Услышав, как Сердар, которого он предпочитал всем остальным, произнес это слово, тота взял его за руки и несколько раз приложил их к своему лбу.

— Это способ приветствия, принятый у этих несчастных, — пояснил Рама-Модели. — Он хочет дать вам понять, Сердар, что любит вас и будет предан вам до самой смерти.

— Ты думаешь, что у него могут быть такие возвышенные мысли, Рама?

— Человеческий мозг остается человеческим мозгом, Сердар. Просто живя на деревьях, как обезьяна, он утратил все понятия и представления, которые люди обычно черпают, общаясь с себе подобными.

— Не забудь и о цивилизации, Рама, которая объединяет в себе все традиции человечества. В таком случае немного же у него осталось памяти, ты ведь сам говорил, что в их словаре всего тридцать — сорок слов, относящихся главным образом к физическим потребностям. Если бедный тота был брошен родными на произвол судьбы в раннем детстве, на что указывает его неумение говорить, думаю что представления о любви, благодарности не могли вызреть в его мозгу самостоятельно, поэтому перед нами существо, способное к восприятию определенной культуры, но по своему интеллектуальному багажу не слишком отличающееся от обезьян. Думаю даже, что он никогда не заговорит, ведь участки мозга, в которых рождается членораздельная речь, атрофируются без употребления, и когда человек достигает зрелого возраста, вред непоправим, мозг не способен более развиваться.

— Вы говорите как по писаному, Сердар, — вмешался Барбассон. — Значит, вы думаете, что это выродившееся существо уже не сможет усвоить какой-либо язык?

— Я думаю, что мы сумеем привить ему кое-какие понятия, он сможет воспринимать их звуковое выражение. Одним словом, он будет улавливать смысл наших слов, но боюсь, что уже слишком поздно для того, чтобы он заговорил сам. Провести этот опыт было бы чрезвычайно интересно, он внесет некоторое разнообразие в нашу уединенную жизнь, если Богу будет угодно, чтобы она и впредь оставалась тихой и спокойной, и если этот дикарь, дитя лесов, согласится остаться с нами, ибо насколько неподвижен и неразвит его мозг, настолько быстро меняются его желания.

За разговором время пролетело быстро, и наступил час отдыха. Обитатели Нухурмура разошлись по своим пещерам. Сердар же попросил Сами немедленно разбудить его, как только вернется Нариндра.

Когда тота-ведда, которого мы впредь будем называть Ури, увидел, что все готовятся ко сну, он начал выказывать признаки некоторого беспокойства, и Рама-Модели догадался, что тот, привыкнув проводить ночь на деревьях, ищет себе место для ночлега.

Пр приказу Сердара открыли дверь, сообщавшуюся с долиной, где росли вековые баньяны. Расстояние между ветками у них было достаточно широко, чтобы туземец мог устроить себе довольно удобное ложе, согласуясь со своими привычками. Увидев деревья, Ури радостно вскрикнул и влез на ближайший к нему баньян. Скоро послышался шум ломаемых веток и срываемых листьев — это тота устраивался на ночь.

Европейцы и туземцы разошлись по своим пещерам, мало-помалу в Нухурмуре воцарилась тишина, нарушаемая только криками хищников, вышедших на охоту, и мычанием диких буйволов, утолявших жажду в озере. Время от времени им отвечал рассерженный голос Ауджали, расположившегося неподалеку под навесом. Но все эти звуки ничуть не мешали нашим героям. В них была своеобразная поэзия, дикая и суровая, сочетавшаяся с характером и природой чувств обитателей Нухурмура.

Они спали уже несколько часов, как вдруг их разбудил странный концерт, доносившийся, по всей видимости, из внутренней долины. Мягкое рычание сопровождалось мяуканьем, похожим на кошачье, но более звонким и громким. В ответ снова раздался рык, еще более приглушенный.

Сердар, Рама-Модели и Сами немедленно вскочили на ноги. Барнетт и Барбассон спали, неторопливо и спокойно переваривая ужин, и не стали тревожиться из-за подобных пустяков.

— Ты слышишь эту дикую музыку, Рама? Что случилось? — спросил Покоритель джунглей.

— Это рычание, сахиб, в точности похоже на рычание пантеры, когда она в хорошем настроении играет с детенышами и ничто не мешает их забавам. Послушайте… Это мяуканье издают малыши, отвечая матери.

— Кажется, крики несутся из внутренней долины?

— Да, это так.

— Ты действительно думаешь, что там играют пантеры, а не сервалы, например, что было бы не так удивительно?

— Это пантеры, сахиб, — стоял на своем Рама-Модели.

— Как странно! — прошептал Сердар.

— Пантеры так же ловки, как дикие кошки, они могли спуститься в долину, цепляясь за бамбук и кусты. Мне же удалось!

— Все так, а детеныши?

— Они шли за матерью.

— Это просто невероятно. За те долгие месяцы, что мы здесь, хищники в первый раз осмелились пробраться в долину.

— Верно, сахиб, но не забывайте, что впервые там спит человеческое существо, то есть их добыча.

— Да, ты, пожалуй, прав, но если животных привлек запах человека, то в этом случае они растерзают бедного Ури.

Заклинатель пантер согласно кивнул головой.

— О, этого не должно случиться! Поспешим ему на помощь — одного нашего присутствия будет достаточно, чтобы обратить их в бегство.

— Благоразумнее было бы посмотреть, что там происходит. Нам это будет легко, ибо луна сейчас освещает долину, и пантеры, по-моему, просто веселятся, а вовсе не ищут добычу.

— Ты уверен в своих словах?

— Вы знаете, сахиб, что всю свою юность я провел вместе с отцом в поисках детенышей пантер, мы дрессировали их, а потом продавали фокусникам. Эти животные, в особенности большая полосатая малабарская пантера, достигающая размеров королевского тигра, очень легко поддаются дрессировке. Мне настолько хорошо известны все модуляции их голоса, что я могу утверждать: те, кто находится сейчас в долине, думают о том, как бы порезвиться, а вовсе не о том, чтобы утолить голод. Когда пантера подстерегает или преследует добычу, она молчит, это-то и делает ее такой опасной для охотника.

— Я полагаюсь на тебя, Рама. Будем осторожны, но возьмем на всякий случай карабины, надо быть наготове, если бедняге Ури понадобится наша помощь. Сами останется здесь, он не вооружен и может только помешать нам.

Друзья прошли в конец узкого коридора и слегка толкнули скалу, служившую дверью, как и у входа со стороны озера. Они оставили ее приоткрытой, чтобы в случае необходимости быстро закрыть. Они шли бесшумно, стараясь никого не вспугнуть, и осторожно продвигались вперед, затаив дыхание.

Они стали свидетелями странной, необычной и одновременно прелестной сцены. На некотором расстоянии от того места, где они находились, Ури спокойно играл с двумя великолепными полосатыми пантерами, о которых только что говорил Рама-Модели. Они то катались вместе по траве и тогда, сплетаясь, образовывали бесформенный клубок, напоминая фантастических животных, созданных воображением художника на китайских миниатюрах, то, резко отпрыгнув в сторону, бегали наперегонки, перепрыгивая друг через друга и принимая при этом необыкновенно грациозные кошачьи позы. Свидетели этой трогательной сцены тут же получили объяснение заинтриговавшим их крикам. Пантеры, играя со своим другом, издавали самое нежное, самое ласковое рычание, а тота отвечал, подражая зверям с таким совершенством, что, хотя и не мог добиться нужной звучности, все же ввел в заблуждение самого Рама-Модели, который принял его крики за голоса детенышей.

— Никогда в жизни не видел ничего более любопытного и удивительного, — шепнул Сердар на ухо заклинателю.

— Подобное бывает не так редко, как можно подумать, — так же шепотом ответил Рама. — Тота-ведды часто берут на воспитание детенышей именно пантер, а не тигров, они приручают их, и те так привязываются к хозяевам, что никогда с ними не расстаются и ведут одинаковый с ними образ жизни. Когда тота поймает лань или дикую козу, он делится с пантерой, и животное терпеливо ждет, когда кончится разделка туши, не проявляя ни малейшего недовольства. Если же пантера задушит кабана или молодого буйвола, то все происходит точно так же: она оставляет право дележки хозяину и получает от него кусок, который тот сочтет нужным ей дать. Тота-ведда старается приучить пантеру, чтобы она ела только из его рук, так что ей и в голову не приходит самой распорядиться добычей. Большую часть животных, которых мы обучали, продавали нам обитатели лесов. Но это всегда были детеныши, взятые из логова во время отсутствия матери, ни разу ни один тота не согласился уступить нам пантеру, которая была его спутницей.