— Я последую за тобой, если ты не вернешься, — шепотом сказал он факиру. — Лучше утонуть, чем умереть от голода.

Под влажными сводами вновь установилась тишина, которую время от времени нарушал хлюпающий звук, словно камень падал в грязь: это одна из гигантских жаб, успокоенная неподвижностью людей, решилась вылезти из воды и стала резвиться на грязных ступенях.

Прошло около часа, круг не появлялся. Оба пленника, потеряв всякое представление о времени, вообразили, что проспали подходящий момент, и с ужасом подумали о том, что попытку факира, который готов был пожертвовать собой ради общего спасения, придется отложить до завтра. Вдруг в глубине они заметили беловатое пятно, простое отражение солнечного света, лучи которого освещали отверстие колодца.

У обоих вырвался крик, в который они вложили всю свою душу. Факир не стал ждать, пока пятно станет светлее, зажав кинжал между зубами, он сложил руки и храбро нырнул в солоноватую, вязкую воду, бросив Дислад-Хамеду:

— Жди и надейся!

В течение нескольких секунд сторож мог следить за происходящим под водой. Светлый круг увеличился в размерах, стал ярче, и Дислад увидел, как к нему приблизилась черная масса, выжидающе остановилась, затем почти сразу же вытянулась, тогда как светлое пятно уменьшилось, как это бывает во время затмения, и все исчезло: факир проник в ход, соединяющий оба резервуара.

Дислад-Хамед упал на колени, призвав на помощь товарищу духов, защищающих человека на всем его жизненном пути. Но едва он произнес первые слова молитвы, как вдруг вскочил с радостным воплем и принялся танцевать, словно безумный, рискуя потерять равновесие на скользком полу и свалиться в воду. Все его страхи мгновенно улетучились. Не прошло и минуты — а именно столько времени самый крепкий и тренированный человек может оставаться под водой, — как светлый круг появился снова перед изумленным взором биджапурского сторожа. Сомнений не было, факир преуспел в своей, казалось, безнадежной затее, и, насколько мог судить сторож, ему это удалось с поразительной легкостью. Теперь он мог терпеливо дожидаться возвращения друга. Его освобождение было вопросом времени, факиру надо было только проникнуть во дворец. Немного успокоившись, сторож принялся ловко взбираться по подземной лестнице и оказался в подземелье, куда его запер Кишнайя. Теперь Дислад-Хамед был готов отозваться на первый же призыв товарища.

Утсара часть своей жизни провел в Сальсетте и, подобно всем индусам, уроженцам океанского побережья или великих рек, был великолепным пловцом и ныряльщиком. Несмотря на это, он не смог бы осуществить задуманное, если бы в подводном канале ему встретилось хоть малейшее препятствие. Он находился на глубине около тридцати метров. В обычных условиях факир мог бы достичь ее, только используя методы ловцов жемчуга, которые увеличивают свой вес, ныряя с камнем весом 30-40 ливров. Максимальная глубина, которой может достичь самый умелый ныряльщик, составляет от тридцати шести до сорока локтей, то есть от шестнадцати до восемнадцати метров. Только невероятным усилием, цепляясь за камни стены, Утсара смог проникнуть в узкий канал, соединяющий оба резервуара. В тот момент, когда он уже начинал задыхаться и, несмотря на все его усилия, легкие потребовали новой порции свежего воздуха, лишь непреодолимое чувство отвращения заставило его не открыть рот. Факир с величайшим трудом подавил непроизвольную судорогу… На дне было полно органических отбросов, и Утсару вдруг окружили огромные безобразные саламандры, которые приняли его за новую добычу. Он задрожал и понял, что, попади ему в бронхи хоть капля воды, он тут же потеряет сознание и неминуемо погибнет. Тогда Утсара призвал на помощь последние силы и одним рывком преодолел соединительный канал, открывавшийся во второй колодец широким отверстием, через которое и проникал солнечный свет.

Как только Утсара оказался в колодце, он энергично заработал ногами и за десять секунд всплыл на поверхность. Его побагровевшее лицо и хлынувшая из носа кровь свидетельствовали о том, каких сверхчеловеческих усилий потребовало от него столь длительное пребывание под водой, он оставался там в течение семидесяти двух секунд.

От первого глотка воздуха он едва не потерял сознание и был вынужден опереться об один из многочисленных каменных выступов, которые индийские каменщики устраивают, чтобы облегчить затем чистку колодцев. Немного отдохнув, факир продолжил путь наверх. Прежде чем высунуться наружу, он внимательно прислушался, чтобы определить, не будет ли рискованно, если он покинет свое временное убежище.

Солнце изливало огненные лучи на пустынную равнину, простиравшуюся у подножия старого дворца Адил-шаха. Земля расплавлялась от невыносимой жары, от которой прячутся даже туземцы. Было около полудня, ибо только когда солнце находилось в зените, его лучи, падая отвесно в колодец, порождали то необычное явление, которому Утсара был обязан спасением. В это время жара становится настолько изнуряющей, что наступает час, когда все живое отдыхает. Люди и животные располагаются в густой тени тамариндов и на тропинках в джунглях, в крытых листвой хижинах и внутренних покоях дворцов. Всякая работа останавливается, прекращается всякая борьба, все замирает, все дремлет.

Легкие вдыхают раскаленный воздух, крови недостает кислорода. Все ждут, когда морской бриз или северные ветры принесут желанную прохладу.

Видя, что вокруг все тихо, Утсара решился покинуть колодец и, словно змея, проскользнул в соседнюю рощу, где молодые пальмы, увитые лианами, надежно защищали от солнечных лучей. Но убедившись, что его никто не видел, факир быстро вышел оттуда. Дворец Адил-шаха был всего в нескольких шагах. В окружавшем дворец рву находился потайной вход, известный только посвященным. Факир прополз в высокой траве и скрылся внутри. Он торопился освободить сторожа, а затем обо всем рассказать браматме.

Гробовая тишина царила в этой наименее посещаемой части дворца, где находились подземные тюрьмы, в которых прежде сотнями исчезали неугодные раджам люди. Зал, в который выходил колодец Молчания, был неподалеку. Утсара поспешил туда, стараясь дышать и ступать неслышно.

Факир, не подозревая о происшедших событиях, инстинктивно чувствовал, что встреча с товарищами, служившими верховному трибуналу, могла бы оказаться для него опасной. Он не знал, собирался ли браматма раскрыть факирам дворца Адил-шаха истинное лицо того, кого они принимали за старшего из Трех, но кто на самом деле был вождем душителей, подлым Кишнайей. Сторожа бросили в колодец Молчания по его приказу, поэтому было ясно, что, если факиры застигнут Утсару в тот момент, когда он будет помогать Дислад-Хамеду бежать, он сможет объяснить им свое поведение, только раскрыв эту тайну, что, возможно, не совпадало с планами браматмы. Тем не менее он был бы вынужден так поступить, иначе они оба вновь оказались бы в руках Кишнайи, и на сей раз их ждала бы неминуемая смерть.

Утсара беспрепятственно достиг зала, где находился колодец, и уже был уверен в успехе, когда, нагнувшись, чтобы сдвинуть плиту, с ужасом увидел, что она накрепко зацементирована.

Страшное волнение сжало ему сердце, он вынужден был опереться о стену, чтобы не упасть в обморок. Как же теперь спасти сторожа?

Разбить цемент с помощью зубила было делом невозможным. Кроме того, что оно потребовало бы нескольких часов работы, при первых же ударах молотка о железный инструмент эхо разнеслось бы во все стороны, и он тут же попал бы в руки тайного трибунала, не успев довершить начатое… Несчастный сторож уже, конечно, поднялся в подземелье и, дрожа от радости, веря обещанию Утсары, ждал спасения.

— Что делать? Что делать? — бормотал несчастный Утсара, будучи убежден, что иного сообщения с колодцем Молчания не было. Он впал в полное отупение и никак не мог навести порядок в мыслях, в голове у него все запуталось окончательно… В конце концов он вспомнил о том, о ком должен был подумать с самого начала.

— Только браматма, — сказал он себе, — может найти выход. Если же — нет, я вернусь к сторожу, чтобы умереть вместе с ним или спасти его, как спасся сам, но не нарушу данного мной слова.