Габриэль не пошевелился. Он улыбался. Но София была не в настроении шутить.

— Послушай, я серьезно. Мне действительно нужно, чтобы ты пошел со мной. Я не хочу идти одна, меня и в нормальном состоянии от магазинов тошнит, а сейчас мне совсем погано, но идти надо.

— Не надо.

— Вино закончилось.

— Знаю. София, тебе не нужно идти за вином. — Габриэль встал и вытянул вперед руку. — Видишь?

Прозрение и чудо свершились одновременно. София посмотрела на полупустую бутылку минералки, стоявшую на полу, у ног Габриэля. Она поставила ее там утром, делая зарядку. Жидкость стала красной. И тяжелее воды. И хотя она появилась только что, в ней угадывалась многовековая выдержка.

— Это ты сделал?

— Нет.

— Черт! Я?

Габриэль рассмеялся:

— И не мечтай.

— Тогда… кто?..

Габриэль замотал головой:

— Не спрашивай. В этой физике сам Стивен Хокинг[11] ногу сломит, а истина в вине. И не стоит даже пытаться понять. Увы, твоя Ливингстонская академия танца и драмы мало походила на школу иезуитов.

София держала бутылку в одной руке. Другую она прижала к животу.

— По-твоему, гулянку можно продолжать?

— А заодно неплохо бы поблагодарить судьбу. Ведь теперь тебе не нужно идти в магазин, а?

София и свадебные гости пили еще несколько часов. Потягивали шампанское, которое София с Габриэлем торопливо перелили в пустые бутылки, хлебали неубывающее красное вино — Джеймс и Зак в течение получаса пытались определить, какого оно года и из какой лозы. В конце вечера Зак и Катарина подарили Софии тонкую серебряную цепочку в два фута длиной — в знак их бесконечной благодарности за щедрое гостеприимство. Бет скинула детей расчувствовавшейся Катарине. Джеймс и Пит постепенно дурели от травки. А София позабыла о страданиях одинокой девушки. На время. Она с удовольствием принимала благодарности за вино и завладела нераздельным вниманием гостей, исполнив — полностью одетой — малазийский свадебный танец. А потом учила танцевать остальных. И гости, включая крошечных младенцев, плясали в одиннадцать вечера в саду при свечах. Габриэль наблюдал за Софией из окна спальни. София подняла голову и незаметно для окружающих вытянула руку, приглашая его на танец. И Габриэль, уступив желанию Софии, закружился во тьме у нее за спиной.

Наутро после свадьбы София проснулась в отличном настроении, обиды прошлого вечера растворились в пяти часах спокойного, легкого сна. Габриэль уже исчез. У него было полно ангельских обязанностей, и София не могла удержать его при себе хотя бы в течение суток. Кто знает, возможно, на его попечении находились еще полдюжины беременных девственниц. Либо ему просто не требовался долгий сон. Или еще что-нибудь. Опять же, почему бы не предположить, что Габриэль, несмотря на бледно-голубое свечение и нежное не-касание прекрасной кожи, сматывается с утра пораньше по той же причине, что и обычные парни, — из боязни, что София своими заморочками втянет его в очередную дискуссию о нынешнем состоянии их любви/вожделения. Дискуссию, в которой никто не ведает, что дозволено и что — табу. И в которой столь остро ощущается нехватка практики в контактах поверх ангельско-человеческой бездны. И последнее — неприятное — предположение: а вдруг Габриэля вообще нет и вчера вечером не было, а София по-настоящему нормальна только по утрам, когда просыпается в одиночестве. А если так, самое время подниматься, прежде чем шторы станут слишком тяжелыми, чтобы их раздвинуть, и София начнет погружаться в густую синь. Стать матерью ее вынудило отсутствие выбора, считала София. Но надеялась, что зыбучей депрессией она пока в силах управлять, если такое вообще возможно. В конце концов, София всего лишь сделала то, о чем ее просили, — сохранила ребенка. К своему удивлению, она торговалась с Богом, даже не зная, верит ли в Него. Что же тут психопатического? Вполне ординарная ситуация.

София вылезла из постели, по дороге в ванную посмотрела в зеркало и обнаружила, что вид у нее, как ни странно, на редкость здоровый, если учесть, сколько она выпила накануне. Правда, полуночные танцы и ангельский секс — как раз те упражнения, что лучше прочих компенсируют алкогольную невоздержанность. София собралась было врубить на полную громкость Марту Ривз и отправиться в душ, но вовремя вспомнила: верно, Джеймса ничем не разбудишь, но насколько чутко спит Марта, неведомо, а ей не хотелось разрушать фасад соседского дружелюбия, возведенный накануне. Не теперь, когда они наконец уперлись в некую безвыходную ситуацию, которая вполне могла сойти за дружбу — на людях, по крайней необходимости. Не теперь, когда Марта превзошла себя, смирившись со свадьбой в ее саду. Не стоило злить новую подружку. Пока. Лучше потянуть с этим до следующих выходных. И уж во всяком случае не раньше, чем София напьется кофе.

Остатки уныния она смыла с себя очень горячим, а затем очень холодным душем, отскребла мочалкой и, вернувшись в спальню, раздвинула шторы, — за окном голубое лондонское небо традиционно пряталось за тончайшей сероватой летней дымкой. Яркий рассеянный свет поначалу ослепил, а затем явил во всех подробностях сад, нуждавшийся в серьезной уборке. Кусты и цветы в основном уцелели, — правда, по нежной лаванде топтаться можно было и поменьше и рододендрон очень некстати болтался под ногами плясавших в кругу, однако у газона, при условии тщательного ухода в течение месяца, оставался шанс выправиться. Обычно чистые плиты у двери в кухню были завалены пустыми бутылками и банками, бумажными тарелками и стаканами — столь же помятыми, как и гости к часу ночи, когда праздник благополучно и окончательно завершился. София понимала, что Марта, проснувшись, ужаснется столь неприглядной картине, и, внезапно исполнившись духом соседской благодарности, схватила мешки для мусора и отправилась творить добро.

Обитатели первого этажа не подавали признаков жизни, потому София, напялив шорты, в которых она обычно малярничала, и коротенькую маечку, двинулась поверху, чтобы не выходить в сад через квартиру Джеймса. Вылезла из окна спальни, прошла по вспученному железному выступу в шесть футов шириной — крыше кухни, обогнула водосточную трубу, которую давным-давно следовало заменить, перешагнула на крышу уличного туалета — древнего и ненужного приспособления, переделанного в сарай, — и спустилась по ограде в сад. Трехминутный путь взломщика, проделанный в обратном направлении, и ни единой царапины на лодыжке или сломанного ногтя. И лишь достигнув земли, София вспомнила о своей беременности, потрогала живот с удивлением и — что еще удивительнее — с беспокойством. С проклюнувшимся беспокойством за ребенка. Она глянула на крышу сарая и решила, что обратно пойдет кружным путем.

Газону и рододендрону София не могла оказать существенную помощь, но спустя три четверти часа весь мусор был тщательно сметен в мешки, а грязная посуда сложена в стопки для отправки в раковину. София прожила в квартире на первом этаже три года, она знала, как открыть заднюю дверь без ключа, сколько раз она проделывала этот трюк в прошлом, как правило, изрядно пьяная. Потянуть дверь на себя, повернуть ручку влево, слегка приподнять дверь, опять повернуть ручку, толкнуть дверь, яростно покрутить ручку туда-сюда, снова толкнуть, а потом сильно и резко дернуть на себя. Замок щелкнул и подался, София вошла в кухню Джеймса. Несмотря на вчерашнее затянувшееся торжество, помещение выглядело куда опрятнее, чем во времена Софии. Опрятнее и на порядок чище. Хотя Джеймс регулярно и с готовностью убирал грязь за Софией, они не утруждали себя мытьем полов, ограничиваясь помахиванием веником. Самое большее, на что они были способны, — убрать раскиданные вещи. Отскабливать кухонный пол никому даже в голову не приходило. Марта определенно ни о чем ином и не помышляла. София знать не знала, что на старом линолеуме имеется рисунок — лиловые и желтые завитки. Какое счастье, что она их раньше не видела, за что отдельное спасибо ее неряшливой натуре.