— Но Бурлаков здесь?

Она не ответила, а повторила:

— Приём закрыт.

— Ты что, — высокий мужчина в кителе без погон встал так, что Эркин, чтобы не оказаться спиной к нему, был вынужден отступить на шаг к двери. — по-русски не понимаешь?

— Понимаю, — хмуро ответил Эркин.

Его выгоняли, чего тут непонятного. Он повернулся к ним спиной и взялся за ручку двери.

— В понедельник приходи, — сказал ему в спину мужчина. — Разберёмся с тобой.

Эркин, не ответив, вышел.

На улице он перевёл дыхание и озадаченно выругался по-английски. Ну, надо же какое невезение. Как это Андрей через них прорвался? И что теперь? Стоять под дверью и ждать? А если Бурлакова и впрямь нет? Мало ли что могло перемениться. Ладно. Адрес он помнит, доберётся.

Эркин через плечо покосился на дверь Комитета: ему вдруг показалось, что за ним оттуда следят. Он переложил портфель из руки в руку и решительно зашагал обратно. Как это на конверте было написано? Новоболотинская улица, дом шесть, квартира пятьдесят шесть. Найдёт.

Первый же встречный объяснил ему, что если свернуть у булочной и пройти к аптеке, то там остановка автобуса. Эркин поблагодарил и отправился в указанном направлении.

Сегодня приём закончился раньше обычного. Без двенадцати восемь закрылась дверь за очередным посетителем, и следующий не вошёл. Бурлаков выждал ещё две минуты: вдруг кто-то всё-таки там волнуется, не решаясь войти, — и взялся за сортировку скопившихся за день бумаг.

— Ты надолго?

Бурлаков поднял голову и улыбнулся незаметно вошедшей Марье Петровне.

— А что, Синичка?

— У Котика дата сегодня. Мы у Селёдыча собрались.

— Иду, — сразу захлопнул папку Бурлаков. — По сколько скидываемся?

— По трёшке, Энжи отдашь.

— Идёт, — Бурлаков улыбнулся. — Наш Ангел, как всегда, на казначействе.

Клички вместо имён — значит, они опять в своём узком кругу всё переживших и выживших назло всему, кругу, где ничего никому не надо объяснять.

В кабинете Селёдыча, и так, мягко говоря, непросторном, тесно от сдвинутых столов и стульев, разнокалиберных и разномастных тарелок, чашек и стаканов, суеты и бестолковой, но очень дружественной толкотни. Какую дату отмечаем, никто не уточняет, да и не всё ли равно, а хоть пули, что мимо просвистела, а что, чем не дата? Конечно, в трактире или ресторане красивее, вкуснее, но не душевнее, да и дороже намного. Это тоже приходится учитывать.

Бурлакова встретили традиционным:

— Начальство не опаздывает, начальство задерживается!

Бурлаков высказал милостивое удовлетворение, поцеловал Котика в лобик, щёчки и ручки под залихватские комментарии окружающих и призывы беречь глаза от Синичкиного гнева.

— Поступило редкое по оригинальности предложение, — перекрыл общий гомон Селёдыч. — Выпить!

— А также тяпнуть…

— Вздрогнуть…

— Клюкнуть…

— Глотнуть…

— Дёрнуть…

— И дерябнуть…

— И так далее со всеми…

— Втекающими…

Дешёвые вино и водка, лимонад, немудрящая закуска, дешёвая колбаса, конфеты, консервы прямо из банок, что свести мытьё посуды к минимуму, тянущиеся над столом во всех направлениях и сталкивающиеся руки со стаканами и вилками. И главное — смех, дружеские подначки и блаженное чувство безопасности, к которому и за столько месяцев ещё так и не привыкли. Разрумянившиеся лица, блестящие глаза… Даже Церберуня смеётся совсем открыто и по-доброму.

— Сегодня всё нормально? — спросил Бурлаков.

— Да, — Церберуня вдруг хихикнула. — Индеец даже был.

— Индеец? — удивился Селёдыч. — Ему-то к нам зачем?

— Не скандалил?

— Да нет. Повернулся и ушёл.

— Ага, как Крошку-Жердяя увидел, так и развернулся.

— Ну да, я только руку в карман сунул, так и подействовало.

— Вот и ладно.

— У них где постпредство? — спросила Котик.

— На Маканина, за троллейбусным депо.

— Ну и надо было его туда направить, — сказал Бурлаков и тут же забыл об этом.

К ним часто забредали путавшие их то с Ветеранским Комитетом, то с Министерством Социальной Защиты, а теперь, значит, и с постпредством Союза Племён. Ну, бывает, ничего экстраординарного не случилось.

— Поступило новое предложение, — провозгласил Селёдыч. — Оригинальное и своевременное. Выпить!

Ему ответили дружный смех и чоканье кружками, стаканами и чашками.

Потом Котику вручили подарок: две кастрюли, сковородку и чайник. Чтобы своё хозяйство полнилось и росло. Котик от полноты чувств — она ждала очереди на муниципальную квартиру и пока жила в меблирашках — расплакалась, и её стали утешать и успокаивать. Кухня в меблирашках общая, одна на коридор, готовят чуть ли не по очереди, а посуда такая нарядная, как вынесет она её на кухню, так все соседки от зависти поумирают и перестанут шпынять Котика за бедность и бесхозяйственность, и зауважают её со страшной силой.

— За такое надо выпить! — предложил Селёдыч, наливая себе минералки.

Эту бутылку он открыл заранее и взболтал, чтобы газ вышел, чтоб по виду от водки не отличалась. Свою норму он ещё первым тостом на полглотка перекрыл. Это Кроту хорошо: ничего не отбито, нигде не порезано, ничем по голове не стукнуто, вот и пьёт, не хмелея. А ему нельзя, от спиртного сразу «в голове кружение и в членах недержание». Но тем и хороши такие застолья, что все о всех всё знают и понимают, а виду не подают и подыгрывают.

До нужного дома удалось добраться без особых проблем. Большой девятиэтажный дом, второй подъезд. Эркин толкнул тяжёлую деревянную дверь и вошёл. Пол выложен серыми в чёрных прожилках квадратными плитами. «Мрамор» — вспомнил он, да, на природоведении в началке им даже образцы тогда показывали, белый, розовый и серый мрамор. А это что за дверь без номера? Ладно, посмотрим. Ступени были тоже мраморными. Эркин снял шапку и стал медленно подниматься, ведя рукой по тёмному гладкому дереву перил.

На втором этаже четыре двери с номерами и одна опять без номера. Странно. Он даже постоял перед ней в раздумьях, но решил, что это потом выяснит, а, может, здесь на каждом этаже комендант или дежурный и это его комната, а он вломится… И вообще, чего он время тянет? Уже приехал, такие деньги потратил, школу пропустил. И ведь всё сам, никто его не дёргал и не толкал, так чего тянуть? Ещё этаж. Ещё. Ну, вот и пятый этаж, пятьдесят шестая квартира. Эркин перевёл дыхание, пошаркал подошвами бурок по чёрному щетинистому коврику перед дверью и нажал кнопку звонка.

Дверь ему не открыли. Там была тишина, тишина пустой квартиры. Вот влип! Что же теперь делать? От растерянности даже длинно выругался вполголоса сразу на двух языках.

Веселье ещё продолжалось, но уже начали потихоньку расходиться. Одной из первых ушла Львёнок.

— Гуля одна дома, — объяснила она.

— Конечно-конечно, — закивала Котик. — Ты ей вот, конфеток захвати. И яблоко.

— Спасибо, но…

— Бери-бери, ей расти надо.

— И учиться, — вмешался Крючник. — Для мозгов сахар нужен. Крот, подтверди!

— Точно, — авторитетно изрёк Бурлаков.

— Уговорили, — рассмеялась Валерия Леонтьевна, делая кулёк из салфетки и укладывая туда три карамельки и красное, блестящее, будто лакированное яблоко. — Котик, я тебя ещё раз поздравляю, всем привет, я пошла.

— Счастливо.

— Львёнок, Гульке привет.

— Удачи, Львёнок.

На улице Валерия Леонтьевна озабоченно поглядела на часы. Надо же, уже почти десять. Как время в застолье летит — ужас прямо. Конечно, гуля не маленькая, четырнадцатый пошёл, но всё же… ребёнок есть ребёнок. Уроки она, конечно, не сделала, и суп не разогрела опять же наверняка, так холодным и пообедала. Говоришь ей, говоришь, что это вредно, что горячая еда для пищеварения полезна, и как об стенку горох. Ведь не отнимет никто, так подогрей, налей в тарелку, сядь за стол и поешь нормально, так нет, наверняка опять прямо из кастрюли холодного нахлебалась. Ох, Гуля, Гуля… И темно уже как. Говорила ей не гулять в темноте: город большой, мало ли что может случиться. И никакой опыт не поможет. Что бы там ни было, а она — девочка, слабая, наивная, доверчивая, а все её словечки и ужимки, нахватанные в угоне по спецприёмникам, распределителям и ещё бог знает где, обманывают только учителей в школе. «Трудная девочка». Конечно, трудная. С её-то судьбой. Но опытного негодяя… Нет, будем надеяться на лучшее.