— И правда, — сказал Сидуан. — Простите меня, монсеньор, — я просто дурень.

— Но зато добрый, честный и очень наивный, — сказал Мак. — И я не только прощаю тебя, но и желаю тебе всякого счастья. И на этом, друзья дорогие, — закончил он, осушив стакан, — поскольку я славно отужинал, проделал длинный путь и устал, пойду-ка я спать. Где моя комната, девочка?

Перинетта вынула свечку из медного подсвечника.

— Идемте, капитан, — сказала она, — и я ручаюсь, что вы будете спать лучше, чем король.

— Ну, это несложно, — ответил, смеясь, капитан, — у меня забот поменьше, чем у него.

И вслед за Перинеттой, гибкой и ловкой, он поднялся по лестнице.

— Вот сюда, — сказала она, толкая дверь. — Посмотрите, какая постель. Простыни белые и пахнут свежестью, перина набита гусиным пухом, стены только что побелены, и комнатка вся чистенькая, как спальня новобрачной.

— И ты хороша, как роза, — сказал капитан и поцеловал ее еще раз.

Перинетта сочла нужным слегка вздохнуть.

— Я знаю, что я хорошенькая, — сказала она, — но это еще не приданое.

— Как, девочка, ты хочешь выйти замуж?

— Ну, конечно, прекрасный мой господин, — ответила она, — не надо плохо думать обо мне, потому что я смеюсь и позволяю себя поцеловать такому красивому человеку, как вы. Я порядочная девушка, и…

Тут она покраснела и умолкла.

— Но у тебя хоть ухажер-то есть?

— Да, был, но его сгубило честолюбие, — вздохнула Перинетта.

— Так расскажи мне об этом, малышка, — сказал капитан, усаживаясь в изножии постели.

— Я любила доброго большого парня, на редкость работящего, — продолжала Перинетта, — но он захотел стать хозяином, — и пожалуйте вам — больше обо мне и не думает.

— Кажется мне, что ты говоришь о своем хозяине?

— Именно о нем. Сегодня утром, — опять вздохнула Перинетта, — у меня было появилась надежда, потому что невезение делает людей смиренными…

— Это ты правильно заметила.

— Но вы ему придали мужества… Вы же сказали ему, что сюда понаедет много народу… короли… принцы к нему будто приедут. И еще Бог его знает кто, и — прости прощай!

— И прости прощай, — подхватил капитан, поднимая за подбородок голову служанки, — он теперь и думать о тебе не захочет?

— Увы!

— Ну так вот, успокойся, малютка. Если я захочу, он полюбит тебя.

— Это в самом деле правда?

— И женится на тебе… я тебе обещаю.

— Ох, коли это сбудется, я от всего сердца вас расцелую!

— Эге! — ответил капитан. — Охотно тебе это разрешу! Только я засыпаю на ходу. Доброй ночи, девочка, и спи спокойно.

Но Перинетта не ушла. Она подошла к капитану поближе и сочувственно посмотрела на него.

— Ты еще что-то хочешь сказать? — спросил капитан.

— Вот я вижу вас первый раз, а мне кажется, я всегда вас знала.

— Да неужто? — произнес Мак.

— И, ей-богу, как подумаю, что у вас — ни родных, ни друзей, быть может, мне так больно становится.

— Бедная девочка!

— Так вы никогда не видели своей матери?

— Никогда.

— И у вас от нее ничего нет?

— Честное слово, ты, малышка, так трогательно говоришь со мной, — сказал взволнованно Мак, — что я буду с тобой откровенен. Я всегда носил на шее этот медальон с портретом. Откуда он у меня, я и сам не знаю, да и кто изображен на этом портрете — моя мать или нет, не знаю тоже.

И Мак расстегнул камзол и показал Перинетте маленький медальон в золотом ободке, на котором была изображена молодая красивая женщина. Он поднес портрет к губам, а потом неожиданно резко сказал девушке:

— А теперь убирайся. Не люблю об этом говорить.

Он запечатлел на портрете почтительный поцелуй и, не раздеваясь, бросился на постель.

А Перинетта тихонько вышла и затворила за собой дверь.

Мэтр Сидуан все это время провел на кухне. Перинетта застала его сидящим в глубокой задумчивости; он держал в руках обрывок веревки, которую ему дал капитан; он по-видимому, верил, что это и в самом деле веревка повешенного.

— Как, — смеясь, спросила служанка, — вы в это верите, хозяин?

— Конечно, верю, — ответил бедный трактирщик.

— И вы думаете, к вам придет удача?

— Безусловно придет! Разве у нас теперь не остановился один путешественник?

— Да, но нынче вечером второго, видно, уже не будет. Запирайте дверь, хозяин, и пойдем спать.

— Ба! Кто знает?! — произнес Сидуан, целуя заветную веревку.

— Покойной ночи! — сказала Перинетта. — Вольно вам не спать; разве вы мне не желаете доброй ночи, я сама себе ее пожелаю.

— Доброй ночи, Перинетта.

Служанка уже подошла к лестнице, как вдруг в дверь снова трижды постучали.

Сидуан испустил победный клич.

— Говорил же я тебе! — воскликнул он. — Еще путешественник!

— Шел бы он ко всем чертям! — проворчала Перинетта. — Я смертельно хочу спать.

Но Сидуан уже отпер дверь.

В те времена знатные господа любили ходить в масках. Итак, в гостиницу вошли двое в масках — мужчина и женщина. Мужчина был высок ростом и одет как человек знатный. Что до женщины, то хотя лицо ее было скрыто маской, а стан — широким плащом, все же было видно, что она молода, а гладкий белый лоб, подбородок с ямочкой и большие черные глаза, сверкавшие сквозь прорези бархата, ясно свидетельствовали, что к тому же она хороша собой.

— Это уже веревка повешенного действует, — подумал наивный Сидуан.

И он поклонился до земли.

— Человек, — обратился к нему дворянин высокомерным тоном, — это ведь гостиница «У Единорога»?

— Да, мой принц, — ответил Сидуан, — это она.

— Народ в гостинице есть?

— Но… но… — пробормотал трактирщик, — ваше высочество спрашивает меня об этом с какой-нибудь особой целью?

— Просто мне здесь никто не нужен, — продолжал незнакомец столь же высокомерно.

— У меня никого и нет… совершенно никого, — сказал Сидуан, делая знак Перинетте, с открытым ртом стоявшей на первой ступеньке лестницы.

— Я снимаю твою гостиницу на ночь, — продолжал незнакомец.

И он бросил на стол кошелек, сквозь петли которого просвечивала дюжина золотых.

— Это, может быть, сам король! — подумал честолюбивый трактирщик. — Ах, дорогой капитан! Это он для меня все это сделал! Поэтому-то его я и не подумаю беспокоить.

Незнакомец затворил входную дверь и оглядел нижний зал трактира. Он заметил какую-то дверь и отворил ее.

— Что это за комната? — спросил он.

— Моя, мой принц, — ответил Сидуан.

— Уступи мне ее; ты ляжешь в другом месте! Так ты мне отвечаешь, что никого нет?

— Никого нет, клянусь вам, мой принц.

— Прекрасно. Убирайся.

— Ваше высочество не желает отужинать?

— Нет.

— А вина ваше высочество не желает?

— Тоже нет.

— Но, может быть, госпоже герцогине… понадобится помощь моей служанки? — продолжал угодливо Сидуан.

— Нам ничего не нужно! Убирайся!

Перинетта ушла раньше, пожав еще раз плечами, как она делала обычно, когда ей приходилось признаваться себе, что Сидуан — все-таки дурень. Трактирщик же трижды поклонился и уже тоже собирался уйти, как вдруг кавалер в маске остановил его:

— Прошу прощения, приятель, — сказал он, — еще одно слово. Хочу дать тебе совет.

Сидуан снова поклонился.

— Если ты хочешь дожить до старости и разбогатеть, иди ложись, укройся с головой одеялом, и какой бы шум ты не услышал, спи как мертвый.

— Повинуюсь вашему высочеству, — дрожа, ответил Сидуан.

И он вслед за Перинеттой поднялся по лестнице, оставив весь первый этаж гостиницы в распоряжении человека в маске и его спутницы. Тогда кавалер, подвигая незнакомке стул, произнес:

— Садитесь, донья Манча, и давайте побеседуем.

— О, дон Фелипе, я вся дрожу; теперь я горько раскаиваюсь, что согласилась на это свидание…

— Вы с ума сошли! — сухо ответил кавалер.

— Брат мой, у меня очень дурные предчувствия.