Он спрыгнул с подоконника, забегал по комнате.

— Ты вчера заснул! Сидел, сидел, и вдруг — хлоп, заснул. А мы как раз собирались лететь с последним аэропоездом. У нас Доктор… как бы сказать… не забывает в расписание заглянуть. Он знаешь какой славный? Молчаливый немного… Ну, мы взяли тебя под руки…

— Ясно, — сказал я. — Пойдём.

Когда мы выходили из комнаты, загудел мой видеофон. Я вытащил его из кармана и швырнул на кровать.

Внизу, в гостиничном холле, у стола администратора стоял Доктор. Мы с Костей подошли к нему.

— Возможно, нам придётся задержаться на два-три дня, — говорил Доктор.

— Как вам угодно, — с ледяной вежливостью ответил администратор. — Никто не вправе вас торопить. Я говорю лишь о том, что получатся крайне неприятно, если приедут занятые люди и придётся им отказать за нехваткой мест…

Костя потащил меня в кафе. Там уже сидел за столиком Марсианин. В высоких стаканах пенилось золотистое вино. Мы выпили, и Марсианин принялся рассказывать какую-то историю, то и дело взрываясь хохотом. Пришёл Доктор. Он залпом опорожнил свой стакан и сказал тихим голосом, что здесь ничего интересного нет, и, пожалуй, лучше всего будет улететь аэропоездом в шестнадцать сорок. Пальцы у Доктора слегка вздрагивали.

— Куда вы хотите лететь? — спросил я.

— Да, в общем-то, всё равно, — сказал Костя. — Этот поэт, что вчера с нами сидел, кажется, на Цейлон собирался. Может, махнём и мы? А, Улисс?

Я выпил ещё.

— Костя, — сказал я, — мне надо разыскать одно лесное озеро. Не знаю, где оно лежит, но оно где-то есть. Вокруг лес… и белый домик на берегу… башенка такая с красной островерхой крышей.

— Озеро с башенкой? Знаю! — вскинулся Костя с таким пылом, словно всю жизнь только и мечтал показать мне это озеро. — Знаю, где твоё озеро, — в Татрах! Или в этих… ну, рядом… в Бескидах! Едем!

В горах было холодно, зима здесь что-то на редкость затянулась, и, конечно, никакого озера мы не нашли. Налетела свирепая метель, загнавшая нас в какую-то бревенчатую хижину с резными тёмными панелями. Туманно припоминаю, как мы сидели в этой хижине за длинным столом и пили. Было многолюдно: тут укрылись от непогоды туристы и лыжники. Группка парней поглядывала на меня, я услышал, как один сказал: «Да нет, не может быть. Тот пилот, а этот больше на едока смахивает». Я вышел на крыльцо, снег и ветер накинулись на меня, залепили лицо. Я побрёл, не глядя, проваливаясь в сугробы. Чья-то рука схватила меня за шиворот, сквозь вой метели я услышал злой Костин голос:

— Рехнулся?! Тут же пропасть…

Потом, не знаю, сколько дней прошло, я проснулся ночью от стука в дверь. Я потащился к двери, приоткрыл её. Пожилая женщина, гостиничный администратор, спросила:

— Ты Улисс Дружинин? Тебя срочно требуют к инфору.

— Кто требует?

— Травинский, — сказала она.

Я тупо смотрел на чёрную ленточку в её седых буклях.

— Скажи ему, старшая, что… я уехал. Меня здесь нет…

Женщина поджала губы и, не ответив, ушла. Я поспешил к Косте. Спустя полчаса мы поёживались от предутреннего холода на станции аэропоезда.

Мы нигде не задерживались. Если бы мы могли обходиться без кафе и гостиниц, то и вовсе не показывались бы людям на глаза. Неведомая сила — так, кажется, писали в старых романах? — неведомая сила гнала нас вперёд и вперёд. Мелькали города. Мы бродили в каких-то лесах, выходили сырыми тропами к каким-то озёрам. Все было не то, не то…

Незаметно исчез Марсианин. Зато к нам присоединился Поликарпов, которого я невзлюбил с первого взгляда. У него был аккуратный зачёс на косой пробор и одутловатое лицо, как будто он держал воду во рту. Он радостно захихикал, когда узнал, что я тот самый пилот, который… ну, и так далее.

— Вот! — сказал он, глотая окончания слов. — Наглядный пример. Разве честный челаэк выдержит засилье всех этих ничтожных конструкторов-изобретателей, Боргов всяких, Феликсов Эрдманов…

— Пошёл ты ко всем чертям! — сказал я.

Костя поспешил нас мирить. Поликарпов был обижен на человечество, отвергнувшее какие-то его изобретения. Однажды он пытался показать нам фильм, проектируя его на собственные ногти, покрытые особым составом. Этот состав он изобрёл. И ещё что-то в этом роде. Он показывал копии своих писем в Совет изобретателей, начинённые ядом и завистью. Он отыскивал в газетах сообщения о новых изобретениях и комментировал их с гадким ехидством. Чужого успеха этот человек с благообразной внешностью не переносил совершенно.

Как-то раз я пригрозил набить ему морду, и он отвязался от нас.

Мы мчались дальше. Мы то и дело сворачивали от магистральной евразийской трассы, снова возвращались на неё, петляли, словно за нами шла погоня. Я знал, что меня разыскивают по инфор-глобус-системе. На какой-то станции, только мы вышли из кабины аэропоезда, загремело радио: «Улисс Дружинин, тебя просят срочно пройти к инфору».

Мы сидели втроём на зелёной траве, перед нами высился гигантский памятник в честь какой-то старинной битвы. С вершины памятника, опершись на мечи, слепо смотрели воины, над ними медленно плыли пухлые облака.

Костя озабоченно листал карманный атлас.

— Может, мы не там ищем, Улисс? — сказал он. — Может, оно не в Европе вовсе, твоё озеро, а где-нибудь в Америке?

— Может быть, — сказал я, с тоской глядя на каменных воинов.

— Белая башенка с красной крышей, — вслух размышлял Костя, морща лоб. — Теперь такие не строят. Значит… Постой… Постой… Белая башенка под красной… Ну конечно, это старинный романский стиль! Верно, Улисс?

— Не знаю, — сказал я. Мне было всё равно, какой стиль.

Не найти мне моего озера…

— Давайте, друзья, махнём в Южную Америку! — заявил Костя неестественно бодрым голосом. — А? Полно озёр, всяких там памятников испанской старины… И португальской… А? Как думаешь, Доктор?

— Вот что я думаю, — медленно и тихо отозвался Доктор, вертя в пальцах зелёную былинку. — Поигрались — и хватит. Нет нигде твоего озера…

«Есть, где-то есть», — подумал я, но не стал спорить с Доктором.

— Тебе с нами не по дороге, Улисс. Возвращайся к своим… к своему делу.

— А ты? — сказал я. — Почему ты не возвращаешься?

Он не ответил. Костя тоже молчал, низко опустив голову.

Не помню, как мы очутились в курортном городке в гуще Тюрингенского леса. Никогда я не видел такого сияющего неба, таких прекрасных старых елей. Толпы курортников стекались к трамплинам — шли состязания горнолыжников. Мне почудилось, будто в толпе мелькнуло озабоченное лицо Робина. Да нет, откуда ему здесь быть, он за четыреста тысяч километров отсюда, в Селеногорске…

Может, я выпил утром слишком много вина, только мне взбрело вдруг в голову прыгнуть с трамплина. Костя не пускал меня, он был сильнее, и я сам не понимаю, как мне удалось вырваться. Я поднялся на трамплин и кое-как закрепил на ногах лыжи. Потом выпрямился, чтобы перевести дух. Полоса искусственного снега уходила в голубую бездну, терялась в темно-зелёном разливе леса. Голова кружилась. Мелькнула мысль, что в таком состоянии вряд ли я смогу… вряд ли удержусь, приземляясь… Ну и хорошо… Вот и прекрасно, лучше не придумаешь…

Я набрал полную грудь воздуха и вынес вперёд палки, чтобы как следует оттолкнуться…

В тот же миг кто-то, пыхтя и шумно отдуваясь, обхватил меня и рванул назад.

Я потерял равновесие, упал…

— Пусти! — прохрипел я.

Робин — всё-таки он был здесь, а не на Луне — рывком поднял меня на ноги, и тут же кто-то второй вцепился в мою руку. Это был Леон. Они повели меня к эскалатору. Лица у них были мокрые от пота, и оба никак не могли отдышаться.

Я не сопротивлялся. Просто не было сил.

Был вечер. Я лежал в кресле-качалке и смотрел на звезды, пылающие в чёрном небе.