Говорила она медленно, прерывисто дыша, голосок ее иногда совсем переходил на шепот, и если бы не абсолютная тишина в комнате, то ее слова едва ли были уловимы.

Слезы быстро падали из глаз миссис Травиллы, и прошло несколько мгновений, пока она смогла овладеть своим голосом.

— Мое драгоценное, милое дитя, Он силен спасти самых грешных. «Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха» (1 Ин. 1:7). Он омоет тебя в этом драгоценном фонтане, открытом для греха и всякой нечистоты. Он оденет тебя в одежды Своей праведности и представит оправданной пред троном Божьим без единого пятна и порока. Он Сам сказал это, и разве этого не будет, моя крошка? Да, дитя мое, я уверена, что «начавший в вас доброе дело будет совершать его даже до дня Иисуса Христа» (Флп. 1:6).

— Ох, да, Он будет, я знаю, что Он будет. Любимый Иисус! Мой Спаситель! — бормотала девочка, и улыбка небесного мира и радости озарила ее личико. Она закрыла глаза, и казалось, спала. Аделаида, будучи не в состоянии больше контролировать свои чувства, тихонько вышла из комнаты, чтобы выплакаться не сдерживаясь.

Час спустя Аделаида сидела одна возле кровати, так как миссис Травилла должна была вернуться на несколько часов в Ион. Тетушка Хлоя ушла на кухню, чтобы проследить за приготовлением новых деликатесов, которыми она надеялась возбудить аппетит Элси.

Уже несколько минут Аделаида молча смотрела на маленькое бледное, худенькое личико. Оно было милым, печальным, с отражением кротости и смирения. Глаза ее снова затуманились, когда она подумала о том, чего они боялись.

— Элси, лапочка, милая крошка, — тихо дрожащим голосом проговорила она, с нежностью склоняясь над ребенком.

— Дорогая тетя Аделаида, как вы добры ко мне, — сказала девочка, открыв глаза и с любовью смотря в лицо своей тети.

Послышался звук подъезжающего экипажа.

— Это мой папа? — спросила Элси, вздрагивая и дрожа.

Аделаида подскочила к окну. Нет, это был только добрый сосед, который подъехал узнать, как чувствует себя ребенок.

Сильное разочарование отразилось на выразительном личике девочки, белые веки опустились, и из-под

темных ресниц выступили крупные слезы, тихо скатившиеся на подушку.

— Он не приедет домой, — тихо шептала она, как бы рассуждая с собой. — Ох, папа, я хочу услышать, что ты простил мне все мои непослушания. Я хочу только один поцелуй, прежде чем уйду. Возьми меня к себе на руки, папа, и прижми меня к своей груди, скажи, что ты любишь меня.

Аделаида не могла больше выдержать: трогательный умоляющий голос пронзал ее сердце.

— Милый, милый ребенок! — заплакала она, наклоняясь над девочкой. — Он любит тебя! Я это знаю. Ты очень дорога его сердцу, и ты не должна умирать. Ох, милая, живи ради него и ради меня. Он скоро приедет, и тогда все будет хорошо. Он будет очень благодарен, что не потерял тебя, и никогда ни за что не позволит, чтобы вы снова были разлучены.

— Нет, о, нет! Он сказал, что он не любит непослушного ребенка, — всхлипнула Элси. — Он сказал, что никогда не поцелует меня опять, пока я не подчинюсь... А вы знаете, что я не могу этого сделать. А он, ах, тетя Аделаида, он никогда не нарушает своего слова.

— Ох, Хорас, Хорас! Неужели ты никогда не приедешь? Неужели ты позволишь ей умереть? Такой юной, такой милой и приятной! — причитала со слезами Аделаида, заламывая руки.

Но Элси опять заговорила, и девушка притихла, чтобы послушать.

— Тетя Аделаида, — пробормотала девочка тихим, слабым голосом. — Я очень слабая, чтобы держать ручку, не напишите ли вы за меня кое-что?

— Обязательно, миленькая, я сделаю для тебя абсолютно все, что только смогу, — ответила она.

Затем, повернувшись к служанке, которая только что вошла в комнату, она сказала:

— Фанни, поднеси сюда письменный столик мисс Элси и поставь его рядом с кроватью. Теперь отнеси этот поднос на кухню и можешь не приходить, пока я не позвоню.

Элси вздрогнула и повернула голову на звук открывающейся двери. Делала она это бессознательно, с тоской и нетерпением наблюдала за входящими, а затем опять разочарованно отворачивалась.

— Бедный папа! Бедный, милый мой папа! — бормотала она, ему будет так одиноко без его маленькой доченьки. Мое сердце так болит за тебя, мой родной папочка.

— Тетя Аделаида, — спросила девочка, смотря на нее очень внимательно. — Вы не знаете, каким богатством обладала мама? Сколько бы денег я имела, если бы стала взрослой?

— Нет, дорогая, — ответила она удивленно, потому что даже когда Элси была здоровой, она никогда не интересовалась богатством. — Я не могу точно сказать, но знаю, что это много тысяч.

— И я предполагаю, что это все останется папе, когда меня не будет. Я рада этому. Но я бы хотела часть из этого раздать, если можно. Я знаю, что я не имею права, потому что я еще маленькая, папа говорил мне об этом несколько раз. Но я думаю, что он с удовольствием сделает то, что я хочу с некоторой частью денег, вы тоже так думаете, тетя Аделаида?

Аделаида согласно кивнула, она не решалась заговорить, потому что уже догадывалась, что это ничто иное, как завещание ее маленькой племянницы, которое она просит ее написать.

— Тогда, тетя Аделаида, — продолжал слабый голосок, — пожалуйста, запишите, что я хочу, чтобы мой дорогой папа содержал одного миссионера на часть из этих денег. Я знаю, что он будет заботиться о моей старенькой няне до конца ее жизни, и я надеюсь, что ради его маленькой Элси он будет очень, очень добр к ней и даст ей все, чего она захочет. Я хочу, чтобы он что-то сделал и для миссис Мюррей. Мама любила ее, и я тоже, она всегда была очень добра ко мне и рассказала мне об Иисусе. Итак, я хочу, чтобы папа давал ей каждый год определенную сумму, достаточную, чтобы ей было хорошо. Она уже стареет, и я думаю, что она очень бедная.

— Я все это записала, Элси. Еще что-нибудь? — спросила Аделаида, едва справляясь со своим голосом.

— Да, пожалуйста, — ответила девочка и стала перечислять каждого члена семьи по имени, начиная от дедушки, затем перешла на слуг, определяя для каждого из них какой-нибудь маленький подарок. В основном это были вещи, которые она имела, а некоторое необходимо было купить, если захочет ее папа. Даже мисс Дэй не была забыта, и для нее Элси завещала дорогое кольцо. Своей тете Аделаиде она пожелала отдать папину миниатюру, локон своих волос и маленькое Евангелие.

— И ты в самом деле хочешь расстаться с папиной фотографией, Элси? — спросила Аделаида. — Я думала, что она тебе очень дорога.

— Я не могу взять ее с собой, дорогая тетя Аделаида, — последовал тихий ответ. — Да и он сам не захочет. Я думаю, что вы любите его больше, чем все остальные. Ох, тетя Аделаида, утешьте моего бедного папочку, когда я уйду и он останется совсем один! — воскликнула она, и крупные слезы побежали по ее бледным щекам. — Так тоскливо быть одному, когда никто тебя не любит! Мой бедный, бедный папа! Я — это все, что у него есть.

— Но ты ничего не оставляешь ему, Элси, — сказала Аделаида, вытирая слезы и просматривая то, что она только что написала.

— В моем столе лежит маленький пакетик, адресованный ему. Пожалуйста, отдайте ему это и мою любимую, драгоценную маленькую Библию. Я не могу пока еще с ней расстаться, но потом, когда меня не будет.

Затем она упомянула о том, что уже показала няне место, где бы она хотела быть похороненной, и добавила, что не хочет никаких памятников, а просто белый камень, на котором будет написано ее имя, возраст и текст из Писания.

— Это все. Спасибо вам большое, милая тетушка, — сказала Элси, когда Аделаида закончила писать. — Теперь, пожалуйста, дайте мне ручку и подержите бумагу, я думаю, что смогу написать свое имя.

Несмотря на то, что рука Элси дрожала, подписалась она довольно разборчиво. Затем по ее просьбе бумага была сложена, запечатана и положена в ее стол. Бумагу должны были отдать после смерти Элси ее отцу вместе с пакетиком.

Заметно было, что для девочки это было большим облегчением, так как в последнее время ее это сильно тревожило. Но долгий разговор исчерпал ее последние силы. Аделаида сильно встревожилась, видя, как по личику девочки расплылась смертельная бледность, и она настояла, чтобы Элси лежала спокойно и постаралась уснуть.