— Я хочу знать, настоящие ли это камни.

Кестрел со стуком уронила серьги на стол перед ювелиром.

— Топазы? — спросил тот.

Кестрел было сложно говорить.

— Я здесь как раз для того, чтобы проверить.

Ювелир посмотрел на серьги через увеличительное стекло и сказал:

— Сложно определить. Нужно сравнить их с теми камнями, в подлинности которых я точно уверен. Это может занять некоторое время.

— Сколько понадобится.

— Миледи, — обратился к ней Арин на ее языке. Его голос был безупречно вежлив, будто не было никакой вспышки в салоне. — Вы позволите мне прогуляться по рынку?

Кестрел посмотрела на него. Это была необычная просьба, и Арин едва ли мог надеяться, что Кестрел удовлетворит ее, особенно после того, как он повел себя у Джесс.

— Вы в помещении, — продолжил он, — а значит, на данный момент не нуждаетесь в сопровождении. Я бы хотел увидеться с другом.

— С другом?

— Да, у меня есть друзья, — ответил он и добавил: — Я вернусь. Думаете, я далеко уйду, если попытаюсь бежать?

Закон, касающийся пойманных беглецов, был предельно ясен. Им отрубали уши и нос. Эти увечья не мешали невольнику работать.

Кестрел осознала, что ей стало невыносимо видеть перед собой лицо Арина. Скорее, она надеялась, что он попытается бежать, преуспеет в этом и ей больше никогда не придется иметь с ним дело.

— Возьми это. — Она сняла с пальца кольцо с печаткой, на которой были изображены когти птицы. — Тебя станут допрашивать, если увидят одного без клейма свободы или моего знака.

И она позволила ему уйти.

*

Арин хотел увидеть, как ее яркие волосы остригут, а на голову повяжут рабочую косынку. Он хотел увидеть ее в тюрьме. Жаждал держать в руках ключ от камеры. Он почти чувствовал его холодную тяжесть. То, что она не стала доказывать расположение к ней его бога, почему-то ничуть не остудило его негодование.

Какой-то торговец расхваливал свои товары. Звук его голоса вторгся в мысли Арина и прервал их мрачный ход. У него была здесь цель. Ему нужно было попасть в дом торгов. И освежить голову.

Ничто не должно обескураживать его сейчас, даже горький привкус в горле. Он подставил свое лицо солнцу и вдохнул пыльный воздух рынка. Этот воздух показался Арину даже более свежим, чем ароматы цитрусовой рощи генерала, потому что раб мог хотя бы притвориться, будто вдыхает его свободным. Он шагал, думая о том, что узнал в салоне. Его разум ощупывал фрагменты информации, оценивал их форму и размер и решал, станут ли они новыми звеньями в цепи.

Он помедлил мгновение на том факте, что его госпожа освободила рабыню. Затем Арин нанизал и эту бусину на леску своего сознания, позволил ей стукнуться об остальные и затихнуть. К нему эта информация не имела никакого отношения.

Многое из произошедшего за последний час Арин не понимал. Он представить себе не мог, почему девчонка с такой тревогой схватилась за серьги. Он знал лишь то, что каким-то образом одержал над ней верх, хоть и не без потерь. Теперь она будет бдительна насчет того, что говорит в его присутствии по-валориански.

По пути к цели Арина остановили только однажды, но солдат позволил ему пройти. Вскоре он оказался у дома торгов, где попросил увидеться с Плутом, который настолько сжился со своим валорианским прозвищем, что никто не знал, как его звали до войны. «Плут — бесподобное имя для распорядителя торгов», — говорил он.

Плут вошел в приемную. Увидев Арина, он улыбнулся. Обнаженные в злорадной ухмылке зубы напомнили Арину о том, что скрывал от многих людей распорядитель торгов. Плут был низким и обладал плотным телосложением, поэтому любил производить впечатление добродушного и медлительного человека. Немногие догадывались, что он воин. Пока он не улыбался.

— Как ты это провернул?

Плут указал рукой на Арина, который стоял перед ним хорошо одетый и без сопровождения.

— Чувство вины, я думаю.

— Молодец.

Распорядитель торгов поманил его в загон. Они вошли и отворили изнутри узкую дверь, скрытую от глаз валорианских посетителей, которые могли появиться в приемной, чтобы забрать свою покупку. Арин и Плут стояли в темноте помещения без окон, пока торговец не зажег лампу.

— Мы не можем рассчитывать на то, что тебе часто будут подворачиваться такие возможности. — произнес Плут. — Поэтому рассказывай все, и быстро.

Арин дал отчет о последних двух неделях. Он описал поместье генерала и изобразил угольком на клочке бумаги, выданной Плутом, его приблизительный план. Арин отметил расположение различных строений и показал, где земля была холмистой, а где ровной.

— Внутри дома я был только один раз.

— Как думаешь, смог бы это исправить?

— Возможно.

— Что ты узнал о передвижениях генерала?

— Ничего необычного. Проводит учения у городских стен. Редко бывает дома, но никогда не уезжает далеко.

— А девчонка?

— Бывает с визитами в обществе. Сплетничает.

Арин решил не рассказывать о проницательности, с которой девчонка говорила о ребенке Фарис. Как и о полном отсутствии удивления на лице, когда ее раб заговорил по-валориански.

— Она обсуждает отца?

Имел ли значение тот разговор в конюшнях? Для Плута — вряд ли. Арин покачал головой.

— Она никогда не говорит на военные темы.

— Это не значит, что не заговорит. Если у генерала есть план, она может быть его частью. Всем известно, что она хочет вступить в армию.

Арин не собирался произносить следующих слов. Но они вырвались из его рта и прозвучали обвинением:

— Тебе следовало сказать мне, что она музыкант.

Плут прищурился.

— Это не имело значения.

— Это имело достаточное значение, если ты попытался сбыть меня как певца.

— Благодари за это бога случая. Она не клюнула на возможность заполучить в дом кузнеца. Знаешь, как долго я пытался заслать кого-то в тот дом? Ты почти испортил все своей ребяческой выходкой. Я предупреждал тебя, как будет на арене. Я всего лишь попросил тебя спеть для толпы. Тебе всего лишь нужно было подчиниться.

— Ты мне не хозяин.

Плут взлохматил короткие волосы Арина.

— Разумеется, нет. Слушай, парень, когда я в следующий раз буду засылать тебя шпионом в дом высокопоставленного валорианца, обещаю рассказать тебе, что нравится тамошней леди.

Арин закатил глаза и собирался было уйти.

— Эй, — позвал Плут, — а что насчет моего оружия?

— Я работаю над этим.

*

Краем глаза Кестрел заметила, как Арин вошел в лавку ювелира, как раз когда тот говорил:

— Мне жаль, миледи, но эти камни ненастоящие. Просто милые стекляшки.

Кестрел облегченно сгорбилась.

— Не стоит так разочаровываться, — сказал ей ювелир. — Можете говорить своим друзьям, что это топазы. Никто не увидит разницы.

Позже в экипаже она сказала Арину:

— Я хочу от тебя правды.

Его лицо как будто побледнело.

— Правды?

Она моргнула. А затем осознала произошедшее недопонимание. Она не могла не почувствовать укол обиды: Арин считал ее такой госпожой, которая станет лезть в личную жизнь своего раба и требовать, чтобы тот рассказал ей детали своей встречи с другом. Она внимательно смотрела на него, и его рука сделала странный жест, поднявшись к виску, как будто чтобы убрать что-то с лица.

— Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь, — сказала она. — Твои секреты остаются твоими.

— Значит, ты хочешь, чтобы я доносил на других рабов, — ровным голосом сказал он. — Сообщал тебе об их проступках. Рассказывал, если кто-то украдет хлеб из кладовой или апельсин из рощи. Я не буду этого делать.

— Я прошу не об этом. — Перед тем как продолжить, Кестрел обдумала свои слова. — Ты был прав. Люди говорят мне то, что я хочу услышать. Я надеюсь на то, что ты будешь чувствовать свободу быть честным со мной, как в салоне Джесс. Я хочу знать, как ты видишь вещи на самом деле.