В холле, примыкавшем к диспетчерской, всегда толклись пилоты, ожидающие вылета, или погрузки, или ремонта. Они коротали время за шахматными столиками, листали журналы, сбивали коктейли у стойки бара. Издавна повелось в космофлоте, что в пилотских собраниях такого рода предпочтительны разговоры о смешном — традиция, унаследованная от лётчиков старинной атмосферной авиации.

Меня сгрёб в объятия Рокотов, пилот из моего выпуска, летавший на линии Луна-Сатурн.

— Привет, Улисс! Давно тебя не видел, старый компрачикос. Как поживаешь?

— Почему компрачикос? — удивился я.

— Да говорят, ты похищаешь юных практикантов и заставляешь их разгуливать по космосу без скафандров.

— Враньё, — сказал другой пилот, подняв голову от шахмат и подмигнув мне. — Просто он их учит летать, не глядя на приборы.

— Что это вы говорите, ребята? — вмешался третий, подходя со стаканом фруктового коктейля. — Улисс не такой человек. Он подобрал себе практиканта, который натаскивал его в шахматы, вот и всё.

Я слегка ошалел от такого натиска.

— Не слушай их, Улисс! — басил Рокотов, покручивая русые усики. — Все они гадкие завистники. Ты что-то похудел, а? Скулы как торчат. Спишь хорошо?

— Не очень, — ответил я, обретя наконец дар слова. — Тревожно сплю, как все компрачикосы. Что хорошего на Сатурне?

— Что может быть хорошего на Сатурне? Крутится — и на том спасибо. — Рокотов схватил меня под руку и поволок в сторону. — Послушай, Улисс, есть просьба. Начнёшь формировать экипаж — замолви словечко за меня.

— Какой экипаж?

— Не хитри со старым товарищем, Улисс. Могу третьим пилотом, если второго ты уже присмотрел. Я не гордый.

Тут подошёл пилот со стаканом и ловко этак вклинился плечом между мной и Рокотовым.

— Не помешал? — спросил он медовым голосом. — У меня к тебе серьёзное дело, Улисс…

Еле я отбился от них.

Я приотворил дверь с грозной надписью «Без приглашения не входить» и заглянул в диспетчерскую. Как раз была Костина вахта. Костя сидел на вертящемся табурете, вокруг мерцали обзорные экраны, и он вёл радиоразговор, требуя немедленной отгрузки сжатого воздуха и напирая на слово «график». Девушка-оператор оглянулась на меня и замахала рукой: нельзя, мол, сюда. Я послал ей воздушный поцелуй и продолжал торчать в дверях. Кажется, впервые я заметил, какой прекрасный у Кости профиль — не то греческий, не то римский, словом, античный. С таким профилем не в диспетчеры бы надо идти, а на телевидение, чтобы миллиарды людей получали эстетическое наслаждение.

Костя выключился на слове «график», обернулся ко мне. Я отчётливо видел, как на его лице отразилась мучительная внутренняя борьба: с одной стороны, в святилище вошёл пилот без приглашения, с другой — пилот этот был старым другом. В следующий миг, однако, он широко улыбнулся и сказал:

— Входи, что с тобой поделаешь.

Я скромно сел на краешек стула против Кости.

— Ну как? Нравится тебе здесь?

— Ничего, — сказал Костя. — Работать можно.

Он вперил взгляд, исполненный служебного рвения, в один из экранов, по которому ползла мерцающая точка, затем нажатием клавиши включил рацию и строго велел кому-то погасить скорость.

— Работать можно, — повторил он, взглянув на меня. — Хлопот с вами, пилотами, не оберёшься. Роза, ты запросила сводку ССМП?

— Сейчас запрошу, — ответила девушка-оператор.

— А как ты? — спросил Костя. — Через восемь суток у тебя по графику обкатка ускорителя.

— Очень приятно, — сказал я. — Хотел поговорить с тобой кое о чём, но вижу, ты занят…

— Ничего, выкладывай. Постарайся короче.

— Тебе полагается быть всеведущим, и ты, наверное, знаешь: когда намечаются контрольные испытания звездолётов?

— Костя, опять вызывает Буонавентура, — сказала девушка.

— Ох! Передай ему, пусть ждёт очереди. Здесь ему не Луна, где можно выбрасывать плазму куда попало. — Костя обратил ко мне озабоченное лицо: — Мало того, что фамилия такая — теряешь время на выговаривание, так ещё и настырный сверх меры… Испытания звездолётов? Не знаю, Улисс. Был, помню, разговор, когда Самарин прилетел, но пока не решено.

— Ясно. — Я поднялся.

— Поговори с Антонио, он больше знает.

— Ещё одно… Надо бы Доктора разыскать. У тебя огромные возможности по связи, наведи справки, Костя. Как подумаю, что он мотается по городам и гостиницам…

— Ты думаешь, я не искал? Пока не удалось найти, но я непременно… — Перед Костей замигала зелёная лампа, он ткнул пальцем в клавиатуру и закричал: — Слушаю!

Я подошёл к двери, но тут она распахнулась, в диспетчерскую вошёл Антонио — черноглазый, стремительный, дожёвывающий что-то на ходу.

— А, ты здесь! — Он стиснул мне руку. — Надолго? Ну, пообедаешь у нас, поговорим. — Он ринулся к Косте: — Что с гелиостанцией?

— В семнадцать начнут прибывать секции. Вот никак не соображу, куда их принимать.

— Расчистить причалы "А" и "Г", тут и соображать не надо.

— Тебе, может, и не надо, — заявил Костя, — а мне надо. У причалов корабли стоят, а не… — он поискал сравнение, — а не банки с вареньем.

Девушка-оператор прыснула. Антонио погрозил ей пальцем и вернулся ко мне.

— К вопросу о варенье, — сказал он. — Дагни соорудила такие бисквиты, — он закрыл глаза и покачал головой, — амброзия! С миндалём и ещё чем-то. Хочешь отведать?

— Хочу. Только потом. — Я спросил его насчёт испытаний звездолётов.

— Туман, Улисс, сплошной туман. Пока никаких указаний. — Он несколько раз приподнялся на цыпочки, разглядывая меня. — Борг летит с двенадцатичасовым на шарик, ты бы взял и полетел тоже. Ожидается какой-то грандиозный эксперимент.

— Знаю, только не вижу связи между экспериментом и тем, что меня интересует.

— Там будет весь Совет, во всяком случае комиссии по демографии и космическим исследованиям. Получишь информацию из первых рук.

Я задумался. Пожалуй, в этом был резон. Покончить разом с неопределённостью…

— На твоём месте я бы полетел, — сказал Антонио.

— Ладно. Полечу.

— Тогда беги. — Он взглянул на часы. — Беги на пассажирский причал. Я предупрежу, чтобы оставили место.

В холле я, можно сказать, отлепил Кузьму от визора (передавали состязания горнолыжников, мельком я увидел знакомый трамплин среди гигантских елей Тюрингенского леса) и сообщил, что улетаю на несколько дней на шарик, к обкатке ускорителя вернусь непременно. Нет ли у него, Кузьмы, поручений?

— Пожалуй, нет, Улисс. Я вёл переговоры с Учебным центром, меня вроде хотели пригласить преподавателем штурманского дела, но теперь…

— Понятно, — сказал я. — Не теряй времени, Кузьма, готовься к зачёту.

Около трех часов дня мы с Боргом сошли с трансленты и двинулись по дороге, обсаженной липами, к виднеющимся вдали корпусам Института физики времени. Длинные тени скользили перед нами.

Давно я не был на Земле, и после резких светотеней космоса все здесь, в рассеянном земном свете, казалось мне ненастоящим, подёрнутым тончайшим флёром. Идти было легко, можно было ускорить шаг, не опасаясь сковывающей силы искусственной тяжести.

Мы шли в сиянии прекрасного сентябрьского дня и молчали. Борг подобрал сухую ветку, обломал сучки и помахивал этой веткой в такт шагам. По грузовой полосе дороги прошла, обгоняя нас, колонна машин, ведомая автоматами. Потом проехала открытая машина, лохматый парень привстал на заднем сиденье, окликнул нас, предложив подвезти. Мы отказались.

У подножия мачты волноводной линии стояла желточерная амфибия со знаками службы энергоконтроля. Усатый дядя в защитной одежде, вскрыв шкафчик, на дверце которого была намалёвана красная предостерегающая пятерня, снимал показания приборов.

— Как успехи? — спросил его Борг, проходя мимо.