Перечитал, задул свечу в кулибинском "светце" и, чтоб не
разбудить огорчавшуюся его ночными бдениями жену, растянулся на скамье
у стола, подложив поддевку под голову. Засыпая, мечтал, как, прочитав
его обозрение, удивится государыня и призовет к себе верного слугу, -
хоть один такой да найдется около нее! - и скажет: "Присоветуй, чем
помочь и как наградить людей, столь отечеству преданных..." И
пойдет... расцветет Славороссия...
4
Толстопятов, узнав в суде, что рассмотрение иска по распоряжению
наместника отложено до представления Шелиховым из Америки документов,
струхнул и усомнился в каком-либо проке этого кляузного дела,
затеянного, в сущности, Голиковым.
В скупку паев Толстопятов вложил собственные деньги. Голиков же,
хотя и согласился разделить прибыль исполу, от расходов и хлопот по
делу сумел уклониться. И провернуть претензию в суде при таком обороте
дела он оказался бессилен, несмотря на то, что их советник Козлятников
знал все входы и выходы и обещался устроить все как нужно. Но все
выходило не так, как нужно, и Толстопятов, следуя основному закону
торгашей - свой карман ближе к телу, решил спасать себя от срама и
убытков.
- Пришел к тебе, Григорий Иваныч, на мировую спор наш кончать...
Не в моем обычае по судам таскаться, подьячих кормить! - попросив
свидания через Полевого, заявился Толстопятов к мореходу.
- Сколько? - не моргнув глазом, спросил Шелихов.
- Да двадцать процентиков для хорошего человека можно скинуть -
за двести тысяч отдаю...
- Неподходяще, дорого, но десять процентов претензии, так уж и
быть, признаю и, хоть выеденного яйца не стоят бумажки твои, двадцать
пять тысяч отступного дам... прости, не знаю, как по имени и отчеству
величать?
- Михаила Доремидонтов сын...
- За двадцать пять в обмен приму, тоже не люблю приказных
кормить. Слыхивал, Михайла Доремидонтыч, пословицу: в цене купец
волен, а в весе и купец не волен?.. Легковесны и сомнительны бумажки
твои: Баранов дунет - по ветру разлетятся они, а я, кстати, в Америку
собрался в это лето...
Хладнокровием и уверенностью Шелихова Толстопятов был сбит с
толку, поторговался немного, махнул рукой на "интерес" Голикова и
отдал скупленные паи за двадцать пять тысяч рублей.
- Эх ты, толстопятый! - шипел на него Голиков, когда узнал о
полюбовном соглашении, против которого никак не мог выступить открыто.
- И подлинно разум у тебя в пятке уместился: верных пятьдесят тысяч
недобрал и десяти тысяч котиковых шкур лишился... Обманул ты меня,
христопродавец, - злобно укорял "златоуст" своего компаниона. - Выходи
из пая и по питейным делам...
- Ну-ну, это ты погоди, - огрызнулся Толстопятов. - Грехи у нас
общие, и ответ исполу делить будем...
Шелихов был доволен, что все обошлось по-мирному. Суд да дело и
кто верх возьмет, а двадцать пять тысяч - не двести пятьдесят тысяч;
таскаться по судам - и впрямь некогда станет заниматься Америкой.
Но маленькая удача в этом нашумевшем было деле Толстопятова
оказалась последним торжеством морехода.
В феврале, в конце разгульной сибирской масленой, в Иркутск
прибыл, привезя на руках высочайший указ об отставке генерал-поручика
Пиля, новый наместник Сибири, действительный статский советник
Христиан Христофорович Нагель.
Поговаривали, что Нагель является выучеником и правой рукой
грозного царского генерал-прокурора князя Александра Алексеевича
Вяземского, прославившегося беспощадными приговорами над Пугачевым и
Радищевым. Вяземский был членом "ближнего совета" последних дней
царицы и лицом, посвященным в "наисекретнейшие материи".
Иркутяне, привычные к помпезным въездам в их город новых
носителей верховной власти, были поражены неслышным и скромным
появлением Нагеля. Еще более поразила их немногочисленная свита нового
наместника, она состояла из сравнительно молодых людей в штатском, и
притом все до одного, по примеру своего начальника, носили дымчатые
очки.
- Не к добру и неспроста эти очки, - решили иркутяне, явясь на
сбор и церемонию представления новому начальству.
Оказалось, что новый высокий начальник все и всех видит насквозь.
Представилась начальству и группа именитых иркутских купцов и
промышленников, среди которых находился и Григорий Шелихов.
- Как же, знаю. В Петербурге вас изрядно вспоминают, - очень
вежливо, даже на "вы" сказал Нагель. - Надеюсь поближе
познакомиться...
Мнения иркутян, чего следует ожидать мореходу после такого
приветствия, разошлись. Большинство утверждало, что Шелихова ждут
новые милости и отличия, меньшинство же - люди с верным чутьем на
недоброе - решило: "Пришел Гришке конец".
- Не к добру он Петербург вспомянул, ты как думаешь? - придя
домой, спросил Григорий Иванович жену, снимая парадный костюм и
рассказывая о своих впечатлениях от нового начальства.
Опасения перемен к худшему усилились, когда через несколько дней
старый наместник Пиль пред отъездом в столицу заехал к Шелиховым
проститься.
- Без меня не оступись, Григорий Иваныч. Я всегда поддерживал
полезное отечеству, а новый... кто его знает? - сомнительно качал
головой Пиль. - К Америке особый интерес имеет, меня о тебе прилежно
расспрашивал, что говоришь и в церковь часто ли ходишь, почему с
сословием своим не в дружбе живешь - видишь, и это знает! - и при
каком капитале ты... Всю переписку по канцелярии, относящуюся к
Америке, к себе затребовал: весьма, говорит, любопытно... Берегите
муженька, кума, горяч он и непоседлив, а меня не поминайте лихом. В
чем надобность будет, отписывай мне, Григорий Иваныч, в столицу, -
все, что в силах буду, сделаю...
Расцеловался со всеми, Катеньке втиснул в руку коробочку с
кулоном алмазным: "Прими, пигалица, на память, а я пред тобой не
виноват", - растрогал всех и уехал.
Отставному наместнику Сибири Пилю не довелось больше встретиться
с мореходом Григорием Шелиховым.
После отъезда Пиля мореход с головой ушел в хозяйственные и
коммерческие дела компании. Подсчитав присланный Барановым из Америки
промысел, выделив из него капитал на постройку кораблей, на содержание
школ для туземцев в Америке и в Иркутске, на выкуп калгов - рабов и
пленных у воинственного туземного населения колоний, рассчитавшись с
кредиторами и поставщиками компании, Шелихов не без сожаления
убедился, что он, как первенствующий директор, вынужден объявить о
выдаче прибыли на пай почти рубль на рубль: по четыреста двадцати семи
рублей на пятисотрублевый пай-акцию.
- За что только дармоеды деньги получат? - подумал он о некоторых
своих компанионах. - Заткну теперь им рты, развернусь, по свободе с
делом...
Наконец он объявил о размерах ожидаемого дивиденда, но сказал,
что выплата будет произведена после реализации товаров, отправленных с
обозами на торг в Кяхту, на ярмарку в Ирбит и посредническим фирмам в
Москве. На лице Григория Ивановича чуть заметно заиграла улыбка: он
увидел, какое впечатление произвело на компанионов его сообщение о
неслыханных размерах дивиденда. Самые злостные ругатели и те
умилились, а Голиков даже не нашелся выступить с обычными своими
каверзными происками, от неожиданности он просто растерялся, когда
Шелихов вслед за тем сказал и о выделении из прибылей десяти тысяч
рублей на постройку в Америке православных церквей и отлитие добрых
колоколов...
Весна в этом году выдалась неверная и холодная. Даже в последних
