Я не говорил ни ей, ни кому-либо еще, что решил остаться в Вайоминге и работать на ранчо. Эвер не один раз спрашивала меня о моих планах, но я избегал разговора.

Дед тоже спрашивал, но я говорил, что все еще думаю.

Через неделю после окончания школы я сидел в предрассветных сумерках и попивал кофе. Дед подошел, налил себе кофе и сел рядом со мной, долго отхлебывая обжигающе горячий кофе.

— Ну, внук, расскажи о своих планах. Больше никаких уверток, никакого дерьма. Ты окончил школу. Теперь что? В какой колледж ты поступаешь?

Я отпил кофе и встретил его твердый взгляд.

— Я не поступаю. Я остаюсь тут.

Дед протяжно вздохнул.

— Нет, Кейд.

Он наклонился вперед, обхватив кружку одной рукой.

— Послушай, сын. Я всем сердце хочу, чтобы ты оставался здесь, но... ты для этого слишком талантливый художник. Ты чертовски хороший работник, и я рад, что ты здесь. Но тебе нужно поступить в колледж. Нужно следовать своей мечте.

Я покачал головой.

— Дед... я передумал. Теперь это — моя мечта.

— Дерьмо, — дед хлопнул ладонью по столу. — Ты сдался. Ты здесь, потому что это легко. И это ты знаешь. Я соглашался с этим, когда тебе было шестнадцать. Знал, что тебе нужна семья и что-то знакомое, чтобы твердо стоять на ногах, после того, как ты потерял Джен и Эйдана, одного за другим. Но теперь ты в порядке. И я этого не потерплю. Слышишь меня? Я нахрен не потерплю этого. Твоя мама внутри тебя, и Эйдан тоже. Они оба были разумными, решительными, талантливыми людьми. Ты тоже. Но когда ты потерял родителей, из тебя что-то ушло. Ты ответственный и надежный. Но... в твоей жизни может быть больше, чем просто жизнь в этом Каспере хреновом Вайоминге, чем просто разведение лошадей. В тебе есть намного больше, парень, и я не собираюсь быть тем, кто будет просто стоять и позволять тебе утопать в депрессии.

— Я не утопаю в депрессии, дед. Мне здесь нравится. У меня нет планов относительно искусства. Плюс... Луиза здесь.

Дед почесал кончик носа.

— Кейд, сын. Скажи мне. Что ты любишь в Луизе?

Я напрягся, придумывая, что сказать.

— Она красива. Умная. Понимает меня.

Он ответил не сразу. А когда ответил, говорил медленно и взвешенно:

— Твоя бабушка дополняет меня. Каждое мгновение, которое я провожу с ней, делает меня лучше. Я люблю ее не только потому, что привязан к ней. Она продолжала — и до сих пор продолжает — потрясать меня. Когда я встретил ее после войны, она была очаровательной, дерзкой, независимой, сексуальной девчушкой, и у меня не было ни единого шанса, чтобы сопротивляться ей. Я встретил ее в кафе в Сан-Франциско до того, как вернуться назад. В тот же самый момент я понял, что должен завоевать ее. И я это сделал. Она сотворила мой мир, Кейден. И все еще творит. Последние сорок с чем-то лет моей жизни каждое мгновение я провел с ней. С того дня, когда мы встретились, я ни разу, ни разу не оставлял ее. И не собираюсь. Я люблю ее разум, сердцем, душой. Я люблю, что она заботится о моих парнях, моих работниках. Она приняла тебя как родного сына и полюбила тебя. Она терпит мое паршивое переменчивое настроение.

Дед внимательно посмотрел на меня.

— Вот что я люблю в своей жене. А что ты любишь в Луизе?

— Дед, у тебя было сорок лет, чтобы все это понять...

— Если бы ты задал мне этот вопрос в тот день, когда мы поженились, когда я попросил ее выйти за меня, или когда мы только встречались, после того, как я понял, что люблю ее, я бы сказал то же самое. Я понимаю, о чем ты говоришь: я прожил вместе с ней всю жизнь, чтобы выразить это такими словами. Но что я пытаюсь сказать… ты не любишь Луизу. И знаешь, что? Я думаю, ты это знаешь. Ты только ищешь свой путь. С Луизой все в порядке. Ты был хорош для нее, а она для тебя. Она вывела тебя из твоей раковины, и ты ее немного успокоил. Но считаю ли я, что ты не должен поступать в колледж, получить образование и заняться достойной карьерой, потому что она здесь? Нет, черт возьми. Ты уже говорил с ней о своих планах? О ее планах?

Дед вздохнул, потирая лицо.

— Я люблю тебя. Кейден. Ты мой единственный внук. Я желаю тебе самого лучшего, и свое слово я сказал. Тебе восемнадцать, и ты взрослый. Сам принимаешь решения. Но если ты останешься здесь, я предвижу, что под конец ты будешь разочарован и одинок. В тебе чего-то не хватает. Я, может, просто старый солдат и ковбой, но вижу это ясно. В тебе нет завершенности. И здесь ты не найдешь того, в чем нуждаешься.

После того, как он ушел, я еще долго сидел и обдумывал его слова. Там меня и нашла Луиза и села рядом со мной с задумчивым лицом.

— Ты уезжаешь, так и есть, — это был не вопрос, и ее взгляд казался решительным.

— Я еще не решил. Я хотел остаться, но дед говорит, что мне нужно уезжать.

— Ну, я думаю, тебе следует сделать то, чего хочешь ты. Не я и не твой abuelo.

— Вот в этом-то и проблема. Я не знаю, чего хочу.

Я посмотрел на нее, прямо в глаза, чтобы понять, о чем она думает.

— Луиза, ты любишь меня?

Она глубоко вздохнула, выдохнула, пробежалась пальцами по волосам — так она делала, когда нервничала.

— Я... я думаю... думаю, нет, Кейден. Хотела бы я сказать «да», но это было бы ложью. Ты мне не безразличен, отнюдь. Но люблю ли я тебя, в самой глубине сердца? Я не могу сказать «да» без сомнений, так что нет.

Она наклонила голову.

— А ты? Ты любишь меня?

— Я... Боже. Я думаю, ответ тот же самый. Нет. Я думал, что люблю, но, как ты и сказала, ты мне небезразлична. И мне, правда, нравилось проводить с тобой время. Но... любовь ли это на веки вечные? Нет.

Я хотел взять ее за руку, но она отдернула ее и положила себе на колени. Я вздохнул.

— Какие у тебя планы, Луиза?

—Я думаю, что поеду в Мехико. Буду учиться там в университете. Я подала заявку, и меня приняли. Еще я бы хотела найти mi madre.[35]

Она немного помолчала, а потом посмотрела на меня с выражением лица, которое я не мог понять.

— Ты знаешь, что я всегда знала о твоих письмах к твоей подруге. К этой Эвер Элиот. Ты не делал из этого секрета. Один раз, пока ты спал … я прочитала два письма. Одно — твое к ней, а второе — ее к тебе. Правда в том, что y tal vez usted no conoce esta,[36] но ты любишь ее, и она любит тебя.

Только потому, что я был рядом с ней и Мигелем, то понимал испанский достаточно, чтобы понять, о чем она говорит.

— Я не ревную сейчас и не ревновала тогда. И вот еще одна причина, чтобы понять, почему мы с тобой не любим друг друга.

— У нее своя жизнь.

— А у тебя — своя. Но это еще не значит, что ты не должен искать ее, Кейден. Никогда не узнаешь, что получится, если не попробуешь.

Луиза встала, обошла стол и, взяв меня за руку, заставила встать.

— Пойдем. Прокатимся со мной еще один раз. Как всегда это делаем. На следующей неделе, я думаю, что уезжаю в Мехико. Так что это будет наш последний раз.

И мы ускакали далеко, в холмы, где проводили вместе так много длинных дней и звездных ночей. Мы делали это медленно и нежно, и не плакали, хотя знали, что прощаемся навсегда. 

Дыхание времени

— Привет. Ты, наверное, Кейд.

Эти слова сопровождались металлическим щелчком прозрачной желтой пластмассовой зажигалки «Bic», огоньком, который поджег содержимое цветной стеклянной трубки — оно стало потрескивать, а говорящий глубоко вдохнул. Довольно долго я наблюдал, как он удерживает дым в легких, а потом выпускает его наружу ровной тоненькой струйкой. Он закашлялся, и из носа и рта у него повалил едкий, тошнотворно сладкий дым, а потом он снова положил трубку на обшарпанный деревянный кофейный столик.

— Я — Алекс.

Алекс был высоким и худым, и мускулов у него было как раз достаточно, чтобы его не прозвали долговязым. Его длинные русые волосы были завязаны в хвост у шеи. Его щеки, подбородок и верхняя губа были покрыты пушком, как у тех, у кого не получается отрастить бороду.