Глаза Эвер пронзали меня, они сверлили меня, жадно глядели на меня. Они отказывали мне в шансе солгать, поколебаться, уклониться от ответа, постесняться — я мог только все признать, всем рискнуть, обнажить все.

— Это любовь, Эвер, — признание потрясло мое существо до самого основания, — я люблю тебя. С тех пор, как я встретил тебя в Интерлокене, я любил тебя. 

В воздухе стоял сильный запах масляной краски. Кейд лежал подо мной — мускулистый парень, такой большой, просто огромный, такой сильный. Внутри меня все напряглось, еще когда я открыла дверь и увидела, что он стоит там, и его освещает полуденное солнце. На нем были потрепанные джинсы «Levis», которые выглядели так, как будто их действительно очень долго носили — это были не те нарочно порванные, искусственно состаренные джинсы Билли стоимостью сто пятьдесят долларов. Торс Кейдена обтягивала узкая черная футболка, которая не скрывала мускулов. Он был закален работой и потрепан жизнью. Его ладони на моих щеках были грубыми, мозолистыми, как и в моем сне, но такими нежными. Его глаза, цвета чистого янтаря, были, как жидкий огонь, они обжигали, требовали все, что у меня было, все, кем я была, и то же самое давали мне.

Он хотел меня.

Он любил меня.

Он любил меня? Как? Как он мог любить меня? И знать об этом? Я потребовала, чтобы он рассказал мне, что чувствует. А что чувствовала я?

— Я люблю тебя, Кейд, — я не сказала слово «тоже», не то, чтобы я тоже любила его, я просто любила его. Я всегда любила, но по какой-то причине, которую не понимала, и игнорировала этот факт пять лет.

Он весь задрожал, когда осознал это.

— Правда?

Я не могла не рассмеяться, услышав, с каким удивлением и восторгом он сказал это.

— Правда.

— Но почему?

— Потому что наши души предназначены друг для друга. Потому что... после всего, через что ты прошел, всего, что ты вытерпел в жизни, ты все еще здесь. Ты силен. Ты... мой мужчина. Ты талантлив, но скромен. Ты знаешь меня. Знаешь мои секреты. То, о чем я никому больше не могла бы рассказать. Ты был со мной еще с тех пор, как я была ребенком, девочкой, которая познавала саму себя, и теперь я знаю, кто я, и ты — часть этого. Наши письма стали частью меня, частью моего созревания, частью того, кто я есть. Вот почему я люблю тебя.

Это был так легко сказать. Я думала, что будет тяжелее.

На его щеках проступала черная щетина, подчеркивая янтарные глаза. Кожа загорела от того, что много часов он проводил под солнцем, и Кейд смотрел на меня, не отводя глаз. Я могла бы нырнуть туда и утонуть в его взгляде.

Его губы зашевелились, как будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Однако, все, что я видела, как они шевелятся, немного обветренные и покусанные от того, что он целовал меня, то, как из-за движения лицевых мышц двигалась и щетина. Скулы у него были высокие и крупные, темные ресницы слегка дрожали. Я хотела поцеловать его, поцеловать его нежную кожу под глазами.

Но я ведь могла сделать это, правда? И мне не нужно было мечтать об этом, воображать, представлять это. Я почувствовала, как моя голова опустилась, а губы коснулись его бровей, уголков его глаз, и я наслаждалась его дыханием, пока мои губы ласкали его кожу, наслаждалась тем, как его руки сжимали мою талию.

Он так осторожно держал руки на моей спине, на талии, так старался смотреть мне в глаза, все время отрывая взгляд от моей груди, моей кожи. Я хотела большего. Я хотела всего. Мне было нужно все. Он весь. Я нуждалась в том, чтобы обнажиться перед ним, позволить ему погрузиться в меня. Я нуждалась в том, чтобы взлететь в бескрайнюю ширь небес, которыми были его тело, его прикосновения, ласка и его любовь.

Я никогда раньше не чувствовала такой любви и нежности. Потом ощутила, как меня охватывает страсть, безудержная похоть.

— Эвер... — его голос был низким, таким мелодичным, таким приятным. — Ты... невероятна. Так прекрасна. Я пьянею от твоих поцелуев. Я словно под кайфом от того, что касаюсь тебя. У меня голова кружится от твоей кожи.

От поэзии, скрытой в его словах, я задрожала, обняла его сильнее и, не думая ни о чем, поцеловала. Я обнимала его, чувствовала его адамово яблоко, целовала ямку на его шее, впадинку возле уха, твердую челюсть.

— Ты — это все, что есть, все, что я знаю. Все, что мне нужно, — я прошептала эти слова ему на ухо. — И мне нужно больше. Мне нужен весь ты. Сейчас. Мне нужно все... и сразу. Пожалуйста, Кейд. Я так давно нуждалась в тебе. Не заставляй меня больше ждать.

— Я... сломлен, Эвер, — у него дрогнул голос, когда он сказал это. Это признание вырвалось из самых глубин души.

— И я тоже. Давай исцелим друг друга. Снова сделаем нас целыми.

— Здесь?

Я разочарованно застонала. Я не хотела, чтобы мне напоминали о реальности. О том, что моя частная студия была не заперта, и что окна были открыты, так что все было слышно, даже хотя жалюзи и были опущены.

— Нет. Боже. Черт возьми.

Я соскользнула с него и встала, наслаждаясь тем, как жадно он смотрел на мое тело, а потом отвел глаза, словно смущаясь от того, что разглядывает меня.

Я протянула ему руку, и он взял ее, его ладонь обхватила мои пальцы. Я притянула его к себе, прижалась грудями к его торсу.

— Можешь посмотреть, Кейден, — сказала я ему, — посмотри на меня.

Я расстегнула пуговицу и почувствовала, что рубашка едва-едва прикрывает мои соски.

Он оторвал взгляд от моих глаз, посмотрел вниз, и когда он увидел почти обнаженную грудь, у него перехватило дыхание.

Кончиком указательного пальца он коснулся моей ключицы, провел пальцем так, чтобы отодвинуть край рубашки. Потом его палец скользнул вниз, и он смотрел на меня, пока рубашка скользила вниз, и вот моя левая грудь была обнажена для его взгляда, его прикосновений, а я была бездыханна. Он обхватил мою грудь, приподнял ее, наслаждаясь ее тяжестью, краешком ладони задев мой твердый сосок, и по мне побежали искры. Потом он отодвинул другой край рубашки и стал ласкать правую грудь, а потом встал передо мной на колени, и его пальцы расстегивали последние пуговицы, и я почувствовала, как он целует меня, щекочет языком пупок.

Я провела пальцами по его волосам и попыталась вспомнить, как это — дышать. Кейден целовал меня, двигаясь все выше, проводя губами по моей коже, покрытой мурашками. Его руки скользнули по моей талии, коснулись обнаженной спины, он обнял меня крепче, и его губы стали так нежно целовать округлости грудей, и я издала восторженный вздох, который стал сладострастным стоном, когда его губы сомкнулись у меня на соске. Он захватил его в рот, и меня не стало, была только сладкая боль, которая сотрясала все мое тело, огонь, который полыхал во мне, от сосков до самой моей сердцевины. А когда он потянул мой сосок своими чувственными губами, атмосфера накалилась еще больше, и изнутри меня между бедер хлынул поток страсти.

— Кейд, Боже, Кейд... — выдохнула я, — не останавливайся, прошу, только не останавливайся...

Его губы коснулись другой груди, и у меня закружилась голова, ослабли колени, его руки гладили меня по спине, обнимали за лопатки, скользили по моим плечам и снова вниз, к изгибу округлой попки.

— Ух ты, — пробормотал он, когда понял, что на мне нет трусиков. Его губы оставили поцелуй между моих грудей — от этого пробежала искра — и опустились вниз, все мое тело... что горячее огня? Жарче пламени?

Он отвел взгляд в сторону, и я застонала от того, что он больше не касается своими горячими, влажными губами моей кожи. Но была вознаграждена, увидев пылкую страсть в его глазах, с которой он смотрел на мои интимные места. Он облизнул губы и еще крепче сжал мои бедра, надавливая на плоть с такой же силой, с какой пытался контролировать себя.

— Поговори со мной, Кейд, — мне нужно было услышать его отклик. Нужно было знать, что он думает, что чувствует. Мне было нужно услышать его голос.

— Я хочу тебя, Эвер, — его голос дрожал, — так сильно. Ты была прекрасна, когда тебе было пятнадцать. Ты.. черт возьми, Эвер, теперь ты богиня. Позволь мне поклониться тебе.