Когда вогнали во двор последнего быка, то оказалось, что цифры у троих счетчиков получились разные: у одного не хва­тало двух быков, у другого пяти, у третьего -- шесть лишних.

   -- Пропускайте их по одному обратно на улицу! -- приказал гонщикам с гримасами досады Иван Семеныч. -- Будем снова считать! Приучайтесь считать! -- обратился он к молодым помощникам. -- Живую скотину, тем более разных хозяев, нелегко сосчитать!

   И он нравоучительно рассказал им несколько историй о крупных ошибках из практики даже известных московских скотогонных специалистов.

   Во второй раз у всех троих счет сошелся на одной и той же цифре.

   Потом таким же образом -- по счету -- загнали в смеж­ный двор и коров с бугаями. Иван Семеныч объяснил, что буга­ев бесполезно помещать отдельно от коров.

   -- Посмотрите на них, на их глаза, на их шеи: эти чудовища все равно любые крепостные стены расшибут, лишь бы пробиться к самкам. А так будет спокойнее.

   В обоих дворах поставили на ночь караульных из тех же поденных гонщиков.

   -- Глаз не смыкать, смотреть в оба! -- готовясь к ночевке, строго приказал им Иван Семеныч. -- Скотина считанная, казенная, государственная, отвечать будете, попадете под суд!

   На другой день, в воскресенье, скотину покупали за на­личный расчет только с утра. А с обеда ее брали уже в долг, под квитанции, так как все деньги у закупщиков были израсхо­дованы, а мужики настойчиво просили продолжать закупки.

   К тому же вскоре после обеда по базару пронеслась волна панического слуха, будто легендарный разбойник здеш­них саратовских мест -- "Царь ночи", -- одно время перенес­ший было свою деятельность в соседние области, теперь будто бы снова появился тут и уже в прошлую ночь на больших дорогах беспощадно грабил возвращающихся с ереминского подторжья и покупателей и продавцов.

   И на базаре поднялся переполох.

   И продавцы и покупатели скота, чтобы успеть засветло проскочить по опасным местам предстоящего им пути, даже не закончив начатых дел, заторопились домой и, кто на телегах, кто пешком, собравшись в большие партии, способные дать нападе­нию отпор, скачущим потоком, похожим на бегство, устремились всеми дорогами вон из Еремина.

   И к четырем часам дня базара как не бывало. На совер­шенно голой площади только тучи воронья справляли свой еже­недельный праздник, копаясь в кучах свежего, еще не остывше­го, испускающего пар скотского помета.

   В обоих дворах, арендуемых трестом Ивана Семеныча, кипела в это время своя работа. Двое поденщиков держали корову или быка за рога; третий подтачивал напильником пра­вый рог животного и ставил на нем порядковый номер; четвертый прокалывал шилом правое ухо, продевал в отверстие окро­вавленными руками проволоку, надевал на нее, как серьгу, свин­цовую пломбу и сплющивал ее особыми щипцами, с оттиском посредине серпа и молота и названия треста "Говядина". Пред­полагалось, что на скотину с такой эмблемой не каждый ночной разбойник осмелится покуситься, хотя бы он назывался даже "Царем ночи".

   Заклейменное животное, со свинцовой серьгой в правом ухе, одним из помощников Ивана Семеныча взвешивалось на трестовских весах, а другим заносилось со всеми своими лич­ными данными в сопроводительную "гуртовую ведомость".

   Сам Иван Семеныч в это время стоял на улице, на крыль­це дома, и нанимал специалистов-гонщиков надолго: гнать гур­ты закупленной им скотины через три губернии -- полями, степями, лесами, четыреста пятьдесят верст, -- на скотобойню главного заготовительного пункта треста.

   Несмотря на трудность работы гуртовщика, желающих наняться к Ивану Семенычу в гонщики скота собралось очень много. Тут были и крестьяне, выбитые из своих хозяйств повтор­ной жестокой засухой; и городские рабочие, неудачно приехав­шие в свои родные деревни в неурожайный год; и случайные служащие, которым благодаря разным роковым обстоятельствам никак не удавалось поступить на должность; и опытные про­фессионалы-гонщики, теперь уже старики, а в былые времена гонявшие гурты богатых купцов из конца в конец через всю Россию; и, наконец, разный непонятный русский непоседливый, бродяжеский люд. Все они пестрой, шумной, беспокойной тол­пой осаждали Ивана Семеныча, возвышавшегося среди них, как на острове, на высоком крыльце дома.

  -- Ты не ври, честно скажи, ты когда-нибудь по этому пути скотину гонял? -- обращаясь к кому-то в толпе, спрашивал со своего возвышения Иван Семеныч, с листом бумаги в одной руке и с карандашом -- в другой.

  -- А как же не гонял, Иван Семеныч! -- скосил удивлен­ное лицо деревенский парень в гуще толпы. -- Известно, гонял!

   И, боясь, как бы Иван Семеныч не прекратил опроса, па­рень старался ни на секунду не выходить из поля его зрения, тянулся вперед, дрожал, ожидая дальнейших вопросов.

  -- Дорогу знаешь? -- продолжал спрашивать Иван Се­меныч.

   А как же ее не знать? -- не спускал с него отупевших от волнения глаз парень. -- Известно, знаю!

   Кто-то из толпы конкурентов во весь голос насмешливо расхохотался на слова парня.

  -- Не врешь? -- услыхав тот хохот, спросил Иван Семеныч.

  -- Нет! Зачем я буду врать!

  -- Четыреста пятьдесят верст пешком пройдешь?

  -- Сколько хошь пройду!

  -- Ну смотри, -- предупредил его Иван Семеныч и в гра­фе принятых записал: "Ухов Иван".

   В задних рядах толпы раздались иронические замечания:

  -- Кто, Ванька Ухов этой путей гонял? Да он сроду нигде не гонял. И зачем ему было гонять, когда он раньше хорошо жил, своей скотины бо знат сколько держал. У него с отцом мельница водяная была. Вот когда наплакалась вся наша обчества от него! Таких людей тут нанимают, а нас -- нет. Когда б знала о таких порядках Москва!

  -- Кто там сзади все время болтает разную чепуху, кри­тикует меня? -- уставился глазами в толпу Иван Семеныч.-- Каждого расспрошу, каждый будет иметь возможность расска­зать о себе! Богатых не принимаю! Чего' же вам еще надо!

  -- Иван Семеныч! -- волнуясь, закричал издали молодой крестьянин. -- Не ошибитесь! Вы все больше записываете ста­риков, а они не дойдут, в дороге помрут: путь длинная!

   Молодежь дружно поддержала его.

  -- Напрасно молодежь нанимаете! -- в свою очередь закричал из толпы старик. -- Молодые -- они, известное дело, прежде всего кинутся на деревню, по девкам, весь скот вам порастеряют!

  -- А это как есть! -- раздался довольный смех всех стариков.

  -- А по-моему, Иван Семеныч, -- заговорил мужик сред­них лет, с черными вихрами, закрывающими его уши, лоб, брови, и со сверкающими из-под волос дикими глазами. -- По-моему, не надо брать ни очень молодых, ни очень старых. Ни те, ни другие не выдержат: ночью обязательно уснут и упустят скоти­ну. А я бы сроду не спал. Сроду!

   И мужик, сверкнув глазами, ударил себя в костлявую грудь кулаком.

   Иван Семеныч рассмеялся:

  -- Так бы за тридцать суток пути ни одной ночи и не заснул?

   Ни одной!.. Нипочем!.. Потому -- мне лишь бы зара­ботать!.. Заместите меня!.. Не пожалеете!..

  -- Иван Семеныч! -- в то же время совали уполномочен­ному в руки записки, какие-то бумаги, справки, удостоверения. -- Вот мои документы даже, посмотрите!.. Вот моя членская книжка, если не верите! Вот рекомендации от нашей потребиловки!.. Вот как пишет про меня профсоюз!.. Вот бумага от сельсовета, что у меня нет никакого имущества, как есть полный бедняк!

  -- Слушайте! -- с трудом перебил шум голосов просите­лей Иван Семеныч. -- Вас много, и вы все нуждаетесь, я это знаю, но я могу принять по количеству наличного скота только четырнадцать человек, старший над всеми будет пятнадцатым!

  -- Вот меня и найми в число четырнадцати, чего там! -- вырывались голоса из многих уст. -- Пиши меня, мое фамилие Горшков, Егор Никитич! Написал? Чего же ты не пишешь? Зна­чит, пропадать? Тебе жить, а мне пропадать?! Хорошее дело!

   Когда по окончании найма уполномоченный огласил спи­сок принятых, водворилась гнетущая тишина.