— Талли, остановите здесь.

— Я объяснил Дульсимеру, — оправдываясь, произнес Ввккталли, — что я чувствителен к состоянию моего тела, но не ощущаю боль так, как люди или полифемы. Это очень странно, однако когда я начинал рассказывать, у меня создалось впечатление, что он мне не верит. Его манера держаться выражала явный скептицизм. По-моему, именно в этот момент он поверил.

Дисплей продолжал показывать. Зардалу, преисполненный ярости, начал раздирать Ввккталли на части. Сначала он оторвал руки, потом ноги, по одной. Наконец, он отшвырнул кровавый обрубок туловища в сторону. Черепная коробка Талли раскололась, отлетела и была раздавлена зардалу, как яичная скорлупа.

— Талли, Бога ради, прекратите! — Дари потянулась к руке андроида, и в этот момент изображение мигнуло и исчезло.

— Именно на этом месте я и прервал показ. — Талли завел руку за спину и отсоединил кабель. — А когда я взглянул на Дульсимера, он уже был в таком состоянии. Это обморок?

— Похоже. — Дари повела рукой перед глазом полифема. Зрачок не реагировал. — Он застыл от ужаса.

— Не понимаю. Полифемы наслаждаются опасностью. Он сам мне это сказал.

— Что ж, кажется, он насладился больше, чем смог вынести. — Дари наклонилась вперед и схватила полифема за хвост. — Ввкк, помогайте. Он нужен нам в рабочем состоянии, если мы хотим попасть на орбиту Дженизии и найти капитана Ребку и его отряд.

— Что вы собираетесь с ним сделать?

— Оттащить к реактору. Это единственное, что может быстро привести его в чувство — немножко его любимой радиации. — Дари начала поднимать полифема, потом остановилась. — Все это очень странно. Дульсимер запрограммировал выход на орбиту до того, как вы напугали его до полусмерти?

— Он ничего не программировал. Мы проходили сингулярности на автопилоте.

— Пусть так, но теперь мы на орбите захвата. Смотрите. — Экран дисплея над пультом управления перед Дари показывал Дженизию, причем гораздо ближе, чем когда они вынырнули из последней сферической сингулярности.

Талли покачал головой — он рассчитывал траектории почти мгновенно.

— Это совсем другая орбита.

— Вы уверены? А кажется очень похожей.

— Нет. — Талли выпустил из рук Дульсимера и выпрямился. — Мое почтение, профессор Лэнг, я полагаю, что есть более неотложное дело, нежели приведение Дульсимера в чувство. — Он кивнул в сторону дисплея, на экране которого быстро росла Дженизия. — Мы летим не по орбите захвата. Это орбита столкновения. Если мы не изменим курс, «Поблажка» врежется в Дженизию. Через семнадцать минут.

Как и большинство разумных существ рукава, Жжмерлия, когда ему представился случай, прочитал во «Всеобщем каталоге живых существ (подкласс: разумные)» описание своего вида. Как и большинство других разумных существ, он нашел это описание весьма загадочным.

Описание физических характеристик взрослой мужской лотфианской особи нареканий не вызывало. Жжмерлия мог посмотреть в зеркало и согласиться с каждым пунктом: похожее на трубчатый стебель тело, восемь беспрерывно шевелящихся ног, желтые фасетчатые глаза без век. Прекрасно. Здесь спорить не о чем. Огромные лингвистические способности. Несомненно. Но что его совершенно озадачило — так это описание умственной деятельности мужской лотфианской особи. «При столкновении с самкой способность самца к рациональному мышлению просто отключается… Считается, что этот же механизм работает, только в меньшей степени, когда лотфианин-самец контактируете кекропийцами или другими разумными существами».

Неужели это правда? Жжмерлия такого за собой не замечал… Но если это правда, то, возможно он и не заметит? Неужели его мышление меняется в зависимости от общества, в котором он находится? Когда он находился в присутствии Атвар Ххсиал, что могло быть естественнее и правильнее, чем притормозить свои мыслительные процессы и желания в угоду ей? Она же его госпожа! И была ею с момента его выхода из куколки.

Вместе с тем он не мог отрицать, что, когда оставался один, без чьих-либо распоряжений, уровень его активности менялся. Он становился нервным, беспокойным, порывистым, не сосредоточенным, а ум его был в десятки раз активнее, чем требовалось для приятного самочувствия.

Как сейчас.

Он ведь умер. Он должен был умереть. Никто не мог проникнуть в середину неструктурированной сингулярности и выжить. Однако он не мог быть и мертвым. Разум его продолжал работать, переваривая сотни мыслей одновременно. Где он находится, почему он здесь, что случилось с эмбриоскафом? Выживут ли остальные? Узнают ли они когда-нибудь о нем? Как можно параллельно думать обо всех этих вещах? Тем более, способен ли на это мертвый мозг, находящийся в преддверии ада?

Вопрос был риторическим. Он, безусловно, находился в невесомости и, безусловно, не в преддверии ада. Во-первых, он дышал. Во-вторых, чувствовал боль. Его раздирало на части, и теперь он ощущал, как его тело снова собирается, атом за атомом. Зрение тоже к нему вернулось. Когда радужный хоровод вокруг него утих, Жжмерлия обнаружил, что трепыхается посередине пустого замкнутого пространства. Его окружали миллионы сверкающих оранжевых точек, беспорядочно рассеянных в этом пространстве. Он осмотрелся и не нашел ничего, что могло бы послужить масштабом. Он помотал головой, пытаясь изменить угол зрения. Ничего. Все световые точки были на одинаковом расстоянии или же очень далеко.

Значит, он будет висеть здесь, в середине ничего, пока не умрет с голоду.

Жжмерлия подобрал ножки, втянул стебельки глаз и медленно покружился в пространстве. Когда он это делал, то заметил едва уловимую перемену. Часть оранжевого сверкания заслонил крохотный кружок более ровного оранжевого света. Неотрывно глядя на него, Жжмерлия видел, как неуклонно увеличивается появившийся диск.

Диск этот двигался к нему. И по мере того, как он приближался, Жжмерлия понимал, что он во много раз больше его самого. Когда он остановился, то закрывал собой треть поля оранжевых точек. Его воронено-матовая поверхность рассеивала падающий свет, отливая серебром.

Раздался свистящий вздох, словно откуда-то вылетела струйка пара. На поверхности сферы появилась легкая рябь — как на громадной капле ртути. Она изменила форму и превратилась в искаженный эллипсоид. Из его вершины начала расти вверх серебряная ветвь, медленно превращаясь в цветок с пятью лепестками, который затем повернулся к Жжмерлии чашечкой. Раскрытые пятиугольники выдвинулись вперед, а вниз свесился тонкий длинный хвост. Через пару минут безликий шар превратился в дьявола с рогами и хвостом и похожей на цветок головой, смотревшей прямо на Жжмерлию.

Впервые с тех пор, как эмбриоскаф попал в сердце сингулярности, он почувствовал облегчение. Он мог не знать, где он, и как сюда попал, и что с ним случится. Но он знал природу того, что перед ним предстало, и довольно хорошо представлял, что делать дальше.

Он стоял лицом к лицу с разумным созданием Строителей, подобным Тому-Кто-Ждет на Жемчужине или Посреднику на Ясности. Чтобы начать с ним общаться, потребуется какое-то время… Те двое бездействовали более трех миллионов лет и, фигурально выражаясь, заржавели… но спустя некоторое время оба стали понимать язык тех, с кем встретились. Им понадобилось всего несколько фраз, чтобы дело пошло. Как только Жжмерлия понял, что перед ним всего лишь машина, его разум, каялось, поднялся на ступеньку выше.

— Меня зовут Жжмерлия, — проговорил он на обычном человеческом языке. Конечно, он мог бы воспользоваться лотфианским, или хайменоптским, или феромонной речью, но человеческий язык уже хорошо зарекомендовал себя при встречах с творениями Строителей.

Раздалось тихое шипение, будто начал закипать чайник. Голова-цветок задрожала. Казалось, она ждала большего.

— Я прибыл в эту систему со своими товарищами из дальнего уголка рукава. — Так ли это? Чем, собственно, была «эта система»?.. Он мог быть заброшен за десять миллионов световых лет от Дженизии или вообще в совершенно другую Вселенную. Правда, здешним воздухом вполне можно было дышать, да и тело его осталось прежним. Существо перед ним, казалось, выжидало. — Мой корабль наткнулся на сингулярность. Я не понимаю, почему не погиб при этом. Где я нахожусь?