18 февраля открылось чрезвычайное Московское земское собрание взамен очередного. По закону очередное должно было быть созвано не позднее 1 февраля, между тем губернская земская управа, благодаря тому что ее служащие занимались больше политикой, чем своим делом, не успела, конечно, подготовить доклады в срока, и управе пришлось просить о разрешении собрания после 1 февраля.
Министр внутренних дел разрешил собрание на 18 февраля, но не очередное, а чрезвычайное, на котором по закону могли рассматриваться только те вопросы, которые разрешит губернатор. Вот это и дало повод председателю управы Ф. А. Головину по открытии собрания сказать пространную речь, обвиняя министерство и меня в желании стеснить земство, чтобы "свободное слово земского собрания не было бы свободным". Кончил же свою речь Головин следующими словами: "Я затрудняюсь подыскать должное парламентской выражение, чтобы заклеймить нынешний поступок правительства". (Последние слова относились к тому, что мною не были допущено к рассмотрению собрания два тенденциозно составленных доклада: "О правовом положении служащих" и "Об участии земских гласных в съезде городских и земских представителей".)
На следующий день Головин опять посвятил целую речь на тему об отношении администрации к служащим, говоря, что вмешательство администрации несет чрезвычайно печальные последствия, что наносится непосредственный ущерб, часто материальный, земском делу, когда арестовывают и увольняют ответственных служащих, занимающих хозяйственные и специальные должности. Поэтому Головин от имени управы внес предложение:
1. Признавая, что увольнение земских служащих по требования администрации, не основанное на решении суда, противоречит смыслу манифеста 17 октября и наносит существенный ущерб земскому делу, и принимая во внимание, что такие требования администрации являются следствием применения закона об усиленной и чрезвычайной охранах, губернское земское собрание заявляет о необходимости отмены исключительных положений.
2. Уполномочить управу в случае увольнения служащих не по самостоятельному решению управы выдавать уволенным единовременное пособие в размере трехмесячного оклада.
В ответ на это гласный А. И. Гучков задал Головину вопрос: "Не были ли эти уволенные служащие прикосновенны к революционному движению, и принимала ли управа меры для предотвращения этой прикосновенности служащих к движению?"
На это Ф. А. Головин заявил, что иметь надзор за убеждениями, служащих управе не к лицу. Это не удовлетворило А. И. Гучкова, и он, продолжая говорить, что страна находится в конце первого периода вспышки революционного движения и в первой его стадии и что центральные органы губернского земства и целый ряд других учреждений примкнули к этому движению, пояснил, какая цель была у этого движения, и потому предложил другую резолюцию:
"Безусловно осуждая политические забастовки, мы считаем недопустимым участие в них земских учреждений и отдельных служащих и просим управу принять меры к пресечению и предупреждению этих забастовок в земских учреждениях". При этом он еще добавил, что "конечно, управа будет в двойственном положении, так как большинство открыто отстаивало забастовочное движение", а относительно вмешательства администрации сказал, что "ни одно правительство нигде не могло бы примириться с создавшимся положением, и вполне понятно, что оно принимает исключительные меры".
Во время горячих дебатов, последовавших за сим, H. H. Щепкин, горячо поддерживая забастовки, говорил, что это есть общее европейское могучее оружие в борьбе за свободу, и потому нельзя осуждать земских служащих, принимавших в них участие. В спор Н. Н. Щепкина с А. И. Гучковым вмешался Д. Н. Шипов, который, осуждая чрезвычайную охрану, старался примирить их и, поддержанный Ф. Ф. Кокошкиным, внес новое предложение: "Не давая никаких поручений управе, просто осудить забастовки как средство политической борьбы и признать недопустимыми забастовки в земских учреждениях и для земских служащих".
В конце концов А. И. Гучков предложил: 1. Выразить несочувствие политическим забастовкам. 2. Указать на допустимость в исключительных случаях исключительных мер, признавая одновременно необходимым безотлагательное издание законов взамен исключительных мер".
Баллотировкой, большинством голосов предложение управы было отклонено, а предложение А. И. Гучкова — принято. В результате управа обиделась, и 23 февраля я получил прошения об отставке председателя управы Ф. А. Головина и членов М. В. Челнокова, Ф. Ф. Кокошкина, Е. Д. Артынова и H. H. Хмелева. Только один член управы барон Черкасов прошения об отставке не подал. Получив прошения, приняв их отставки и сделав представление министру внутренних дел, я просил Ф. А. Головина и остальных членов не оставлять занятий в управе впредь до назначения новой управы, так как ввиду остающегося срока полномочий менее года, в силу 123 статьи Положения о земских учреждениях, предстояло на этот срок назначить новый состав распоряжением административной власти.
27 февраля заседание губернского земского собрания продолжалось. Заслушан был вопрос о выходе в отставку почти всего состава управы, причем от имени 21 гласного прочитано было заявление о возбуждении ходатайства, чтобы на оставшийся срок (менее года) разрешено было произвести выборы вопреки 123 статье положения о земских учреждениях. Гласный же Мануйлов внес предложение просить управу остаться до конца года, чтобы не повредить земскому делу. После прений выяснилось, что главная причина коллективного ухода управы заключается в том, что в предложении А. И. Гучкова, принятом большинством собрания, управа усмотрела возложение на нее обязанности сыска и надзора за служащими. Вследствие этого гласные обратились к А. И. Гучкову за разъяснением, имел ли он действительно это в виду. На следующий день, 28 февраля, А. И. Гучков, обстоятельно изложив свою мысль, разрешил этот вопрос в благоприятном для управы и гласных смысле, почему вопрос оказался исчерпанным. Управа была удовлетворена, и я получил от председателя собрания князя П. Н. Трубецкого письмо с просьбой не давать хода прошениям управы, что мною и было исполнено. По моей депеше министру внутренних дел прошения об отставках были возвращены, и страсти улеглись.
В это же время произошел инцидент и в звенигородском земстве. Председатель управы В. Ф. Кокошкин и член управы С. М. Матвеев подали в отставку вследствие постановления управы об увольнении от службы врачей Дорфа и Шапиро согласно моего требования на основании 20 статьи Положения об охране за революционные выступления. Получив прошения Кокошкина и Матвеева, я тотчас сделал распоряжение об удовлетворении их просьбы, так как считал Кокошкина как председателя управы вредным для дела элементом.
12 февраля получено было высочайшее повеление о назначении дня открытия Государственной Думы на 27 апреля. По сему поводу я обратился к крестьянскому населению с объявлением, в котором, приветствуя крестьянское население Московской губернии с великой милостью царской, я уведомлял их о назначении на 23 февраля волостных сходов для избрания в установленном порядке по двое уполномоченных от каждой волости для участия в уездных съездах и разъяснял порядок выборов 2. При этом я просил крестьян Московской губернии отнестись с должной серьезностью, рассудительностью и спокойствием к предстоящим выборам и избрать в уполномоченные не крикунов, а людей благоразумных и честных, желающих установления твердого порядка и мира на Родине, и на которых крестьяне действительно могли бы положиться, что они будут соблюдать общие крестьянские интересы, а не свои личные.
20 февраля опубликован был высочайший манифест о преобразовании Государственного Совета и Государственной Думы согласно высочайшим указаниям после манифеста 17 октября. В этих указах было предусмотрено, как правительство будет поступать при прекращении занятий Государственной Думы, т. е. при ее вакациях. В манифесте было сказано: "Если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость такой меры, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней нам непосредственно. Мера эта, однако, не может вносить изменений ни в Основные государственные законы, ни в учреждения Государственного Совета или Государственной Думы, ни в постановления о выборах в Совет или Думу. Действие такой меры прекращается, если подлежащим министром или главноуправляющим отдельною частью не будет внесен в Государственную Думу в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы соответствующий принятой мере законопроект или его не примут Государственная Дума или Государственный Совет". Эта статья вошла целиком в Основные законы, опубликованные в день открытия Государственной Думы 27 апреля, была хорошо всем известна как статья 87, которой покойный П. А. Столыпин не раз пользовался для спешного проведения разных законопроектов3, представлявшихся ему не терпящими отлагательства, или кои, он опасался, не встретят сочувствия в Думе.
