Однако соседи были убеждены, что ей нельзя оставаться одной. Порвавшие с гравитацией приглашения от Джеймса и Марты так и порхали вверх по ступенькам. Парочка мечтала устроить Софии овацию за то, что она бросила «эту работу». Их заботливое внимание не сулило веселья за столом, тем не менее София уступила, согласившись пообедать с соседями в надежде, что потом они оставят ее в покое. Обед потребовал от нее неимоверных затрат энергии, и желанного облегчения не наступило. Весь вечер ей приходилось избегать многозначительных взглядов Марты, ее поднятых бровей и попыток затащить на кухню, чтобы «между нами, девочками» обсудить Габриэля. И когда, преодолев лестничный пролет, София наконец вернулась к себе, ей хотелось только одного — рухнуть в постель и пролежать неделю не шевелясь, не включая даже свет. Правда, накормили ее превосходно. Несмотря на навязчивое внимание Марты, в кулинарном таланте ей нельзя было отказать. Марта приготовила отличный ужин по впечатляющей библиотечке изысканных ресторанных пособий. К сожалению, подтекст вечера вызвал у Софии несварение желудка. А может, ребенок тоже устал от необходимости прятать Габриэля и отыгрался на Софии. Как бы то ни было, но София решила, что уж лучше оставаться одной, чем объясняться с новой пассией экс-любовника и местным соцработником в одном лице. И уж тем более София не желала усугублять тревогу Марты относительно ее собственного психического здоровья. Пусть Марта сама разбирается со своими видениями, София же на публике будет и впредь стойко игнорировать ангелов.

На вторую неделю безделья свободное время начало ее раздражать, а покидать квартиру даже ради мелких покупок становилось день ото дня все тяжелее. Через три недели София чувствовала не только тяжесть ребенка. Спертый воздух в квартире давил ей на кожу, стоило ей проснуться. Она шла в туалет, потом снова зарывалась в одеяла — до самого вечера, пока не приходил Габриэль, слегка разгоняя густую синеву своим свечением. Но во тьме, окутавшей Софию, свечение Габриэля с каждым днем ослабевало. Закончилась третья неделя с тех пор, как София ушла с работы, наступила четвертая, и София перевалила за восьмой месяц беременности. Время встало перед ней глухой стеной.

Осень была на исходе. Деревья за автобусной станцией, миновав оранжево-желтую фазу, ежечасно избавлялись от урожайной листвы, засоряя канавы и водостоки, сужая тропинку перед домом. Скользкие дорожки — еще одна причина не выходить на улицу. Таких причин у Софии набралось немало: кратковременные ливни, ночи, приближенные переходом на зимнее время, люди с остроконечными зонтиками и ветер, что сводит ее с ума, вороша волосы, отросшие до плеч. София не могла заставить себя сходить в парикмахерскую. Она вообще не могла себя заставить куда-либо сходить и состригала клочья волос, когда они уж слишком донимали ее, а по вечерам старалась не замечать тревоги, с которой на нее смотрел Габриэль. Не замечать удобнее всего во время секса с закрытыми глазами. Но Габриэль, как ему ни нравилось заниматься любовью, не собирался оставаться в тени. Ему надо было делать свою работу.

— Я беспокоюсь за тебя.

— Я тоже.

— Ты тоже?

— Да. Я беспокоюсь о том, как буду оплачивать зимой счета за газ. Беспокоюсь о пеленках — перспектива похода в магазин вгоняет меня в панику, как и мысль о предстоящих тратах. А еще беспокоюсь о том, что соседи осатанеют от детских воплей.

— У тебя достаточно сбережений, Денни дал тебе купонов на детские шмотки на несколько сотен фунтов, и тебе наплевать на соседей. Да и соседи у тебя — Марта и Джеймс.

— Ладно, тогда меня беспокоит то, что я не выхожу на улицу.

— Врешь. Ты просто не хочешь выходить. Ты уволилась почти месяц назад. Могла бы развлекаться ночи напролет, а вместо этого только пять раз выходила из дому.

— Я заходила к Бет…

— …за одеждой.

— Ну и что? Я же выходила.

— Ты посидела у нее с полчаса, отказалась от чашки чая, отказалась разговаривать с ней про ребенка, про меня…

— Шпионишь, да?

— Называй это как хочешь. Когда Бет завела речь о твоей депрессии, ты сделала вид, что не понимаешь.

— Нет у меня никакой депрессии.

— Правда?

— Конечно, я несчастлива из-за того, что происходит. Но это не та депрессия, о которой надо беседовать с психотерапевтом.

— Но Бет твоя подруга.

— У нее двое непрерывно орущих детей, они высасывают из нее все силы. Ей только меня не хватало.

— Значит, поэтому ты смылась, как только проснулись близнецы?

София закрыла глаза.

— Очень скоро я наслушаюсь детского плача под самую завязку. Их рев — это было уже лишнее.

— Ладно, чем ты еще занималась, не считая телевизора и сна?

— Страстной любовью с тобой, — огрызнулась София.

— Я в курсе, я при этом присутствовал.

— Похоже, ты всюду присутствуешь.

— Работа такая. Еще что-нибудь? Где-нибудь была? Кого-нибудь видела?

— Обедала с соседями.

— Для этого не надо было выходить из дома.

— Габриэль, мне нужно время, чтобы привыкнуть, ясно? Я не бездельничаю, я пытаюсь жить дальше. Мне не нужно свободное время, мне не нравится, когда мое тело простаивает, я не хочу просто торчать здесь целыми днями.

— Так почему же ты не выходишь на улицу?

София стряхнула его руку с плеча.

— Этого мне тоже не хочется.

Габриэль не собирался сдаваться.

— Бет звонила несколько раз, ты ей перезвонила?

— Ты прослушивал мой автоответчик?

— Да. Так перезвонила?

— Нет.

— А Сандре?

— Нет.

— Маме?

— Угадай с трех раз.

Габриэль обхватил голову руками и горестно дернул себя за волосы.

— Ты вредишь себе. Послушай, я понимаю, как тебе страшно…

— Нет. Ты даже не представляешь, как мне страшно.

— Тогда расскажи.

— Не могу. Это слишком… близко, слишком огромно.

— Что огромно?

— Роды, ребенок. Ума не приложу, что я буду с ним делать.

— Все справляются, и ты справишься.

София уставилась на него:

— Но не все рожают Владыку Мира.

— Да. Хорошо. Возражение принимается. Значит, ты…

— Поверила тебе? Наверное. Не знаю. Но если я поверю, то мне будет еще страшнее. Как, черт возьми, воспитывают Мессию?

— Это прежде всего ребенок, София. Просто воспитывай ребенка.

— Ну, в таком случае, — вздохнула София, — беспокоиться не о чем, правда? Я буду продолжать жить нормально, да?

— Да, но ты ведь не живешь нормально. Ты прячешься тут и ничего не делаешь. Конечно, тебе скучно, ты привыкла работать пять ночей в неделю и развлекаться в остальное время. Я прекрасно понимаю, тебе нужно время освоиться. Наверное, впервые за несколько лет у тебя появилась возможность поразмыслить над тем, что с тобой происходит. Но нельзя же сидеть дома целыми днями. Надо выходить. Когда ты в последний раз ходила в магазин? Молока нет, хлеба нет, мыла в ванной тоже нет… Ну разве так можно?

— Кто тебе мешает сходить в магазин, если тебе кажется, что чего-то не хватает?

— Уже ходил. Я хочу, чтобы ты это сделала.

— Отстань, Габриэль. Тоже мне психотерапевт нашелся.

— Ты прячешься в своей скорлупе, София.

— Мне есть от чего прятаться.

— Но ты не ешь, ты не спишь как положено. Следить за собой совсем перестала. Зачем же поддаваться депрессии?

— Ты думаешь, я поддаюсь? — перешла в контрнаступление София. — Думаешь, мне хочется чувствовать себя паршиво? Я что, по-твоему, нарочно решила спать днем по двенадцать часов, а потом страдать из-за того, что полночи не могу уснуть? Думаешь, я получаю огромное удовольствие от того, что боюсь выйти за порог?

— Нет, конечно, я так не думаю. Я просто беспокоюсь.

— Я тоже. Но ничего не могу с этим поделать. Я не знаю, как переключиться. Не знаю, как избавиться от тяжести, которую я чувствую, — нет, даже не чувствую. Я вообще стараюсь поменьше чувствовать, потому что, когда начинаю прислушиваться к себе, пугаюсь до смерти. Я не знаю, как выпутаться из этого. И никогда не знала, всегда рассчитывала на других людей, которые меня выведут. Только на этот раз я не могу даже сказать всей правды, почему я оказалась в таком состоянии. Я запуталась, Габриэль.