Принятый Государственным Советом законопроект о штатах вызвал целую бурю в реакционных кругах. Деятельность кабинета резко критиковалась. Указывалось, что кабинет обнаружил стремление закрепить свое положение перед Думой, пренебрегши главной своей обязанностью — стремлением к упрочению своего положения перед верховной властью. Политические противники Столыпина старались скомпрометировать его инсинуациями о превышении власти, доказывая, что правительство уклонилось от правильного истолкования Основных законов. Крайние реакционные крути, противники Думы, стремились свалить Столыпина, надеясь, что тогда Дума уклонится влево и ее распустят, а дальше этого они не загадывали. Таким образом, все противники Столыпина объединились в мысли как-нибудь повлиять, чтобы законопроект о штатах не получил высочайшего утверждения.
Столыпин вернулся 22 апреля, в самый разгар страстей, и в заседании Совета Министров представил свои соображения, указав, что неутверждение законопроекта создаст весьма затруднительное положение для кабинета и чрезвычайные осложнения возможности работать в палатах. Кабинет переживал решительный момент.
27 апреля опубликован был высочайший рескрипт на имя П. А. Столыпина: "Не признав возможным утвердить законопроект о штатах Морского генерального штаба, поручаю Вам совместно с министрами военным и морским в месячный срок выработать в пределах, указанных государственными Основными законами, правила о том, какие из законодательных дел по военному и морскому ведомствам подлежат непосредственному моему разрешению, предначертанному в статье об сих законов порядку, и какие из означенных дел должны восходить ко мне на утверждение в общем законодательном порядке. Таковые правила, по обсуждении их в Совете Министров, имеют быть мне представлены и по одобрении мною преподаны к неуклонному исполнению. Вся деятельность состоящего под председательством Вашим Совета Министров, заслуживающая полного моего одобрения и направленная к укреплению основных начал незыблемо установленного мною государственного строя, служит мне ручательством успешного выполнения Вами и настоящего моего поручения, согласно моим предуказаниям. Пребываю к Вам неизменно благосклонный Николай".
Этим рескриптом министерский кризис был улажен. Столыпин уступил и остался у власти, на это его решение повлияло, главным образом, твердо выраженное желание Государя видеть его и впредь во главе кабинета. Он подчинился этой воле, категорически ему выраженной. Помог этому и некоторый разлад в составе кабинета, где многие министры находили, что факт неутверждения штатов не может служить достаточным поводом для выхода кабинета в отставку. Кроме того, Столыпин, как говорили, считал себя удовлетворенным, что в рескрипте на его имя были приведены выражения о незыблемости нового государственного строя. Все же влиянию, премьера и всей его политике был нанесен ощутительный и непоправимый удар. От этого удара ему уже не суждено было оправиться. Один депутат очень умно сказал: "Он остался у власти, но власть отошла от него".
Он мог дать решительный бой, настаивая на закрытии "Союза Михаила Архангела" и "Союза русского народа" за их бесчинства, за открытое неподчинение и демонстративную борьбу против правительственной власти, государственного строя и Основных законов, но он на это не решился и уступил их натиску. А что бы было, если б он одержал победу, трудно, конечно, сказать, но мне кажется, что с этого момента Россия начала медленно катиться под гору, сдерживаемая еще кое-как до 1915 г., когда она, ничем уже не сдерживаемая, а подхлестываемая подонками общества и управляемая ничтожествами, полетела в бездну.
26 апреля в Москве состоялось торжественное открытие памятника Н. В. Гоголю на Пречистенском бульваре. Прежде чем приступить к описанию этого торжества, я не могу не коснуться злополучных трибун, которые город так неудачно построил для публики и что так омрачило торжество. Трибуны были построены городскими архитекторами. За два дня до торжества они были осмотрены технической комиссией от градоначальника и членами городского технического совета совместно с представителями города и администрации. Результат осмотра оказался неутешительным. Члены технической комиссии от градоначальника В. М. Альберта, Н. Д. Поликарпов и Б. М. Эппингер признали трибуны безусловно опасными. Участковые архитекторы Мейснер и Соловьев держались средней точки зрения — находили возможным допустить публику, но при устройстве добавочных скреплений. Гражданские инженеры Квашнин и Гунст, к моему большому стыду, так как они были подведомственны мне, предложили испытать трибуны "живой" нагрузкой, отправить на них солдат и пожарных. Это вызвало естественные протесты: "Разве солдаты и пожарные не люди?"
Городской голова Гучков и другие представители города говорили, что трибуны солидны, градоначальник же настаивал на добавочных скреплениях. В конце концов трибуны так и остались незанятыми, отчего праздник был значительно испорчен. Упорствовавшие в своей непогрешимости строители не пожелали выполнить всех требований, предъявленных им техническим надзором, и трибуны распоряжением градоначальника были закрыты для публики. Благодаря этому вся публика, имевшая на них билеты, сосредоточилась на площадке перед памятником, отчего давка была невообразимая.
26 апреля вся молодежь Москвы стремилась к месту открытия памятника, и к 10 часам утра она наполнила всю Арбатскую площадь. Все они стояли под своими значками-знаменами, длинные ряды детей стройно стояли между канатами, протянутыми по площади. Заняты были народом и все соседние улицы и крыши домов. Зрелище было очень эффектное. В толпе острили, видя пустые трибуны: "Городская управа всех на ноги поставила", другие досадовали, что "Гоголь всех вывел, и чиновников, и городничих, и других, а архитекторов ни одного, вот они и объявились сами".
Торжество началось в храме Христа Спасителя. Среди почетных гостей была принцесса Елена Георгиевна Саксен-Альтенбургская, Председатель Государственной Думы И. А. Хомяков, много депутатов, иностранные гости — виконт де Вогюэ, Леруа Болье, Луи Леже, чешский писатель Голечек и др. После торжественного богослужения в храме Спасителя духовенство и все гости направились к памятнику и состоялось его открытие. Когда спала пелена, закрывавшая памятник, этот момент, столь высокоторжественный, особенного впечатления не произвел, так как давка в эту минуту была неописуемая и всем было как-то не по себе. Только когда раздались стройные чудные звуки гимна, все как будто опомнились и обнажили головы.
После этого выступил Гучков и от имени Комитета по сооружению памятника просил город принять памятник в ведение городского управления. Гучков сказал: "Состоящий под высочайшим покровительством Комитет по сооружению памятника Н. В. Гоголю по исполнении возложенного на него поручения и по открытии памятника сего в присутствии городских властей и собранных из многих местностей России и других стран депутаций от различных ведомств, учреждений и обществ, сим передает означенный памятник в ведение городского общественного управления. Составив в удостоверение сего настоящий акт, Комитет поручает это драгоценное народное достояние просвещенной заботливости московского городского управления".
Брянский, товарищ городского головы, ответил: "Москва издревле являлась хранительницей богатств русского народа. В настоящее время она получает новое богатство — памятник незабвенному писателю Гоголю. Москва является сердцем России, и всякое народное явление получает в ней сочувственный отзвук. Поэтому она несомненно будет хранить и свято чтить памятник, передаваемый вами. Низко кланяюсь и благодарю от лица первопрестольной столицы".
Затем с речью выступил председатель Общества любителей российской словесности А. Е. Грузинский, его речь была длинная и скучнейшая, говорил он монотонно и без всякого подъема, все с нетерпением ждали, когда он кончит, чтоб начать возложение венков. Первый венок был возложен генерал-адъютантом князем Одоевским-Масловым от имени Государя императора, затем от г. Москвы: "Гоголю — Москва" и много-много других. После возложения венков дефилировали бесконечные ряды учащихся, что было очень трогательно и торжественно.
