Рассказал он и о том, как испанцы, принимая его за дона Руиса, раскрыли ему свои планы.

— И каковы же они? — спросил кардинал.

— Слово в слово такие: на Пикардию, Франш-Конте и Шампань наступают четыре армейских корпуса под командованием Пикколомини, Жана де Верта, герцога Франциска Лотарингского и Томаса Савойского.

— Продолжайте, сударь, продолжайте.

— Я не смею, монсеньор. Уж слишком высокое имя…

Ришелье нахмурился и бросил на капитана вопросительный взгляд.

— Это имя Гастона Орлеанского.

— Это имя следует забыть, сударь.

Мак поклонился.

Он рассказал, что заговорщики рассчитывали на него, капитана крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель, чтобы открыть себе путь в Пикардию. Потом признался в том, что его подвело нетерпение и что он невольно воскликнул: «Да здравствует король!»

Ришелье покачал головой.

— Слишком уж вы поспешили, молодой человек!

— Что же вы хотите, монсеньор? Я ведь гасконец, во мне вскипела кровь, но я дорого заплатил за это!

И он стал рассказывать о том, как внезапно появился дон Фелипе, о его выстреле из пистолета, о том, как он провел под обрушившимися сводами несколько ужаснейших часов, и о своем чудесном спасении.

Когда он дошел в своем рассказе до того места, когда, выбравшись из-под обвала, он хотел было погрести там дона Фелипе, лицо кардинала, обычно бесстрастное, приняло строгое выражение, но Мак продолжал:

— Я подумал, что, убив дона Фелипе, я отомщу только за себя, а, сохранив ему жизнь, я смогу помочь раскрыть всех заговорщиков.

— Прекрасно, сударь, — одобрительно произнес Ришелье, — будьте уверены, что мы сумеем оценить эту жертву.

Повествование капитана подходило к развязке. Маку оставалось только рассказать, как он сделал из места своих мучений мышеловку, куда почти наверняка должны попасться несколько участников заговора.

— А впрочем, монсеньор, этот негодяй дон Фелипе всех их выдаст хотя бы для того, чтобы не одному пострадать.

— Господин Мак, — сказал Ришелье, — вы показали себя человеком умным и и вполне способным занять должность коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель.

— Ах, монсеньор!

— И вы получите этот пост, причем под именем Мака, которое вполне стоит всех титулов дона Руиса и Мендозы. Вы отправитесь к месту службы, как только будет покончено с заговором.

Вошел лакей и подал приглашение на аудиенцию.

— Монсеньор, эта особа не желает ожидать.

— Введите, — сказал Ришелье, бросив взгляд на бумагу.

Вошла дама в трауре и под вуалью, которую она приподняла, приветствуя кардинала. Ришелье указал ей на стул.

Это была мадемуазель де Бовертю; читатель помнит, что в начале этой истории мы описывали, как она приходила к королю за помощью и рассказала историю своей молодости.

Кардинал сказал ей:

— Сударыня, вы желали, чтоб я немедленно принял вас; позвольте поэтому мне закончить дела с этим господином.

Мадемуазель де Бовертю поклонилась и бросила на Мака удивленный взгляд, который кардинал истолковал по-своему.

— Вы больше не можете ни минуты оставаться в этом виде, сударь, — сказал он, — ведь не всем ведомо, что вы пришли в такое состояние на службе короля.

— Ваше преосвященство может не сомневаться, что если бы не срочность, я не осмелился бы ни в коем случае явиться к вам в таком виде.

— Вы правильно поступили…

Глянув на свое платье в присутствии этой важной дамы, Мак невольно покраснел и провел рукой по камзолу, и тут на лице его появилось выражение настоящего горя.

— Что с вами, сударь? — ласково спросил Ришелье.

— Ах, монсеньор, — ответил Мак, продолжая ощупывать свою грудь, — простите меня, но я в отчаянии. Я только сейчас потерял медальон, вещь для меня памятную…

Ришелье улыбнулся.

— О, ваше преосвященство заблуждается; в медальоне был портрет, и, поскольку он всегда был при мне, нужно думать, что это — портрет моей матери.

Последние слова мадемуазель де Бовертю выслушала очень внимательно.

— Это ценная вещь? — спросила она с беспокойством.

— Нет, сударыня, простой медальон, по виду старинный, без камней, но я дорожил им как реликвией.

Говоря эти слова, Мак смотрел в лицо собеседницы и чувствовал, что им овладевает странное беспокойство. Где он видел этот взгляд, какое воспоминание будил в нем властный облик этой знатной дамы, которую он видел первый раз в жизни?

Дама же, взволнованная не меньше Мака, пристально смотрела на него.

Ришелье, пребывавший, по-видимому, в благожелательном настроении, с интересом наблюдал за сценой, разворачивавшейся на его глазах.

— Необходимо найти этот медальон, совершенно необходимо, вы слышите, сударь?! — говорила мадемуазель де Бовертю.

— Но, сударыня, это почти невозможно.

— Ах, обыщите весь Париж, если понадобится, но найдите его. И тотчас же, умоляю вас.

— Но, сударыня, вы слишком уж много от меня хотите. Я попытаюсь его разыскать, без всякого сомнения, но сначала я желал бы обнять женщину, которую я люблю и уж не надеялся больше увидеть.

— Заклинаю вас, сударь, поторопитесь. Вы видите мое смятение; так помните же, что, пока этот портрет не найдется, я буду пребывать между жизнью и смертью.

— Я ухожу, сударыня, и хотя я не могу себе объяснить, почему этот медальон внушает вам такой интерес, я обещаю вам сообщить, успешными ли окажутся мои поиски.

— Хорошо, я отправлюсь домой и буду ждать вас.

И мадемуазель де Бовертю вынула записную книжку, написала на листочке несколько слов и протянула его Маку.

Ришелье снова позвонил. Вошел лакей.

— Проводите этого господина, — сказал он слуге, указывая на Мака, — и пусть его переоденут. Идите, капитан, и помните, что я тоже жду известий с равнины Мон-Сури.

— Вашему преосвященству не придется ждать долго.

Из дворца кардинала Мак вышел в новом платье, достойном коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель. Его бравый вид и костюм привлекали к нему все взгляды, и это доставляло ему огромное удовольствие.

Мак, как читатель уже понял, был красивый малый и сам об этом хорошо знал — он был гасконцем, и этим все сказано. Новый же титул, радость от того, что кардинал его похвалил — а его преосвященство похвалы обычно не расточал — и предвкушение свидания с Сарой придали его лицу выражение, сделавшее его еще краше.

И с наслаждением вдыхая свежий воздух, он источал радость жизни, и этим невольно привлекал взгляды — прохожие с удовольствием смотрели на красавца-офицера, упругим шагом спешившего по направлению к улице Сен-Дени. Недалеко от дома ювелира Лоредана Мак замедлил шаг. Еще мгновение, и он увидит Сару, которая полагала, что он сейчас далеко от нее.

Мак спрашивал себя, будет ли девушка грустной, или спокойной и веселой, как всегда, и это мысль очень занимала его.

Наконец он дошел, бросил взгляд в окно, и лицо его побелело.

Сара сидела на своем обычном месте; шитье, над которым она работала, лежало у нее на коленях, голова была откинута на спинку стула, глаза неподвижно устремлены в одну точку. Девушка была погружена в свои мысли.

Мак ни на секунду не усомнился, что она думает о нем; ему показалось, что бледность и грустный взгляд делают ее еще красивее, чем раньше.

Одним прыжком он оказался рядом с ней.

— Ах, дорогой капитан! — воскликнула Сара, обретая свою обычную веселость, — а я сидела тут и думала, когда же я снова вас увижу!

— Это правда, вы думали обо мне?

— Конечно! А вы в этом сомневались?

— Нет, но я счастлив услышать это от вас.

И Мак покрыл поцелуями маленькие руки Сары.

— Я принес вам хорошие новости, моя милая женушка, — ведь я скоро смогу вас так называть?

— А вы дрожите от страха, задавая этот вопрос?

Мак улыбнулся.

— И правы, что не дрожите, — сказала она, нежно на него глядя. — Но сначала послушаем новости. Я уже думала что вы уехали в Ла-Рош-Сент-Эрмель, и хотя эта мысль должна была бы меня успокоить, я испытывала помимо своей воли необъяснимую тревогу.