Незначительность собственных навигационных знаний не смущала
Шелихова.
"Куками не рождаются, а делаются!" - думал он, вспоминая рассказы
спутников английского мореплавателя. С "кукишами", как в шутку называл
их Григорий Иванович, он встретился лет пять назад в
Петропавловске-на-Камчатке, где Кук в 1778 году спас и привел в
порядок свои потрепанные странствованием корабли только с помощью
русских.
Шелихов поручил вычисление долгот и широт прихваченному из
Охотска штурманскому ученику Митьше Бочарову, а сам решил опереться на
заветную карту тестя и опыт подобранных в партию бывалых
промышленников и матросов. Он представлял себе трудности и опасности
предстоящей экспедиции и по секрету от компанионов дал обязательство
наиболее ценным и нужным людям выделить из своей доли некоторый пай в
добавку к жалованью. Поступясь долей гадательной прибыли, мореход
таким образом обеспечил заинтересованность и поддержку в деле наиболее
надежных людей.
Среди таких выделялись старый партовщик* Константин Алексеевич
Самойлов и бывалый матрос Прохор Захарович Пьяных - участники плавания
на Алеутские острова капитанов Креницына и Левашева. Эти капитаны еще
лет за двадцать до Шелихова возглавляли русскую правительственную
экспедицию в Америку. (* Начальник промысловой партии.)
Чтобы всегда иметь под рукой и Самойлова и Пьяных, Григорий
Иванович, для успеха в науке кораблевождения, поселил их в каюте,
которую занимал с женой. И не столько Григорий Иванович, сколько
Наталья Алексеевна женской заботой и ласковостью завоевала преданность
этих людей шелиховскому делу. Во время трехмесячного плавания она их
обшивала, штопала потрепанное платье, простирывала на стоянках
рубашки, а главное - всегда во-время умела вставить участливое женское
слово, слушая рассказы людей об оставленных дома семьях - женах, детях
и внуках.
К концу плавания сердца всех удалых и буйных зверобоев собрала и
завязала в своей шали Наталья Алексеевна, на ходу пособляя каждому в
замеченных трудностях и огорчениях. И если бы теперь "капитану"
Голикову вздумалось пророчить беду из-за того, что на корабле женщина,
- быть бы ему за бортом.
На втором году пребывания на Кыхтаке, уверившись в мире и
согласии между русскими промышленниками и воинственным племенем
алеутов-коняг, Шелихов пришел к выводу, что наступило время поискать
удачи на материке Америки.
Старый, бывалый охотник-коняга Ва-шели, переселившийся в избяную
деревню, которая возникла на месте временной стоянки русских
добытчиков в Трехсвятительской гавани, завоевал доверие и дружбу
Шелихова. Ва-шели питал искреннюю приязнь к русским и отличался
способностью внятно изъясняться на полуусвоенном русском языке. Он
настолько обрусел, что перестал откликаться на свое туземное имя и
только тогда с достоинством и солидно отзывался, когда к нему
обращались как к "лусу" и "по-луски".
Но, перейдя в деревню, он не хотел перебираться в избу и упорно
оставался в своем шалаше.
- Вот она, вот Васили! - осклабился он в добродушной усмешке,
едва заслышав веселый голос "великого тойона", вползавшего на карачках
в шалаш. Шалаш был раскинут на огромных китовых ребрах - трофеях
Василия в морской охоте.
- Когда ты, Василий, по-людски жить начнешь, в избу переселишься?
Даже за малиной не полез бы в твою берлогу, кабы не дело, - кряхтел и
шутил Шелихов, пользуясь любым поводом донять алеута.
Но Василий лишь смеялся.
Алеуты быстро оценили огнестрельное оружие и бытовые преимущества
жизни русских: пуля догоняла и укладывала недосягаемого для стрелы
зверя; русские прядевые неводы извлекали из океана и рек горы рыбы, -
алеуты ее прежде ловили примитивной удой с костяным крючком, или били
острогой, или вылавливали плетенной из веток ивняка волокушей.
Китайский прессованный чай с леденцами, привезенный русскими, пришелся
алеутам необыкновенно по вкусу. Покуривая русскую махорку, можно было
спокойно обдумывать мысли, а "вотка", чудная водка - хлебнуть ее,
правда, удавалось редко и не всем - казалась напитком богов! Была еще
баня - баня "касяков", - когда попадешь в ее жаркую паровую стихию
после дня и ночи, проведенных в холодном тумане на волнах океана, все
забудешь! И русские не запрещали входить в нее, наоборот - зазывали и
уговаривали бывать в этой бане почаще. Все у "касяков" было чудно и
приманчиво, и только их жило-изба противна алеутам.
- Везде твердо - дерево, много пустоты - до потолка головой не
достанешь, а воздуху нет - не провевает... Не подходит нам ис-ба! -
отрицательно мотали они головами, отказываясь покинуть свои глубокие
зимние землянки и летние шалаши.
Шелихову никак не удавалось переселить алеутов в избы, но он и не
торопился с этим, ждал - сами убедятся в удобствах деревянных изб. А
пока без смущения заползал в их грязные, убогие норы и с завидной
легкостью и ловкостью, усвоенными в разъездах по глухим дебрям Сибири,
приспособлялся здесь к обычаям первобытных людей. Сидя на корточках и
даже не морщась от смрада и грязи туземного жилья, он часами вел с
ними разговор.
- Ну, повтори, Василий, еще раз то, что намедни рассказывал ты о
кенайской стороне, о кенайцах и о русских, кои там жили и нашли конец
своего живота, - сказал Шелихов, отведав рыбьего жиру с кислой ягодой
шикшей, этого первого угощения, которым встречали почетного гостя.
- Васили будет сказать, но слова здесь... прилипли слова, не
могут выходить, - еще раз осклабился алеут и помял себе пальцами
горло.
- А-а, - понимающе отозвался Шелихов, - прилипли, говоришь? Ну,
так на, возьми, опрокинь и выпусти слова! - Григорий Иванович вытащил
из-за пазухи штоф, налил объемистую раковину-чашку и протянул ее
алеуту.
После повторного прополаскивания горла водкой Ва-шели без труда
стал находить русские слова. Он рассказывал о сильном племени
индейцев-тлинкитов. Тлинкиты появились на берегах океана в давние
времена, придя откуда-то из глубины материка. Они осели на выбежавшей
в море земле Кенайского полуострова, а коняг согнали в море, на остров
Кыхтак.
- Отец моего отца рассказывал нам о кровавых войнах с кенайцами,
но вот уже сколько лет назад море легло между нами и смыло кровь и
вражду... В Кенайской земле много черного камня, камень этот горит в
огне и становится желтым, как солнце в зимний день. Только солнце, ты
знаешь, зимой не греет, а черный камень дает тепло...
- Уголь, земляной уголь?! Ты не врешь, Василий?! - воскликнул
Григорий Иванович, не выдержав роли бесстрастного собеседника.
Шелихова давно пленяла мысль о приспособлении угля - земляного
топлива - к рудоплавлению. Он еще на Камчатке слышал от спутников
морехода Кука, будто добротные железные и чугунные части в оснастке
кораблей выплавлены именно на земляном угле, они так называли эту
штуку - coal.* Шелихов не знал, верить или не верить "мошенникам"
англичанам, пока не доведался, что до этого дошли и в России - на
Урале и в Колывани, на Алтае. (* Уголь (англ).)
- А золото, золотишко у них есть? - нетерпеливо спросил Шелихов,
весь подавшись к Ва-шели.
- Золото? Какое оно, зо-ло-то? - осторожно переспросил алеут. -
Его пьют, едят?.. Оно греет?
- Э-эх... моржовая голова! Не понимаешь? - досадливо поморщился
Григорий Иванович. - Золото... желтое, сверкающее, как солнце зимой...
- Не греет?! - пренебрежительно протянул алеут, но тут же, чтоб
