик возле кровати. — Ночной портье заслужил высший балл.