— Теперь домой, племяшка, — весело сказал Андрей, когда они вышли из сладкой духоты магазинчика на морозную свежесть улицы.

— Не на улице же есть, — солидно согласилась Алиса, снова беря Андрея за руку.

Пока они дошли до дома, потемнело и снегопад усилился. В подъезде Андрей снял и отряхнул ушанку, перчаткой оббил снег с Алисы. Стоявшим в углу общественным веником обмели ноги, чтоб не таскать снег на лестницу и по коридорам.

— Ну вот, пошли домой, племяшка.

— Ага, — согласилась Алиса и вдруг спросила: — А Эрик вернулся?

Андрей медленно покачал головой.

— Нет, Алиса, он в понедельник приедет.

— Тогда, — Алиса вздохнула и погладила пакет. — Это на понедельник оставим, да?

Андрей взял её за руку и повёл к лестнице.

— Это ты здорово придумала, — задумчиво сказал он. — Но, знаешь, мы ещё можем купить. Я в первую смену в понедельник, зайду по дороге и куплю. Как раз свежее всё будет.

— Ну да, — согласилась Алиса. — А то засохнет.

— Правильно, — кивнул Андрей.

Надо же, как она к Эркину…Ну, так и понятно: ей-то он — отец.

Додумать Андрей не успел, так как они уже пришли.

Женя встретила их обычным возгласом, что они молодцы, а у не1 всё гот ово и давайте быстренько раздевайтесь, мойте руки и за стол.

Андрей Жене пакет со сластями, отнёс в свою комнату портфель и пошёл в ванную. Алиса его опередила, и случая подёргать её за косичку и обрызгать водой не представилось. Ну ничего, он ещё своё возьмёт.

За столом всё было как обычно. Тольке\о Эркина нет. Женя, забывшись, чуть даже тарелки ему не поставила. И, когда поели, Алиса убежала к себе, а Женя взялась за посуду, Андрей предложил:

— Давай я сегодня у вас заночую. Ну… мало ли что.

Женя удивлённо посмотрела на него.

— Это же твой дом, Андрюша, ты чего? И что может случиться? Спасибо, конечно, но у тебя свои планы были, да?

Андрей неопределённо повёл плечами, но ответить не успел, потому что в кухню вернулась Алиса и немедленно влезла со своим предложением.

— Андрюха, ты в гости не идёшь? Тогда пошли играть. Мам, ты домой всё и тоже приходи.

И Андрей захохотал.

Алиса взяла его за руку и повела к себе, где на стол была уже выложена новая, только на этой неделе купленная игра, где надо бросать кубик с точками и передвигать фишки.

— Вот, — сказала Алиса. — Давай. Тебе какой цвет? Чур, мой красный.

Андрей выбрал синий, они сделали по ходу и пришла Женя. Ей достались зелёные фишки.

— Мы по ходу всего сделали, мам, ты догонишь, — утешала её Алиса. — Лишь бы Андрюха не жухал.

— А за это, племяшка, я тебе ещё ввалю, — пообещал Андрей, выбрасывая на стол кубик. — Шесть моих.

До чего же вязкая штука — игра. Даже такая. Ведь ни ума, ни ловкости не надо, и ставок никаких, а затягивает. И Женя развеселилась. Кон за коном с шутками, прибаутками, подначками. Ну, и не без плутовства, конечно.

Ровный безостановочный стук колёс под полом, ровный спокойный разговор под бессчётное количество стаканов чая, и так же неспешно густеющая темнота за окном. И вот уже на мелькающих мимо перронах горят фонари, искорками пролетают окна домов, и снег уже густо синий. Незаметно изменился и шум в вагоне: хлопают полки, вытаскивают чемоданы и узлы, снимают с верхних полок сумки.

Эркин взял джинсы и рубашку и пошёл в уборную переодеваться. Удалось успеть до основного наплыва. Возвращаясь, зашёл к проводнику расплатиться за постель и чай с сахаром и печеньем. Ну, и чаевые, конечно. Десятка набралась, как нечего делать. Когда он вернулся в отсек, стол был уже убран и даже опущен, чтобы не мешал собираться.

Эркин убрал костюм и мыльницу с полотенцем в портфель, переобулся и, чтобы не мешать Матери и Герману, ушёл с Михаилом курить в тамбур.

— Знаешь, — Михаил как-то удивлённо смотрел на Эркина. — А ты ведь первый индеец, ну, с кем говорил. Вы все такие?

Эркин пожал плечами.

— Не знаю. Разные, наверное.

— Ну да, — кивнул Михаил. — Люди, они разные, конечно, а всё-таки…

— Не знаю, — повторил Эркин и усмехнулся. — Я ведь не жил… в племени, даже языка не знал, только в этом году начал учить. И знаешь, кутойс, ну, учитель, он воевал, в пехоте.

— Индеец? — удивился Михаил.

— Да. Он говорил как-то, что добровольцем, так? — и сам себе ответил: — Так. И ещё я видел, ещё… там, в Алабаме, индейцы, в форме, с орденами.

— Слышал о таких, — согласился Михаил. — Но сам не видел.

Они докурили, выбросили окурки в щель под колёса и вернулись в вагон.

— Подъезжаем, — встретила их Мать. — Давай, как следует, ремень твой где?

Герман, уже в подпоясанной гимнастёрке сидел у окна, насмешливо глядя на брата. Эркин тоже сел к окну, но смотреть было уже не на что. Вернее, россыпи огней ни о чём ему не говорили. Хотя… ну да, похоже, уже по городу едем. Огни подступают, становясь окнами и фонарями, промелькнуло снизу шоссе с машинами, в проходе толпятся уже одетые для улицы люди с чемоданами и узлами. Мать, Герман и Михаил тоже оделись, поезд стал замедлять ход. Эркин встал, надел ушанку, полушубок, застегнулся. Поезд остановился, и стоявших в проходе качнуло.

— Ну, — Герман протянул Эркину руку. — Спасибо за компанию. Бывай.

— До встречи, — улыбнулся Михаил.

— Бывайте, до встречи, — попрощался с ними рукопожатием Эркин.

— До свидания, удачи тебе, — попрощалась Мать.

— До свидания, и вам удачи, — ответил Эркин.

Из вагона он вышел чуть ли не последним, но спешить ему особо некуда. Андрей всё так объяснил и рассказал, что ни расспрашивать, ни разыскивать не надо.

Он шёл в общей толпе, с интересом разглядывая окружающее, но ни в его походке, нив лице не было растерянности. И это, а, может, и угадываемая опытным глазом сила удержала вокзальных попрошаек и карманников на расстоянии.

Посадка на автобус так же прошла вполне благополучно. Как и предупреждал Андрей, народу было… не продохнуть. Эркин, когда его со всех сторон стиснуло и прижало, невольно вспомнил тесноту камер распределителей. Правда, угрозы в этой тесноте он чувствовал, но всё равно — неприятно. Да и если сейчас по карманам шарить начнут, то не убережёшься. И, вывалившись на своей остановке, он первым делом проверил карманы и портфель. Но всё было в порядке, и Эркин отправился на поиски арки-прохода. Хотя и искать-то особо не надо: вот она.

Останавливаться у витрин он не стал, оглядел на ходу, но внимательно. Красиво, богато, но… но ничего такого им не нужно. Сервиз у них, который Джонатан подарил, будет и подороже, и покрасивее всего, что выставлено.

Проход, улица, светящиеся окна домов и плотно закрытые двери подъездов. Снега нет, но холодно, что хорошо: лужи замёрзли, и бурки не испачкаются, а то он уже в дороге вспомнил, что Царьград на юге, а, значит, там ещё осень, и пожалел, что поехал не в сапогах. Сапоги-то отмыть куда легче, чем бурки отчистить. Ошибся, значит, а хорошо. Иногда и промашка на пользу. А вот и третий угол, теперь направо, мимо ограды и церкви. Ага, вот и она. Ты смотри, какая громада. Прохожих немного, вернее, он их не то что не замечает, а не обращает внимания. Вот и дом. Как и описывал Андрей: три этажа, весь украшен, как… как торт, а рядом с дверью табличка.

Эркин посторонился, пропуская вышедших из дома трёх мужчин, зачем-то внимательно прочитал табличку и, проверяя себя, посмотрел на часы. Успел. Он толкнул дверь и вошёл. Как тогда в комендатуру.

Но вместо стола стеклянная будочка у входа, вместо военного немолодая женщина с настороженно злыми глазами, и главное — его сразу, он даже поздороваться не успел, встретили отказом.

— Приём закончен.

Эркин растерялся.

— Но мне к Бурлакову. Он принимает до восьми, ещё есть время, — попытался он объяснить.

— Приём закрыт, — громко почти криком повторила она.

Из глубины вестибюля, привлечённый, видимо, её голосом, направился к ним мужчина. И Эркин сделал ещё попытку.