грек Деларов.
Неизвестный Шелихову енисейский купец Толстопятов, никогда не
бывавший в Америке и занимавшийся понаслышке скупкой краденого золота,
предъявил к нему иск. Шелихов усмотрел в этом верно рассчитанный и
тяжелый удар своих тайных врагов. Толстопятов представил в Иркутский
совестный суд претензию на огромную сумму, чуть ли не в двести
пятьдесят тысяч рублей, по оказавшимся у него на руках паям погибших и
умерших в Америке добытчиков. За спиной Толстопятова Григорий Иванович
ясно видел козлиную бородку Голикова, кустистые рыжие брови
Лебедева-Ласточкина и щучье хайло судейского крючкотвора Козлятникова,
хихикающих в кулак: поглядим, мол, как ты, Колумб российский, в этот
раз сухим из воды выйдешь.
Совестный суд вызывал Шелихова повесткой на 1 декабря. Григорий
Иванович мгновенно принял решение: прежде всего просить не
рассматривать дела, пока он не получит по претензиям Толстопятова
справок от Баранова. Баранову же для этого надо послать отсюда копию
иска, с фамилиями и именами людей, и обязательно направить туда, за
океан, толкового человека. Нет! Надо самому в наступающем 1795 году с
открытием навигации отплыть в Новый Свет и самому все на месте
проверить... Великие мошенства откроются!
К кому же с этим обратиться? Только к наместнику, к Пилю!
Григорий Иванович еще раз имел случай убедиться в превосходстве
"тонкой политики" Натальи Алексеевны. Она неоднократно уговаривала его
явить себя пред генералом после возвращения из Охотска. А он
затворился, показал обиду - как будто в гибели Ираклия губернатор был
повинен - и тем обидел старого боевого служаку, единственного человека
из сильных мира сего, который тепло и с умом поддерживал русский почин
в Новом Свете. "Наплевал, Григорий Иваныч, в колодезь, а теперь не
знаешь, как водицы испить?" - уныло усмехнулся Шелихов.
Он нарядился, как делал это в важных случаях, и строгий,
печальный предстал пред наместником.
- Уволь, Григорий Иваныч, уво-оль! - воскликнул Пиль, не дослушав
его просьбы. - Вот где у меня сидят Голиковы, Лебедевы и прочие
сибирские миллионщики... Шелихов с ними! По горло сыт разбирать ваши
тяжбы и кляузы! - похлопал себя генерал по крутому затылку. - И как
это ты с ними не помиришься? Ведь будто бы люди одной породы, одного
сословия! - удивленно и сердито передернул Пиль пышными генеральскими
эполетами на плечах. - И такую советницу еще имеешь... Скажи ей, чтобы
малиной тебя напоила и смягчительного дала, кровь тебе пустила.
Успокоишься - помиришься, по судам таскаться не захочешь...
- Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, что осмелился
побеспокоить малой своей... - и не договорил, перехватило дыхание,
попятился к дверям, не выдержав почудившейся в словах наместника
насмешки.
- Постой, постой! - спохватился наместник, почувствовав, что
лишку и некстати сказал. - Недослушал резолюции, а пятишься... Больно
колючим ты стал, Григорий Иваныч, с тобой и пошутить нельзя! Так они
затеяли это, говоришь, чтоб тебя спихнуть и разорить, а губернию твою
американскую в свои руки забрать? Нет, этого в интересах державы
российской не допущу, не согласен. Дело прикажу отложить, а ты
потрудись с весны в одно лето туда и обратно смотаться, привези
неподкупные свидетельства и разгроми мошенников... Голикова выгони из
компании, христопродавец он и грабитель казны, я до него еще и по
откупам доберусь! Что, отошел? То-то!.. Наталье Алексеевне скажи, чтоб
не кровь тебе отворила, - советнице своей скажи нижайшее от меня
почтение и еще скажи, что всей душой рад тебе и делу твоему помощь
оказать, поелику оно и ты с ним суть полезны отечеству. Прощай,
Григорий Иваныч, прощай, голубчик!
От наместника Шелихов вернулся в приподнятом настроении и в
точности передал "советнице" весь разговор между ними.
- Еще посмотрим, купцы именитые и столичные правители длинноухие,
кто кого! - говорил мореход. - А я доведу свое, свяжу накрепко Россию
с Америкой, и простят мне русские люди за страдание грехи мои, малые и
большие!
- Что тебе сказать, Гришата? Я уже и ума не приложу. Поболее тебя
были люди и падали под злобой и глупостью человеческой, - печально
вымолвила Наталья Алексеевна, словно предчувствуя, что доживает она с
Гришатой свои последние, отсчитанные ему судьбой дни.
Шелихов сделал последнюю попытку привлечь внимание правительства
к поднятому им делу и направил зятю, Николаю Петровичу Резанову, для
представления "при доброй оказии" кому следует обозрение первых
островных русских поселений на американском материке. К обозрению
приложил карту, вычерченную навеки обезвреженным царским ослушником
Ираклием Боридзе.
Было чем гордиться! "Американская губерния", как окрестил
шелиховское открытие Пиль, включала восемь оседлостей - "уездов",
раскинувшихся в океане на островах и на Большой земле - Аль-ак-шак,
сиречь Аляске.
Первая оседлость - десяток русских с несколькими камчадалами -
находилась на самом большом из Бобровых (Командорских) островов, здесь
когда-то нашел свою могилу славный мореплаватель Витус Беринг.
Вторая - на острове Ахта (из Андреяновских), в Коровинской бухте:
пятьдесят русских и шестьсот алеутов да двести семьдесят алеутов на
маленьких соседних островках, около которых, как скотина на траве,
"паслись" на стадах трескового малька великаны киты.
Третья - на Уналашке, самом большом из Лисьих островов, в
Капитанской гавани. Это было поселение "Доброе согласие" - тут среди
тысячи алеутов жил десяток русских.
Четвертая и пятая оседлости - на Прибыловых островах св. Павла и
св. Георгия, они замыкали Бобровое (Берингово) море давних русских
добытчиков.
Наконец, шестая, седьмая и восьмая оседлости раскидывались по
Тихоокеанскому побережью американского материка и на ближайших к нему
островах. Центром их был остров Кадьяк, где Трехсвятительская и
Павловская гавани защищались деревянными крепостями с земляными
укреплениями и пушками. Судостроительная верфь на Кадьяке, заложенная
Шелиховым, превратилась тогда в колыбель русского флота Нового Света.
Среди многих тысяч алеутов на Кадьяке жили сто девятнадцать
русских. В Кенайском и Чугацком заливах, врезающихся в материк, и до
мыса Якутат, под горой св. Илии, были раскиданы крепостцы-фактории:
Павловская, Георгиевская, Александровская, Воскресенская,* Константина
и Елены.* (* Теперь порт Стюард. ** Порт Эчес.)
Словно предчувствуя, что через немного лет русские поселения
появятся на Юконе под северным Полярным кругом и в Калифорнии на юге,
Шелихов обозрение своего подвига закончил, как полагалось по его
мнению, когда говоришь или пишешь высоким особам, витиеватым
заключением. Отдавая "кесарево кесареви", Шелихов отстаивал права
соотечественников и свою "пользу", как завоеванное за собственный
страх и риск руками, умом и отвагой простых русских людей.
Перечел вслух и сам удивился, как складно и убедительно у него
это вышло:
"Без монаршего одобрения мал и недостаточен будет труд мой,
поелику и к делу сему приступал единственно с тем, чтобы в означенном
море землям и островам сделать обозрения и угодьям оных учинить
замечания, а в пристойных местах в отвращение других держав
расположить надежнейшие наши, в пользу свою и наших соотечественников,
занятия. И не без основания питаюсь надеждою, что открою
непредвиденные государству доходы с пользою при том и своею..."
