— О, не разыгрывайте комедию благородного негодования, — с презрением бросил Сердар. — Неужели вы думаете, что мне неизвестны позорные условия заключенной вами сделки! Я решил, сударь, принести вам труп вашего сообщника только потому, что вы потребовали, чтобы мой был доставлен вам в течение недели. Тогда вы, разумеется, считали, что «труп врага всегда хорошо пахнет», как сказал один римский император. И если этот внушает вам отвращение, я вправе сказать вам, что лишил вас друга.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул сэр Уильям прерывающимся от бешенства голосом.

— Ни слова более, — приблизившись к нему, приказал Сердар, — или, клянусь честью, вы получите пулю в лоб.

Наступая на губернатора, Сердар приблизился к камину, на котором стоял элегантный портрет молодого офицера королевской кавалерийской гвардии в полный рост. Заметив его, он внезапно остановился, и его взгляд, перебегавший с портрета на губернатора, сделался страшен. Лицо Сердара покрылось смертельной бледностью, руки судорожно сжимали карабин. Во всем его облике выражалось такое волнение, что сэр Уильям, несмотря на то, что разговор их шел на повышенных тонах, был этим удивлен и почти успокоен.

Несчастный, казалось, был близок к обмороку, на лбу его выступил холодный пот, и голосом, дрожащим то ли от ненависти, то ли от бешенства, то ли от глубокой нежности — понять было трудно, он спросил у губернатора:

— Это портрет одного из ваших родственников, сударь, не так ли? Вы удивительно похожи на лицо, изображенное на портрете, разница только в возрасте.

— Нет, сударь, это я сам… Но что вам за дело, в конце концов?

— Это вы? Вы?..

— Да, двадцать лет тому назад, когда я был капитаном королевской кавалерийской гвардии… Но я слишком добр, отвечая на подобные вопросы. Я не хочу, чтобы повторилась нелепая сцена, в которой мы только что приняли участие, поэтому прошу вас последний раз, сударь, не испытывайте моего терпения и не заставляйте меня вспомнить о том, что я обязан арестовать того, кто законно приговорен к смерти нашим трибуналом. Ступайте!

— Он! Это он! — бормотал Сердар, словно говоря сам с собой. — И его я встречаю здесь! — Потом с выражением столь неистовой и столь неожиданной ярости, что губернатор испуганно отпрянул, он воскликнул:

— Чарльз Уильям Пирс, ты узнаешь меня?

Губернатор, пораженный, отскочил в сторону.

— Откуда вы знаете, как меня звали в юности? — живо спросил он.

— Откуда я знаю? — процедил Сердар сквозь стиснутые зубы. Глаза его налились кровью, он напоминал тигра, готового броситься на добычу. — Откуда я знаю?.. Чарльз Уильям Пирс, неужели ты забыл Фредерика де Монмор де Монморена?

— Фредерик де Монморен!.. — закричал сэр Уильям. И не произнеся более ни слова, он бросился к письменному столу, открыл один из ящиков, выхватил револьвер большого калибра и, повернувшись к противнику, бросил ему с пугающим спокойствием:

— Вот уже двадцать лет, как я к вашим услугам, господин де Монморен.

— Наконец-то! — выдохнул Сердар, и в этот возглас, казалось, он вложил все страдания, испытанные им за двадцать лет. — Наконец-то!

Холодно, не сказав больше ни одного вызывающего слова, двое мужчин разошлись по разным углам длинного, просторного кабинета.

— На двадцать шагов! — сказал губернатор.

— Прекрасно! — ответил Сердар.

— Начинает, кто хочет.

— Пусть будет так! Обмен двенадцатью выстрелами.

— У меня другое предложение — до смерти одного из нас.

— В самом деле, это предпочтительнее… А сигнал?

— Считаем вместе до трех и начинаем.

— Лучше не придумаешь.

Оба начали считать:

— Раз! Два! Три!

Едва было произнесено последнее слово, как раздался выстрел. Это стрелял сэр Уильям. Пуля пробила шлем Сердара, скользнув рядом с черепом. Пройди она чуть ниже, и голова его была бы разбита вдребезги. Сердар, стоя неподвижно и держа оружие наготове, ограничился тем, что прицелился в противника, магнетизируя его своим взглядом.

Сэр Уильям выстрелил второй раз, и пуля, просвистев у виска, задела прядь волос на виске его противника.

Сердар не шевельнулся.

Сэр Уильям прекрасно владел боевым пистолетом, выбивая восемь из десяти, но стрельба из револьвера требует большей деликатности.

На сей раз Покоритель джунглей решил, что был достаточно великодушен.

— Это суд божий, сэр Уильям! — сказал он. — Я уступил вам две пули, чтобы уравнять наши шансы. Теперь берегитесь!

Вместе с этими словами он нажал на курок, прозвучал выстрел, и губернатор безмолвно опустился на пол. Сердар бросился к нему, пуля поразила его в левую сторону груди, и кровь обильно текла из раны. Он взял его руку, безжизненно упавшую на ковер, и сказал грустно, без всякого гнева:

— Он мертв! Правосудие свершилось! Я прощаю ему все зло, которое он мне причинил, прощаю мою разбитую молодость, потерянную честь, все, я прощаю ему все!

Пока на первом, пустынном этаже дворца разворачивалась эта необычная сцена, на втором звучала чудесная музыка, а жена и дочь губернатора весело танцевали…

Сердар вспомнил наконец о грозящей ему опасности. Взяв поставленный в угол карабин, он выпрыгнул в сад и поспешно направился к тому месту, где его терпеливо поджидал Ауджали. Часа через два, с легкостью миновав посты, ибо приказ о задержании относился только к тем, кто хотел выйти из долины, они прибыли к гроту носорога, где их встретили товарищи с такой восторженной радостью, что она не поддается описанию. После-столь долгого и необъяснимого отсутствия Сердара уже не надеялись увидеть живым. Только юный Сами торжествовал победу и, приплясывая от радости, повторял всем свою любимую фразу:

— Сахиба Срадхану так просто не убить!

По возвращении Сердар с нескрываемым огорчением узнал, что в гроте не оказалось Боба Барнетта. Нариндра и его друзья не испытывали особого беспокойства: на месте не было и Ауджали, поэтому они решили, что бравый генерал отлучился куда-то, что было вполне в его духе. Но когда вместе с Сердаром вернулся Ауджали, после радостных приветствий они первым делом подумали о генерале. Все любили эту своеобразную, взбалмошную личность, этого чудака с сердцем ребенка.

Несмотря на усталость и волнения, пережитые им за день, Сердар объявил, что не отдохнет ни минуты до тех пор, пока не разыщет старого товарища. Покинуть джунгли он не мог, долина же была полна неожиданностей. Во время охоты в болотах или в лесу его могла застигнуть ночь, и он не рискнул возвращаться, боясь заблудиться еще больше или угодить в какой-нибудь торфяник. Но четырем друзьям, да еще в сопровождении Ауджали, те же самые опасности были не страшны. Луна должна была скоро взойти, она позволила бы им ориентироваться как средь бела дня.

Скромно и наскоро перекусив, ибо Сердар начал испытывать отчаянный голод — после завтрака у него во рту и маковой росинки не было, — маленький отряд пустился в дорогу по направлению к болотам озера Калоо.

— Если он еще жив, можно не сомневаться, что мы найдем его там, — сказал Рама, — перед нашим уходом он подробно расспросил меня, как добраться до болот. Я подтвердил, что там он встретит большое количество водной дичи, и прежде всего великолепных уток-браминов, к которым он испытывает настоящую страсть и с которыми он еще не успел познакомиться так близко, как ему хотелось бы.

Пока друзья спешат ему на помощь, опередим их и посмотрим, в силу каких обстоятельств Барнетт, который, надо признать, не был олицетворением точности, отправившись на небольшую прогулку в два часа пополудни, к часу ночи все еще не вернулся.