Благодаря этому Адрианов, оставив всякую инициативу и исполняя только глупые и несуразные распоряжения Юсупова, проявил полную несостоятельность и попустительство во время глупейшего погрома немцев, вернее просто открытого грабежа под фирмой "немцев" — этого позора, случившегося в Москве в мае 1915 г. По моему докладу тогда Государю по возвращении моем из Москвы, Адрианов был отчислен от должности, но об этом я буду говорить в свое время.
16 февраля возобновились заседания губернского земского собрания, на котором постановлено было предъявить гражданский иск прежнему составу управы за понесенные земством убытки вследствие упущений в делопроизводстве корзиночной мастерской в Вяземах. С этим постановлением собрания я не согласился и, опротестовав его, внес в губернское по земским и городским делам присутствие для отмены. Мотивировал я свой протест тем обстоятельством, что нельзя делать постановления о предъявлении иска, не разрешив предварительно вопроса о незаконности тех действий, коими старой управой был нанесен ущерб земскому хозяйству. Губернское присутствие согласилось со мной, и постановление было отменено.
Представители старой управы таким постановлением остались недовольны. Не усматривая в своих действиях ничего незаконного, они предпочитали разбор дела на суде, а не прекращение его административным порядком, каким являлось постановление губернского присутствия. Поэтому представители старой управы во главе с Головиным решили внести в ближайшее чрезвычайное земское собрание подробно мотивированное заявление с доказательствами возможности предъявления им иска. В конце концов гражданский иск предъявлен не был, сумма ущерба представляла собой всего три тысячи руб. с небольшим, да и не следовало его вовсе предъявлять, так как злоупотреблений, повлекших ущерб, конечно не было. Собрание погорячилось.
В том же присутствии, в котором было отменено постановление о предъявлении иска, рассматривались и неправильные действия Воскресенского городского старосты и Рузской земской управы во главе с Цыбульским. Присутствие постановило первому объявить строгий выговор за несвоевременные записи расходных денег, а относительно Рузской земской управы представить министру внутренних дел об объявлении такового же выговора всему составу управы во главе с председателем ее Цыбульским за неотопляемость больниц в уезде.
18 февраля дворяне и земцы чествовали меня обедом в ресторане "Эрмитаж". Обед был многолюдный, трогательный, было провозглашено много тостов на почве объединения дворян, земцев и администрации. У моего прибора лежало художественное меню, любезно исполненное акварелью членом губернской земской управы С. К. Родионовым в русском древнем стиле.
Меню изображало Кремль, от которого гирляндой спускались гербы Московской губернии и уездов, как бы отвечая тому, что и в 17 веке, когда впервые начало слагаться русское земство, то и тогда оно слагалось и тянулось возле Москвы и к Москве. Это очень ярко было подчеркнуто в речи графа П. С. Шереметева, когда он говорил о роли земства в объединении общественных сил.
14 февраля из Мюнхена получено было известие о кончине А. И. Чупрова — известного профессора Императорского Московского университета и весьма популярного среди молодежи. Он известен был своими талантливыми трудами по политической экономии, пользовался большой любовью со стороны студенчества, которое наполняло всегда его аудиторию. Он подкупал слушателей своей необычайной чуткостью, был человеком очень добрым и всегда был готов прийти на помощь каждому. Он профессорствовал с 1874 по 1899 г. Я познакомился с ним в 1897 г., во время всероссийской переписи, когда мы одновременно с ним состояли членами Московской переписной комиссии, бывшей под председательством старика Ахшарумова — председателя межевой канцелярии в Москве. Он оставил тогда во мне очень хорошее впечатление.
А. И. Чупров умер совершенно неожиданно, от разрыва сердца, на квартире мюнхенского профессора Лотца, в ту минуту, когда он пришел его навестить и здоровался с его женой. Он почувствовал себя дурно и тут же скончался. Тело Чупрова прибыло в Москву 3 марта, отпевание происходило в университетской церкви, похороны — на Ваганьковом кладбище. Присутствовала масса народа, всевозможные депутации, венков было бесконечное количество. Я присутствовал при его отпевании в университетской церкви.
С начала 1908 г. ко мне вдруг стали поступать анонимные жалобы по разным делам, главным образом касавшиеся городского управления Павловского Посада, большинство жалоб были присланы по почте со штемпелем "Павловский Посад". Вообще я должен сказать, что очень редко получал анонимки, так как все привыкли к тому, что я на них никогда не обращал внимания и не читая бросал в корзинку. У моего подъезда дома губернатора был ящик для опускания прошений. Ключ от этого ящика находился у меня, я сам его вскрывал и вынимал находившиеся в нем бумаги и письма. Иногда попадались обыкновенные письма с наклеенными марками на имя разных лиц, которые по рассеянности нашей публики опускались в мой ящик вместо почтового.
Над ящиком было соответствующее объявление, гласившее о том, что ящик вскрывается мной и все прошения, туда опускаемые, попадают непосредственно в мои руки, при этом была и оговорка, что прошения и письма без подписи или с подписью, но без адреса, как анонимные, не будут читаться, а подвергаться уничтожению. И вдруг, совершенно для меня неожиданно, на меня посыпались анонимки из Павловского Посада.
Я решил тогда обратиться к населению Павловского Посада с следующим объявлением:
"К жителям Павловского Посада. Ко мне в значительном количестве стали поступать за последнее время из Павловского Посада неподписанные (анонимные) жалобы жителей на действия городского управления и по другим делам. Имея в виду, что каждый обыватель Посада имеет полное право открыто, не скрывая своего имени, заявлять мне о неправильных действиях как городского управления, так и других местных властей, и что каждый скрывающий свое имя поступает нечестно, не желая или боясь подтвердить личным показанием свое заявление, объявляю жителям Посада, что такие анонимные заявления я, не читая, буду уничтожать, так как безымянному доносу не может быть дано никакой веры.
Вместе с тем обращаюсь к жителям Посада с просьбой воздействовать на своих сограждан к прекращению предосудительного обычая посылки анонимных кляуз и доносов. Такого рода доносы только кладут тень на город. Пусть каждый житель Посада идет ко мне открыто с своей жалобой, если она справедлива, или пишет мне за полной своей подписью и верит, что такую справедливую жалобу я всегда готов удовлетворить".
2 марта в Петербурге скончался состоявший при особе Государя императора генерал-адъютант О. Б. Рихтер. Это был маститый старик, он был генерал-адъютантом еще Александра II с 1871 г., в царствование же Николая II был назначен состоящим при особе Государя в 1898 г. Рихтер был долгое время командующим Императорской главной квартирой и начальником Канцелярии по приему прошений на высочайшее имя, и состоя в этих должностях, сеял вокруг себя много добра. Ко всем обращавшимся к нему он относился со свойственной ему доступностью, мягкостью и добротой, для каждого у него находилось слово утешения, он имел способность терпеливо выслушивать каждого, с какой бы несуразной просьбой к нему бы ни обращались. До конца своих дней он сохранил доброту и любовь к людям. Все Государи, от Николая I, при котором он начал свою службу, и до Николая II, глубоко уважали его за его честную безукоризненную натуру и за правдивость.
Николай II, узнав о кончине О. Б. Рихтера, прислал его вдове нижеследующую депешу: "Государыня императрица и я со скорбью получили известие о кончине вашего мужа. Оттон Борисович был верным другом и честным слугою моего деда и отца. Я его любил и уважал, как самого близкого мне человека. Да поможет Господь перенести эту тяжелую утрату. Николай".
