На этот раз документы были подлинные. В канун нового 1944 года на медведевцев напоролась рота националистов — «военных старшин», выпускников каких-то бандеровских курсов. Экзамен им устроили своеобразный: ночной марш по лесам. Несостоявшиеся старшины провалили выпускной экзамен — были разбиты наголову. Партизаны взяли тяжелый пулемет, миномет и другое оружие, боеприпасы. В их руки попали также новенькие, еще не выданные дипломы, украшенные печатями и завитушками подписей.

Этими-то дипломами и снабдили двадцать одного бойца из группы Крутикова.

Путь крутиковской группы ко Львову подробно описан в книге Героя Советского Союза Дм. Медведева «Сильные духом». Рассказывается о том, как новоявленные «бандеровцы» установили связь с националистами, узнали их пароль, и те передавали медведевцев по цепочке, от села к селу, как своих, с проводником. Но упоминающийся в книге боец по кличке Корень был на самом деле (об этом стало известно позже) бандеровским агентом. Кроме того, один из проводников узнал Наташу Богуславскую, которая перебежала в отряд Медведева от националистов, «прихватив» с собой подводу оружия. И для отряда начались злоключения: партизаны попали в тяжелые бои, из которых вышли с большими потерями. Погибли Богуславская, Дроздова, Бурлак, другие товарищи. Ранен командир. Утеряна рация. Но группа упорно продвигалась ко Львову.

Д. Н. Медведев пишет:

«Тридцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.

Все оказалось труднее, чем они предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.

И двое из них предложили идти назад.

Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд…

— Пастухов, — позвал Крутиков.

— Слушаю, — откликнулся Пастухов.

Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.

— Пастухов, — повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным. — Хочу знать твое мнение.

— Приказ есть приказ, — пробасил Пастухов. — Надо идти дальше…

— Кобеляцкий, ты?

— Идти, и никаких разговоров!

…Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой… Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:

— Пораженцев щадить не буду! Вперед! Выйдем из лесу, найдем деревню, возьмем лошадей и — вперед!»

Такой деревней оказалось польское село Гута-Пеняцкая. Крестьяне крепко держали оборону, не допускали сюда националистов, да и немцы побаивались тут, в глухих лесах, безобразничать. Руководил сельской обороной Казимир Войчеховский. Сначала он недоверчиво отнесся к людям с бандеровскими трезубами на шапках, но потом, убедившись, что имеет дело с партизанами, предоставил им и жилье, и пищу, и лошадей.

В точно намеченный срок, 20 января 1944 года, Пастухов и Кобеляцкий выехали из Гуты-Пеняцкой во Львов. (Вторая пара разведчиков, Воробьев с Харитоновым, выехали несколько позже.) У Пастухова, старшего разведдвойки, было письмо Казимира Войчеховского к живущему во Львове отцу. Он же дал Степану свое пальто модного городского покроя, и теперь Пастухов походил на мелкого чиновника. Кобеляцкий облачился в немецкую шинель.

На станции Золочев, куда довезли разведчиков гута-пеняцкие крестьяне, им предстояло сесть на Львовский поезд.

Назавтра медведевцы были во Львове. Старик Войчеховский тепло встретил их.

— Милости прошу! Друзья моего сына — мои друзья. Живите у меня, сколько надо, и можете рассчитывать на мою помощь.

За столом старик, как-то просветлев и словно даже помолодев, сказал:

— А какой сегодня день-то, друзья, — особенный день. Ленинский. Двадцать первое — день памяти товарища Ленина.

И это окончательно убедило разведчиков в том, что Войчеховский — человек надежный. Вот только квартира у него крайне неподходящая, тесная. Решили срочно подыскивать другое пристанище: старик был портным, и с самого утра стали приходить посетители. Народ всякий, случайный…

Но поиски новой квартиры не давали результата. По адресам, полученным в отряде, многие уже не проживали — выехали еще до оккупации или погибли. А попадались и такие, кто сотрудничал с гитлеровцами.

Помог случай. Шел Степан по Лычаковской улице, задумчиво перебирал в памяти львовян, знакомых по довоенному времени. Из-за угла стремительно вышел мужчина и столкнулся с Пастуховым.

— Извините!

— Прошу прощения… Руденко?!

— Пастухов?

Крепко пожали друг другу руки. Давненько не виделись старые товарищи. Впрочем, по времени, может быть, и не так давно, а по событиям — целая вечность прошла после того, как инженер-строитель Пастухов работал вместе с инженером-дорожником Руденко. Кто он сейчас? А главное — с кем?

— Какими судьбами во Львове, Степан Петрович?

— Да мы тут вдвоем с товарищем. В Ровно работали в военно-строительной конторе, теперь вот контора во Львов эвакуировалась. Ну и мы тоже. А ты?

— Я что? Я кассир. Деньги считаю. Марки, пока они еще в ходу.

— Пока? А потом? — прощупывал знакомого Пастухов.

— Потом видно будет, — с хитринкой глянул Руденко и отрезал: — Да ты не темни, Степан. Ведь вижу, дело у тебя ко мне, а сомневаешься, крутишь.

«Нет, не тот это человек, который может быть провокатором», — подумал Пастухов и рискнул:

— Ладно, не буду крутить. Ни в какой я не в конторе. И не двое нас во Львове, а значительно больше.

И сказал о главном: нужны квартиры. Надежные люди тоже нужны. Руденко подумал минуту. Оживился:

— А что, если познакомлю я тебя, Степан, с моими жильцами Василием и Юлианом Дзямба? Братья ненавидят фашистов, люди честные, по-моему, подойдут для вас. А квартира, что ж, понравится — можете жить у меня.

Вечером медведевцы пришли к Руденко. Василий и Юлиан оказались молодыми парнями и сразу понравились разведчикам. Но, не поддаваясь первому впечатлению, Пастухов долго еще задавал им будто бы ничего не значащие вопросы, а о себе и Кобеляцком сказал с усмешкой, загадочно: «Мы-то кто? Мы могильщики. Бьем да хороним — вот и вся работа».

В конце концов разговор среди пятерых пошел душевнее, откровеннее. Руденко дал разведчикам с десяток квартир, на хозяев которых можно положиться. А Василий Дзямба предложил:

— Есть у меня на примете отличный парень с обеспеченной квартирой. Владимир Панчак.

— Что значит «обеспеченная» квартира? — спросил Кобеляцкий.

— Ну, в общем, такая, какую вы ищете. Живет хлопец один, никого посторонних. Ход отдельный, из кухни — выход на чердак. Лестница основного хода деревянная, скрипучая. Так что если кто идет…

Владимир Панчак, или, как звали его знакомые, Дзюник Панчак, жил в самом центре города, по улице Николая, дом 23. В трех кварталах — отделение гестапо, рядом — дома, где живут германские офицеры. Наблюдать отсюда за жизнью новой «столицы» Украины — удобнее не придумаешь.

Степан Петрович хранит, как память, потрепанный солдатский календарь за 1944 год.

13 февраля. Это число заштриховано синим карандашом. Рядом — загадочное: «Фараон». Попади книжка в руки гестаповцев — вряд ли что-нибудь подскажет им этот «фараон». А для чекиста Пастухова календарь был его дневником, по которому он после войны отчитывался в Москве.

Итак, 13-е… Начался этот день с приятной новости, вычитанной из местной газетенки, издаваемой оккупантами на украинском языке.

«9 февраля 1944 года, — писала газета, — вице-губернатор д-р Отто Бауэр, шеф правительства дистрикта Галиция, пал жертвой большевистского нападения. Вместе с ним умер его ближайший сотрудник, испытанный и заслуженный начальник канцелярии президиума губернаторства дистрикта Галиция герихтсрат д-р Гейнрих Шнайдер. Они погибли за фюрера и империю».

Медведевцы уже несколько дней ждали это запоздалое сообщение. С неделю назад, проходя мимо театра, они увидели остановившийся у подъезда серый «фиат». Офицер, сидевший рядом с шофером, вышел, небрежно хлопнув дверцей машины, и направился в театр. Разведчики невольно остановились: так поразил их этот офицер. Оба узнали в нем Николая Кузнецова.