В тот же день, 21 ноября 1908 г., Лопухин написал три одинаковых по содержанию письма: одно — на имя Председателя Совета Министров гофмейстера Столыпина, другое — на имя бывшего тогда товарищем министра внутренних дел сенатора Макарова и третье — на имя директора Департамента полиции Трусевича. Назвав, прежде всего, в письмах этих Явно Азефа агентом Департамента полиции в то время, когда сам он был директором этого Департамента, Лопухин описывает затем подробно посещения его Азефом и Герасимовым, их просьбы не открывать роли Азефа судилищу революционеров, и усматривая в сопоставлении цели этих посещений с намеком генерала Герасимова об его будущей осведомленности в этом деле прямую, направленную против него, Лопухина, угрозу, просит оградить его "от назойливости и нарушающих его покой, а может быть и угрожающих его безопасности действий агентов политического розыска".
Затем в обвинительном акте приведено было письмо Азефа к Герасимову, в котором он писал, как его окончательно разоблачили на суде партии и как он тогда, пользуясь перерывом, скрылся. Далее шли показания ротмистра Андреева, которого Департамент полиции командировал в Париж со специальным поручением выяснить роль Лопухина в деле Азефа, после чего, когда уже не оставалось никакого сомнения, что Лопухин вступил в непосредственные сношения с членами социал-революционной [партии] и изобличил перед ними Азефа, против него возбуждено было уголовное преследование с привлечением его в качестве обвиняемого, в квартире же его произведен обыск, во время которого Лопухин представил одно полученное им от Бурцева письмо, в котором тот благодарил его от всего сердца и просил не сердиться за то, что случайную беседу их он, Бурцев, передал третьему лицу, чего нельзя было избегнуть в его положении.
Произведенным следствием все изложенные данные нашли себе подтверждение, но Лопухин не признал себя виновным в приписываемом ему преступлении. Об активной же роли Азефа в терроре показал следующее. В сентябре 1908 г., возвращаясь из прирейнского курорта в С.-Петербург, он, Лопухин, в поезде между Кельном и Берлином случайно встретил Бурцева, который зашел к нему в купе и стал рассказывать о тех разоблачениях в Партии социалистов-революционеров, которыми он занят в последнее время, изобличая провокаторов в различных партийных организациях, причем Бурцев сказал, что главной задачей его в данный момент является изобличение некоего Азефа, состоящего членом Центрального Комитета Партии социалистов-революционеров, для чего у него и имеется уже достаточно улик. Перечисляя эти улики, Бурцев, между прочим, рассказал, что после ареста Гершуни Азеф, по его сведениям, стал во главе Партии социалистов-революционеров и Боевой ее организации, что будто все решения, выбор жертв, выбор исполнителей и способы исполнения исходили от него, а убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича были даже непосредственно им организованы, что тем же Азефом летом 1908 г. было организовано покушение на жизнь Государя императора, и все было уже подготовлено, но не удалось это злодеяние только вследствие обстоятельств случайных. Как ни трудно было поверить этому рассказу Бурцева, но он успел убедить его, Лопухина, тем, что никакие доказательства предательства Азефа не действовали на Центральный Комитет Партии социалистов-революционеров, у которого было одно возражение, что не может быть предателем человек, не только задумывающий убийства, но непосредственно выполняющий такие акты, как убийства великого князя и Плеве. После этого Бурцев спросил его, Лопухина, знал ли он, что Азеф состоит агентом, причем оговорился, что нужно ему это знать не для ссылок перед Центральным Комитетом Партии социалистов-революционеров, а для его, Бурцева, нравственного убеждения в своей правоте, при этом предупредил, что если ответ последует отрицательный, не соответствующий истине, то все последующие жертвы террора и казни будут на его, Лопухина, совести. Тогда он, Лопухин, дал ответ утвердительный, но потребовал от Бурцева, чтобы тот, без предупреждения, не ссылался на него перед революционным трибуналом и чтобы Азеф не был убит партией. Получив такой ответ, Бурцев заявил, что он имел в виду разыскать его, Лопухина, для того, чтобы поставить тот вопрос, который он теперь поставил. На этом и окончилось свидание его с Бурцевым, 10 ноября, будучи уже в С.-Петербурге, он, Лопухин, получил от Бурцева письмо, произведшее на него впечатление обращения человека, совершенно потерявшего голову: в письме этом не говорилось прямо, но по содержанию его не оставалось сомнений в том, что Бурцев сослался на него, Лопухина, перед Центральным Комитетом Партии социалистов-революционеров и требовал немедленного его приезда в Париж. Письмо это он, Лопухин, уничтожил и оставил без ответа.
Коснувшись свиданий своих с социалистами-революционерами за границей, Лопухин показал, что когда он 10–25 декабря 1908 г. был в Лондоне, к нему за два часа до его выезда в гостиницу, где он жил, явились Чернов, Савинков и Аргунов и заявили, что пришли переговорить с ним по делу Азефа, над которым партия учредила суд ввиду обвинения его Бурцевым, с его, Лопухина, слов, в предательстве; поэтому они и просят дать ответ, действительно ли Азеф состоял агентом. На это он, Лопухин, ответил утвердительно, так как не считал возможным отказаться, раз уж он говорил Бурцеву. Тогда же он по настоянию допрашивавших его лиц описал приметы Азефа, костюма же не описывал, так как его об этом не спрашивали. Ни своего последнего письма к Столыпину, ни каких-либо иных документов он, Лопухин, допрашивавшим его революционерам не передавал, но на дальнейшие расспросы о списке террористов, о Бриллианте, о Мак-Куллохе ("Швейцаре") сообщил все то, что знал как по слухам, так и по прежней своей службе в Департаменте полиции. На требование сообщить несколько случаев из деятельности Азефа как агента он, Лопухин, возразил, что для него это тяжело, а для дела не нужно, тогда допрашивавшие просили его сказать только, действительно ли он подтвердил Бурцеву, что Слетов был арестован по указанию Азефа, и он, Лопухин, удостоверил им и это обстоятельство. Окончив допрос, один из революционеров поблагодарил за оказанную партии услугу, на что он, Лопухин, возразил, что им руководили соображения общечеловеческого свойства, и потому действия его не следует рассматривать как услугу Партии социалистов-революционеров. При прощании он, Лопухин, выразил желание, чтобы Азеф остался жив, но на это никакого ответа от своих собеседников не получил.
Отвечая на отдельные вопросы, Лопухин допускал возможность, что удостоверил перед Бурцевым роль Азефа как агента на протяжении всего времени своей службы в Департаменте, а затем дал показание о своем знакомстве с Азефом.
Когда оказалось, что объяснения обвиняемого Лопухина, с одной стороны, во многом сходились с данными предварительного следствия, с другой же стороны — во многом не соответствовали действительным обстоятельствам дела, он, Лопухин, был передопрошен, на каковом передопросе он изменил ранее данные объяснения и, прежде всего, отказавшись от прежнего своего утверждения, признал, что копия последнего письма его к министру Столыпину действительно была с его согласия передана революционерам; однако способ этой передачи он объяснить первоначально отказался, но затем, при последующем передопросе, признал факт командирования Центральным Комитетом Партии социалистов-революционеров своего сочлена в С.-Петербург для расследования азефского дела и факт своих сношений с этим делегатом при содействии третьего лица, и наконец, объяснил о способе передачи копии своего письма к министру Столыпину в Партию социалистов-революционеров.
При последующих допросах обвиняемого Лопухина он в своих объяснениях заявил, что единственным источником осведомленности правительственных розыскных органов по группе социалистов-революционеров был Азеф и что все сведения его отличались большой точностью; что арест кружков, подготовлявших покушение на жизнь Плеве, арест замышлявших заговор на жизнь того же Плеве и Победоносцева, указания на террористическую деятельность Мельникова и Павла Крафта, подтвержденные документальными доказательствами, причем первый из них был арестован, все это ликвидировано было по указаниям Азефа. Он же, как утверждает Лопухин, кроме общих характеристик отдельных террористов, первый указал на значение в этой группе Бориса Савинкова, на вступление в Партию социалистов-революционеров князя Дмитрия Хилкова {Князь Д. А. Хилков, сын моей двоюродной сестры, окончил Пажеский корпус в 1875 г., вышел в лейб-гусары, но когда началась Русско-турецкая война, то он перевелся в армию на Кавказ в Хоперский казачий полк. Отличался большой храбростью и в короткое время за боевые отличия достиг штаб-офицерского чина, возвратился с войны увешанный боевыми наградами. На Кавказе на него оказали сильное влияние духоборы. Вернувшись в свое имение в Харьковской губернии, он, по выходе в отставку, раздал крестьянам всю свою землю, оставив себе небольшой кусок, на котором построил себе крестьянскую хату и поселился как простой крестьянин, сделавшись толстовцем. Много лет я с ним не встречался, изредка только имел о нем кой-какие сведения. Когда началась великая война с Германией в 1914 г. и я был в то время товарищем министра, ко мне неожиданно приехал князь Хилков и умолял меня устроить его на войну прежним чином в Хоперский казачий полк. Я был страшно поражен таким его желанием, но он убедил меня в искренности своей просьбы. Военный министр любезно согласился исполнить мою просьбу за Хилкова, и не прошло и трех дней, как высочайшим приказом он был определен на службу в Хоперский казачий полк прежним чином войскового старшины. Я помог ему экипироваться, снарядиться, и он выехал на Карпаты, где в то время находился его полк. Не прошло и месяца, как пришло известие, что князь Хилков геройски погиб в бою: будучи окружен неприятелем, отказался сдаться и был изрублен. (Примеч. В. Ф. Джунковского).} и на его замыслы по пропаганде аграрного террора; оттого же Азефа исходили сведения предупредительного характера о принятых социалистами-революционерами способах водворения в Россию нелегальной литературы в бочках с маслом и в комнатных ледниках, о съездах членов этой партии в Париже и Амстердаме, где, между прочим, не только обсуждался план цареубийства, но и были намечены лица, которым была поручена организация этого преступления.
