Сессия работала очень успешно, и к 21 марта все законопроекты были уже рассмотрены. Проект о перестраховании между земствами имущества от огня не встретил больших возражений и был принят с небольшими поправками. Проект устава земских гужевых дорог также был составлен министерством весьма тщательно и, являясь, бесспорно, крупным шагом вперед в упорядочении дорожного дела, не вызвал особых возражений.
Проект же о губернской реформе вызвал весьма страстные, разноречивые прения. Особенно горячо обсуждалась глава третья проекта — о губернском совете. Среди членов Совета обнаружилось два противоположных течения, одни стояли на почве действовавшего губернского строя и полагали сохранить существовавшее деление губернских коллегий по предметам управления, другие же члены полагали нужным принять предлагаемое проектом деление по порядкам управления. За схему проекта было подано 33 голоса, против — 28, среди которых был и мой голос.
Соглашаясь с тем, что порядковое распределение дел внесет некоторое улучшение в систему, придаст ей большую стройность, я не мог в то же время придавать этому изменению столь существенное значение, какое придавалось ему составителями проекта. По моему мнению, это изменение группировки дел не внесло бы ничего существенно нового и не послужило бы ни к упрощению, ни к улучшению делопроизводства — в сущности, все осталось бы по-старому. Не внесло бы никакого существенного улучшения и увеличение личного состава Совета; случайность состава, случайность решений и безответственность только усилились бы, и напрасно думали составители проекта, что введением порядковой системы влияние канцелярий устранилось бы и делопроизводство вернулось бы к коллегии. А между тем нарушена была бы жизненность коллегий, так как действовавшие губернские коллегии создавались постепенно и применительно к нарождавшимся потребностям жизни. Каждое из учреждений соответствовало при этом известному порядку интересов, и дела каждого рода рассматривались тем из учреждений, которому они были ближе всего знакомы. Круг компетенции каждой коллегии не мог укладываться в рамки одного ведомства, а потому нельзя было и вмещать их в пределы ведомственных учреждений Министерства внутренних дел, как это предполагалось проектом. Существовавший разнородный строй губернского управления являлся неизбежным последствием существовавшего строя жизненных интересов. По мере хода развития и перемены жизненных интересов учреждения обнаруживают способность приспособляться к изменившимся условиям, и коренная ломка их могла быть оправдываема лишь исключительными условиями исторического момента, каковых условий в момент рассмотрения проекта о губернской реформе не было.
По окончании сессии, 21 марта, я сейчас же вернулся в Москву.
8 марта скончался бывший министр путей сообщения князь М. И. Хилков. При нем был построен Великий Сибирский путь 11. Он считался прогрессистом и сторонником конституционных начал, но своих убеждений не отстаивал, отстраняясь от активной политики. Это был скромный труженик, честнейший человек, отличный знаток железнодорожного дела, но не в широком смысле, так как широкого взгляда администратора у него не было и, как министр, он был слабоват. В Государственном Совете выступал редко, примыкая к "диким"12. Последние годы был председателем Красного Креста, снискал на этом поприще большую любовь и уважение и был более на месте, чем в должности министра путей сообщения.
Еще в декабре месяце генерал В. А. Сухомлинов назначен был начальником Генерального Штаба на место генерала Палицына, и тогда уже носились слухи, что Сухомлинов будет военным министром. Слухи эти оправдались, и 11 марта состоялся высочайший приказ о назначении генерала от кавалерии Сухомлинова военным министром, а начальником Генерального Штаба генерала Мышлаевского.
В то время темп германской подготовки заставлял думать, что войны с Германией не избежать, и, судя по приготовлениям немцев, надо было думать, что война будет в 1915 г. Поэтому выходило естественным, что к ней надо было готовиться, и на военного министра поэтому ложилась тяжелая ответственная работа по этой подготовке. Генерал Сухомлинов представлял из себя умного и хорошего администратора, но для поста военного министра он не подходил. Я его знал давно, еще с начала 80-х годов прошлого столетия, когда, в бытность мою еще в Пажеском корпусе, он читал нам лекции по тактике, а потом, когда я был командиром Отдельного корпуса жандармов, мне постоянно приходилось иметь с ним Дело. Он быстро схватывал и давал указания по существу и отлично мог руководить работой, но по своему характеру, отсутствию выдержки и терпения он не любил вдаваться в детали, да и не умел. Прохождение вопросов через законодательные учреждения часто требовало присутствия министра для дачи объяснений в Государственной Думе и Государственном Совете, а также и в комиссиях этих учреждений. Это требовало детального знания проводимых вопросов, а этим Сухомлинов похвастаться не мог; кроме того, Сухомлинов, будучи очень интересным собеседником и рассказчиком при небольшом числе слушателей, совершенно как-то терялся в большой аудитории и потому в Думе всегда читал заранее составленную речь, что производило впечатление далеко не в его пользу. В комиссиях, где необходимо было знать все детали рассматриваемого вопроса, он терялся и не всегда мог ответить и дать соответствующее разъяснение. Вследствие сего впоследствии Сухомлинов взял к себе в помощники генерала Поливанова, который и заменял его всегда в законодательных учреждениях. Поливанов был как раз весьма подходящим для сего, он всякое дело изучал до мельчайших деталей, хорошо, свободно говорил, и работа Думы с Военным министерством, благодаря ему, шла очень гладко.
Этому способствовало также и то, что с конца 1908 г., с разрешения генерала Редигера, а затем и Сухомлинова, генерал В. И. Гурко на своей частной квартире собирал представителей различных отделов Военного министерства и некоторых членов думской комиссии, чтобы знакомить лидеров разных партий Думы с различными вопросами по обороне, их интересовавшими. На этих собеседованиях сообщались такие секретные данные, которые не могли быть оглашаемы в Думе. Благодаря этому работа Думы с Военным министерством проходила в Третьей, а затем и в Четвертой Думе без особых затруднений. К сожалению только, отношения между Сухомлиновым и Мышлаевским (начальником Генерального Штаба) уже к концу лета испортились, и осенью Мышлаевский получил корпус на Кавказе, а на его место был назначен генерал Гернгросс, человек совершенно не подходящий на должность начальника Генерального Штаба, и еще в такое серьезное время. Гернгросс был отличным строевым начальником, безукоризненно честным и порядочным, но со времени окончания Академии ни в одном штабе он не служил, и потому ему не хватало служебного опыта офицера Генерального Штаба. Дело, конечно, с уходом Мышлаевского стало страдать. В начале 1911 г. с Гернгроссом случился удар, и на его место назначен был генерал Жилинский — весьма опытный офицер Генерального Штаба.
В ночь на 11 марта в районе губернии произошел трагический случай — четырьмя выстрелами из револьвера был убит один из лучших становых приставов Московского уезда Белянчиков. В 2 часа ночи, возвращаясь домой по Измайловскому шоссе, Белянчиков обратил внимание на проезжавших по шоссе двух молодых людей, у которых позади саней были привязаны лошади. Заподозрив в них конокрадов, Белянчиков вышел из саней и окликнул их. Ехавшие быстро погнали лошадей. В это время откуда-то появились на шоссе еще двое людей, Белянчиков двинулся быстро к ним навстречу, окликнул их, но в эту самую минуту пал, сраженный четырьмя пулями, ранен был и кучер. Покойный пристав отличался бесстрашием и вел неутомимую борьбу с конокрадами, благодаря чему в его стане за последнее время почти прекратились кражи лошадей. Когда по тревоге, поднятой раненым кучером, на место происшествия сбежались урядники и стражники, то пристав Белянчиков был уже мертв, а невдалеке в лесу были найдены лошади, брошенные бежавшими конокрадами. […]
