В танце. Звучит музыка. И теперь в четырехфутовом пространстве перед его столиком все не имеет значения, кроме движения. По крайней мере — для Софии. Ее мысли где-то в другом месте, клиент может думать что хочет, остальные тоже. Со стороны кажется, что в ее танце есть и секс, и вожделение, и игра. Ролевая игра, скольжение под музыку на эротических роликах. Внезапно на поверхность пробивается настоящая София, но она никого не видит, равнодушные зрачки расфокусированы, перед ее глазами — пленка. София смотрит фильм про себя. Она блистает. Перед ним, на столе, на зеркальной стене. София в безопасности. Пленка — ее крепостная стена.

И раз, и два, и три, и четыре, и раз, и два… Снова и снова. Сгодится любое элементарное движение для этого медленного тустепа, переиначенной польки, облегченного ритма; интерпретация особой сноровки не требует, особенно когда ты полуголая. Но София насыщает ритм. Переделывает ординарный размер в более сложные три четверти, каждые три такта становятся четырехмерными, элементарное умножение дает волшебное число двенадцать. Она притягивает к себе взгляды, ноги невольно отбивают ритм под музыку, она ничего не замечает. Эта песня, наверное, старше Софии, но это неважно. Все неважно.

В танце. Левая нога по собственной воле приподнимается на цыпочках — идеальный поворот. Следом изгибается тело, следом кружит взгляд клиента. Другие части тела, взревновав, завистливо требуют внимания, каждая — максимального. Притяжения взглядов к их совершенству. Правое плечо медленно взмывает в воздух, ключица, забыв о своей паре, повисает в пустоте, едва не вспарывая голую плоть, когда невесомый синий шарф слетает с нее, но вот рука снова округла — ординарнопрелестный баланс восстановлен, и пальцы флиртуют с левой грудью. Взмах головы, шея клонится влево, к игривым пальцам, улыбка передается от груди к губам, шаг назад, живот чуть медлит. Рябь мускулов на животе под глянцевой кожей, ее мерцание — все равно что спадающий седьмой покров. София требует, чтобы ей принесли голову Саломеи на блюде. Голова клиента уже на блюде, рядом с ней головы его друзей, потенциальных заказчиков, даже других танцовщиц — в их застывших взглядах смесь зависти и обожания. Великая жрица дает понять: нет лучше жертвы, чем упрямая девственница, если ее правильно подготовить.

В танце. Нижняя часть тела подхватывает движения верхней. Мускулистые узкие ляжки скрещиваются. Распахиваются. Снова накрест. Трутся друг о друга, оглаживают друг друга, фоновая мелодия, круги по воде. Здесь так заведено. Громкая музыка и «ш-ш!» шелковой кожи, и хруст двадцатифунтовых банкнот в ладонях-бумажниках, руках-карманах, набухших железах-кошельках. София улыбается от всего тела, крепкие груди и идеальные зубы, зазывные бедра и шикарная задница, на пляж она вышла бы более одетой, но она не чувствует себя голой, только не здесь, не под покровом музыки. Его бессильное желание натыкается на щит из наличных, которые она берет у него, двадцатифунтовые банкноты утолщают полоску ткани между оскаленными зубами и запретной вагиной. София и в танце, и далеко отсюда. Ее выбор, его выбор. Ее счет в банке. Его тоже, но это не ее проблема.

Три минуты и сорок три секунды прошли. София весело принимает деньги от клиента. Его улыбка и аплодисменты радуют ее еще больше. Двадцатка за танец и сороковник сверху в качестве восторженных чаевых. Третья двадцатка топорщится от жаркого дыхания в паху, загибается на концах, обвивается вокруг пальца Софии, когда та идет в гримерную, чтобы спрятать банкноту в кошелек Теперь она глаз не спустит с этого парня. Не пропустит, когда он с друзьями в очередной раз отправится в туалет, подкараулит, когда они выйдут обратно, все разом охваченные приступом легкого насморка. Три минуты ее драгоценного времени, стратегически верно использованные — ровно через десять минут после того, как он втянет парочку тонких, чистеньких дорожек, — обернутся немалой прибылью. Никто не сравнится в щедрости с пьяным парнем, нанюхавшимся кокаина, он гонится за удовольствием и думает, что поймал его, умножает на два шестьдесят фунтов, заплаченных за вечернюю дозу, и отдает их Софии. И уходит домой счастливым. Поздравляя себя с тем, какую замечательную жизнь он ведет с премиями от больших боссов и неиссякаемым порошком. Он любому способен устроить праздник. Включая эту девчонку. Она определенно стоила тех денег. И наоборот. И все счастливы.

Разумеется, не все вечера столь безупречны, столь беспечны. Бывает, Софии не удается надежно спрятаться в танце. Бывает, она не полностью забывается и помнит больше, чем хотела бы. Сознает, что именно она делает и даже почему она это делает. Но и тогда ее тело великолепно, а клиенты всегда довольны, Денни не на что жаловаться, и товарищество голых женских спин нерушимо. И почти каждый вечер звучит хотя бы одна мелодия, которая уносит ее далеко в танец, удовлетворяя ее собственную страсть, умиротворяя ее желания. София редко полностью выпадает из танца. Но и тогда остаются чаевые. А они смягчат любую печаль.

К дому София подъехала без пятнадцати пять, с облегчением выбралась из затянувшейся беседы с таксистом об относительности любой теологии и плюсах буддийского быта. Четыре раза в неделю ее подвозил домой Мэтт, но не сегодня. Мэтт был неизменно, благословенно молчалив. От посадки до высадки он крутил нескончаемого Джима Кроуса и не произносил ни слова. Даже тогда, когда большинство водителей благодарят за чаевые, Мэтт указывал на счетчик, протягивал руку за деньгами и кивал на прощанье, присовокупляя «спш», что София расшифровывала как комбинацию из «спасибо» и «пошла вон». За это он ей и нравился. Сегодня, однако, Мэтт закончил работу раньше. Софии пришлось отработать две смены, одна из девушек заболела. Она обрадовалась дополнительной прибыли и возможности вернуться домой попозже. На всякий случай. Ей будет легче войти в квартиру, когда ночь сменится днем.

Рассвет готовился к наступлению — не могли же птицы на ее засаженной деревьями улице так сильно ошибаться. Сверхурочная работа оказалась более чем успешной, усталость Софии была с лихвой вознаграждена. И ей почти удалось подавить страх. Пока она не поднялась по лестнице и не вставила ключ в замок. Она обещала Бет действовать по разработанному плану. Как многие планы, этот был весьма неплох. В отличие от большинства психотерапевтов, Бет предпочитала давать практичные советы. Правда, София надеялась, что ей не придется применять их на практике. Ее больше устроили бы пустая квартира и полная тишина в спальне. И никаких ангелов, никаких порхающих незнакомцев и, уж конечно, беременности.

Стоило ей отпереть дверь, как она сразу поняла: что-то не так Отмахнулась от предчувствия, списав его на паранойю, недосып, перебор с двойными порциями водки. Списав по ведомству «ничего не хочу знать». Из-под двери гостиной проникало слабое свечение. Она решила, что это свет уличного фонаря. Голубоватый с зеленым оттенком. А шторы наглухо задернуты, и солнце взойдет не раньше чем через полтора часа. Ну и что.

Парень ждал ее. София притворялась, будто в квартире никого нет. Он сидел на диване, когда она отпирала дверь, и встал, заслышав ее шаги в маленькой прихожей. На диванной подушке он не оставил и намека на вмятину, хотя подушка была старой и тощей, содержимое из нее давно повылезло. Когда-то эту подушку Софии подарила мать, с тех пор она таскала ее за собой, намереваясь выбросить и купить новую, да все руки не доходили. Точнее, ноги — до магазина. Присутствие парня не потревожило истончившейся набивки. Софии оставалось только позавидовать бесстрастности последней.

Она вошла в гостиную, увидела гостя-видение, неуверенно смотревшего на нее и улыбавшегося еще неуверенней. Вопреки желанию отстраниться, не обращать на него внимания, София все-таки не смогла не отреагировать на присутствие мужчины. Красивый малый с глуповатой, вопросительной ухмылкой — едва сдерживаемая ярость Софии низвела его до положения неловкого подростка, который не понимает, подходящий ли момент он выбрал, чтобы пригласить девушку погулять, и не знает, наступит ли когда-нибудь подходящий момент. София свирепо глянула на него и тотчас отвернулась, стараясь его не замечать. Не хватало только встретиться с ним взглядом. Любой контакт с нереальностью исключается. Так ее напутствовала Бет. София поймала себя на том, что собирается вздохнуть — от удивления, разбавленного раздражением, — и удержалась. Потому что даже самый легкий вздох означал бы признание его существования. А она не желала признавать ничего подобного. Беседа также не значилась в плане, составленном Бет. Даже когда парень наконец открыл рот: