Я долго уговаривал Гершельмана не отменять приговора, приводя эту статью и циркуляр, но он, будучи упрям и не желая ни с чем считаться, как только со своим личным мнением, несмотря на мои горячие протесты, все же сделал по-своему. Затем, когда открылась Дума второго созыва, то Дума единогласно после речи члена Думы В. А. Маклакова приняла запрос по этому делу к Председателю Совета Министров о незакономерных действиях Гершельмана. 30 апреля 1907 г. в ответ на этот запрос выступили министры: военный — Редигер, юстиции — Щегловитов и товарищ министра внутренних дел Макаров. Все они говорили в защиту Гершельмана, но весьма неубедительно, особенно Щегловитов и Макаров приводили весьма шаткие доводы. После дебатов и новой речи В. А. Маклакова Дума большинством против 8 голосов нашла, что незакономерные действия Гершельмана установлены и что объяснения министров неудовлетворительны.
На этом деле я окончательно разошелся с Гершельманом, подумывал даже уйти, и наши отношения остались натянутыми. Но это было последнее столкновение мое с ним. Гершельман был вызван в Петербург, после чего его отношение к передачам дел в военно-полевой суд значительно изменилось, и ряд последующих дел уже в декабре месяце направлены были в военно-окружной суд.
30 ноября состоялись похороны убитого городового в Павловском посаде. Я ездил на похороны, в которых принимал участие весь город. В этот день в Московском уездном земском собрании состоялись выборы — председателем управы выбран был Фирсов, членами — Месснер, князь Оболенский и Ржевский.
2 декабря получено было известие о новом злодейском покушении на бывшего московского генерал-губернатора Дубасова в Петербурге. В 12 часов дня Ф. В. Дубасов вышел из своего дома на прогулку в Таврический сад, но не успел сделать и 50 шагов, как неожиданно три молодых человека — юноши, из них один был в студенческой форме, сделали ряд выстрелов по направлению к Дубасову. К счастью, ни одна пуля не попала. Потом один из них бросил бомбу. Дубасов упал, но тотчас поднялся и, упираясь на палку, подошел к покушавшемуся на него, которого уже держали агенты, и стал его рассматривать. У Дубасова оказалась неопасная рана на левой ноге.
Весть эта глубоко взволновала всех знавших Дубасова, в Москве она передавалась от одного к другому. Поехав в Петербург к 6 декабря, ко дню тезоименитства Государя императора (в этот день Рейнбот был зачислен в Свиту), я на другой день посетил Дубасова, который как всегда был бодр, но сокрушался, что казнили этих юношей, которые на него покушались. Он говорил, что когда смотрел на того юношу, который стрелял в него, то видел такие испуганные глаза, что видно было, что он сам испугался, что стрелял. Дубасов находил, что таких невменяемых юношей нельзя убивать, и писал даже Государю, прося судить юношу общим порядком, но его просьба не была уважена.
15 декабря состоялось открытие чрезвычайного губернского дворянского собрания под председательством П. А. Базилевского. Собрание открыто было генерал-губернатором Гершельманом, который обратился к дворянам с приветствием. Первый вопрос, поднятый на собрании, — о выходе в отставку губернского предводителя дворянства князя П. Н. Трубецкого и о предложении депутатскому собранию поместить его портрет в предводительском зале и образовать одну или несколько стипендий в одном из учреждений московского дворянства, вызвал заявление одного из членов собрания дворянина Андреева. Он сказал, что так как одним из главнейших достоинств князя Трубецкого было умение примирять различные течения среди дворян и избегать возникновения раздоров, то лучшим способом почтить его память было бы снять с обсуждения вопрос о Выборгском воззвании, которое может вызвать рознь в дворянстве. В зале послышались голоса неодобрения, с ним не согласились и перешли к вопросу о Выборгском воззвании и отношении дворян к лицам, его подписавшим.
Собрание предводителей и депутатов полагало, что московское дворянство должно громко присоединить свой голос к голосу тех дворянских обществ, которые в подобных же случаях устраняли виновных от участия в их собраниях. Поступив таким образом, московское дворянство не только исполнит свой долг, но в то же время протянет руку тем дворянским обществам, которые назвали настоящим именем поступок лиц, подписавших Выборгское воззвание, и тем самым последует делу объединения русского дворянства.
Дело шло о Ф. Ф. Кокошкине, которого депутатское собрание полагало устранить от участия в выборах и прочих действиях собраний дворян, как губернских, так и уездных, предоставив ему через предводителя своего уезда представить собранию для своего оправдания объяснения, какие он найдет нужным, дабы вопрос о решительном его исключении обсуждался бы на следующем губернском дворянском собрании. По этому вопросу возникли горячие прения — В. Н. Мартынов предлагал отложить обсуждение до более благоприятного времени, когда можно будет хладнокровно судить обо всем этом; князь Е. Н. Трубецкой также хотел говорить, но П. А. Базилевский, ввиду отсутствия у него ценза, не допустил его, чему выразил протест Ю. А. Новосильцев.
Н. В. Давыдов (председатель окружного суда) сказал, что пока суд не вынес своей резолюции, дворянам рано говорить об этом, тем более что многие не знают сути дела. Он, например, не читал воззвания и не знает, что в нем написано. К этому присоединился и Андреев. Граф Хребтович-Бутенев соглашался, что воззвание отвечает понятиям "явного и бесчестного", но что все же лучше подождать решения суда. А. Д. Самарин решительно высказывался против откладывания. Он полагал, что самый факт внесения предложения об исключении дворянина указывает, что единомыслия в дворянстве нет, да и быть не может. По его мнению, дворяне виноваты уже тем, что и так долго молчали. "Пусть же мы обрисуемся, — сказал он. — Пусть все знают, каковы мы", — прибавил он. Он говорил далее, что вот советуют отложить до окончания следствия, но ведь неизвестно, вдруг дело прекратят, тогда придется опять собираться. Он удивлялся, что Н. В. Давыдов, будучи председателем суда, не знает содержания воззвания, что странно не знать воззвания, которым усыпали улицы в провинции. "Всякий знает о воззвании, — говорил Самарин, — и потому надо рассмотреть немедленно". Князь А. Г. Щербатов поддержал Самарина и добавил: "Поезжайте в Рузу, и вы увидите, что там сделано, наше осуждение будет не осуждением лица, а целого явления. Из Рузского уезда выслано много, а главарь там". На голоса: "Кто?" — "Князь П. Д. Долгоруков", — ответил князь А. Г. Щербатов. M. M. Щепкин, Семенкович и Д. Н. Шипов присоединили свои голоса к отложению дела. А. Д. Самарин, возражая им, опять сказал, что "наш суд не карает, а охраняет сословие".
Баллотировкой 180 голосами против 87 постановлено было рассмотреть не откладывая. После последовавших за сим прений предложение депутатского собрания было поставлено на баллотировку и 192 голосами против 80 было принято.
18 декабря открылось губернское очередное земское собрание под председательством исправляющего должность губернского предводителя дворянства П. А. Базилевского. По открытии заседания Базилевский доложил собранию полученные им от меня предложения об отстранении от исполнения обязанностей гласных М. А. Комиссарова и С. А. Муромцева как привлеченных к суду по 129 статье Уголовного уложения, и В. В. Пржевальского, и графа С. Л. Толстого как вступивших в число гласных в качестве кандидатов, которых в земском собрании законом не предусмотрено. Последнее мое предложение вызвало ряд весьма острых прений. Многие из гласных находили мое распоряжение незаконным, говорили, что в прошлой сессии был точно такой же случай, когда гласные Осетров и Столповский вступили в качестве кандидатов и это не было опротестовано. В конце концов председатель собрания поставил вопрос на баллотировку, признает ли собрание для себя обязательным мое предложение об удалении из состава гласных В. В. Пржевальского и графа С. Л. Толстого. Большинством 36 против 32 голосов собрание нашло его необязательным. После этого собрание было отложено до следующего дня. Узнав о таком незаконном постановлении собрания, я экстренно созвал губернское по земским и городским делам присутствие, которое, опираясь на ряд сенатских разъяснений, нашло необходимым удалить из состава гласных как Пржевальского и графа Толстого, так и Осетрова и Столповского, вошедших в качестве кандидатов в прошлую сессию.
