Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

София не жаждала развернутого допроса, но ожидала несколько большей социальной ответственности.

— Уж не знаю, — заметила она Бет, — но я думала, они захотят выяснить побольше.

— Зачем?

— Столько шума вокруг семьи. Вокруг этой «наиболее приемлемой ячейки общества для воспитания ребенка».

— Боюсь, твоя врачиха — последний человек, который станет защищать эту установку.

— Почему?

— Потому что она больше других видит, сколько гадостей делается во имя счастливой семьи. Участковому терапевту и приходится латать эти семьи.

— Она и глазом не моргнула, когда я сказала, чем зарабатываю на жизнь.

— Милая, она давно научилась держать свои веки под контролем. Погоди… — В наступившем молчании Бет совершила хитроумный маневр: поменяла местами детей, сосавших грудь. — Она оттягивает сиську сильнее, приходится их перебрасывать туда-сюда. Иначе меня скособочит — это в лучшем случае, а то и кровавую мозоль можно заработать. — Устроившись поудобнее, Бет взглянула на Софию: — Выходит, ты по-прежнему придерживаешься теории безотцовщины?

— Это правда.

Бет нахмурилась, соображая, какую из своих ипостасей — психотерапевта или друга — пустить в ход. Ей, молодой матери полуторамесячных близнецов, не хватало времени вдаваться в безумные заскоки подруги, но с другой стороны, как бывший психотерапевт, она понимала, что София нуждается в ней. И сама она в какой-то мере нуждалась в Софии. Хотя миновало только полтора месяца и усталость еще не рассеялась, Бет уже требовались более стимулирующие темы для беседы, чем вскармливание и модные детские прикиды, которые близнецам присылали аж из Австралии. Правда, интеллектуальную стимуляцию Бет выдерживала редко и недолго. Но все же. Выпустим вперед терапевта, решила она.

Бет, взрослому человеку и специалисту, помогающему другим людям разобраться с травмами, понадобилось чуть больше двух недель, чтобы выработать новую линию поведения по отношению к друзьям. Тем, что сначала звонили, а потом являлись с тортом, тушеным рагу и/или шампанским — которое только они могли пить, но даже самые понятливые не замечали этого обстоятельства, — таким друзьям позволялось засиживаться час-два, пока они кормили и поили Бет. Питу не приходилось присобачивать к груди два доильных аппарата, потому он мог сам позаботиться о себе. Другая категория друзей — включавшая, к изумлению Бет, изрядное число родителей со стажем — забегала, чтобы подержать младенцев, потетешкаться, потом отложить детей в сторонку и вернуться к разговору, прерванному двойными родами хозяйки. Бет сочла, что эта категория достойна максимум двадцати минут ее гостеприимства, прежде чем она всучит им обкакавшегося ребенка (а то и сразу двоих), либо вспомнит, что за последние двое суток ей удалось поспать шесть часов, и не пора ли им сесть в автобус и отправиться за покупками для нее, либо — если они вконец достали своей болтовней — отправиться куда подальше, где и оставаться, пока у них в башке не просветлеет, а близнецы не угомонятся. Прекратят требовать ее неусыпного внимания. Короче, увидимся лет через двадцать пять.

София была сверхвнимательным другом. Позвонила, чтобы удостовериться, что ее ждут. Закупила продуктов — только Бет знала, чего ей стоил поход по магазинам, — принесла свежего хлеба, отличных сыров, четыре разновидности фруктовых соков, большой пакет шоколадных конфет и пончиков с кремом, которые Бет обожала. Бет уже успела поставить всех в известность о том, что кормящие матери должны потреблять на пятьсот калорий в день больше. София расценила это как санкционированный призыв есть всякую дрянь, от которой толстеют. Точнее, наблюдать с удовольствием, как лопает Бет. София всегда ограничивала себя в еде, а тревога по поводу меняющихся форм не сулила ей наслаждения едой даже во время беременности.

София вела себя как настоящий друг, на жизнь не жаловалась, о беременности вообще помалкивала. Она расспросила Бет о детях, швах, недосыпании, о том, как Пит справляется с новой ситуацией, а потом предложила помыть посуду. Развесила выстиранное белье и поменяла Бет и Питу постель. Бет заметила, что могла бы взять приходящую домработницу, да не взяла, помешала православно-иммигрантская этика, которая затуманивает ей мозги сильнее, чем недосып или материнство. Только тогда София тихо, вскользь упомянула, что наверняка оставит ребенка. Впервые с той напряженной беседы накануне рождения близнецов София заговорила о своей беременности. Заговорила не слишком охотно и даже с вызовом. И на полчаса позже, чем ожидала Бет. Но та не преминула воспользоваться возможностью вернуться к работе по специальности.

— Какой у тебя срок?

— Десять недель.

— Почему ты вдруг решила его оставить?

София задумалась, пытаясь сформулировать внятный ответ:

— Ну, тогда все было не ясно… да и сейчас не ясно… почему-то я не могу сделать аборт. Правда, не могу… не то чтобы я вдруг страстно захотела ребенка, но… понимаешь, он говорит… о черт! Скажем таю по-моему, у меня особенно нет выбора.

— Выбор всегда есть. — София вздохнула, опустила голову; Бет продолжила: — А что думает Джеймс?

— Не знаю. Честно. Наверное, думает, что это его ребенок. Марта уж точно в этом уверена.

— Но ты знаешь, что это не так?

— Да, Бет, — тихо произнесла София. — Это не так. Я верю в то, что мне сказали. Ну, не совсем. Но все же.

Бет отстегнула от сосков насытившихся детей, передала дочку Софии, положила сына себе на плечо.

— Веришь кому? Тому парню, что приходит к тебе? Как его зовут?

София взяла на руки маленькую девочку, она оценила жест подруги: Бет явно считает ее чокнутой, но не настолько сумасшедшей, чтобы не доверять ей дочь. София улыбнулась ребенку:

— Его зовут Габриэль.

Бет смотрела на Софию, ласково и ритмично поглаживая сына:

— Архангел Гавриил явился к тебе посреди ночи и объявил, что ты беременна?

— Именно.

— Ладно. На Рождество надо будет поискать на небе яркую звезду.

— Может быть. Я не знаю. Я понимаю не больше твоего. Но как он сказал, так и случилось.

— А эта свадьба? Сейчас для тебя не лучшее время впутываться в чужие проблемы с законом.

— Я всего лишь оказываю Заку услугу. Поручусь за них. Если возникнут вопросы.

— Я о том и говорю. Что, если начнутся проблемы с иммиграционной службой? Тебе придется им врать?

— Вряд ли до этого дойдет. Девочки с работы говорили мне, что знают такие пары. У одних все прошло гладко, другую пару чуть не выдворили из страны, хотя с паспортами все было в порядке, но в конце концов все формальности были улажены. Если бы Катарина охотилась за гринкартой, это было бы сложнее, но здесь не Америка, а Зак — представитель среднего класса и сравнительно богат.

— Словом, добро пожаловать в Англию.

— Точно, — усмехнулась София. — Надеюсь, что так.

— А что Джеймс?

— Я уже сказала: сейчас он меня ненавидит.

— Ненавидит или не одобряет?

— О, разумеется, не одобряет. Громко. Но он привыкнет, так всегда бывало. И думаю, мы с Мартой сумеем подружиться. Когда она увидит во мне мать, а не стервозную сексуальную хищницу, она перестанет ревновать.

— А ты перестанешь ревновать?

— Ты знаешь про меня больше, чем я сама, — криво улыбнулась София. — Да, конечно, я ревную. В постели Джеймс мне не нужен, но я не хочу, чтобы он любил кого-нибудь, кроме меня. Хочу, чтобы он всегда был под рукой. Это не очень хорошо, но очень по-человечески, правда?

— Очень. Нормальнее некуда. И как ты с этим будешь разбираться?

— Как обычно. Все образуется само собой. Джеймс злится на меня, я тоже не слишком им довольна, но это пройдет. А кроме того, у меня есть заботы посерьезнее, чем Джеймс, влюбленный в занудного социального работника в индийских юбках. Этими юбками у нее, наверное, все шкафы забиты.

— Рада, что ты не утратила своего знаменитого великодушия. И какие заботы?

— Ну, например, что сказать папе с мамой.

— Тебя беспокоит их реакция?

София поежилась:

34
{"b":"265840","o":1}